Однако нас ждали здесь незабываемые встречи – с сорокафутовым горбатым китом, который кружил у нашей шлюпки, кося любопытным глазом размером с яблоко; с толстым увальнем морским леопардом, лениво развалившимся на тесной верхушке айсберга; с целой стаей галдящих пингвинов, ласковых, как щенята. Я попробовал поплавать с аквалангом в воде почти нулевой температуры, заполнив гидрокостюм аргоном для подогрева. Не закрытые маской части лица мгновенно онемели, а кончики пальцев оставались синими еще час после подъема из воды.
Тропическая Африка – прямая противоположность негостеприимной Антарктиде. Знойные равнины, покрывающиеся в сезон дождей густой зеленью и напоенные ароматом шалфея. В этом пейзаже чувствуется что-то родное – бытует мнение, что это в нас говорит память предков о жаркой колыбели человечества. С того самого момента, как я ступил на эту землю, она стала одним из самых значимых для меня уголков мира.
Мне нравится приезжать в огромные африканские заповедники – прежде всего чтобы полюбоваться моими любимцами слонами. Помимо ума и любопытства они, кажется, отличаются гражданской сознательностью. В Найроби есть слоновий приют, где содержат до четырехлетнего возраста слонят, чьи матери погибли от рук браконьеров. Малышей выкармливают из самых больших в мире бутылок с соской – по четыре раза в день. Так вот, были случаи, когда убежавших в буш неслухов дикие слоны приводили обратно в приют.
В Ботсване мы познакомились с супружеской парой, двадцать лет назад взявших к себе двух слонят – двухлетку и трехлетку. Теперь, выходя на утреннюю прогулку, можно почувствовать ласковое прикосновение хобота к плечу – будто дружескую руку. Однако в дикой природе это мощная сила, с которой необходимо считаться, как нам пришлось выяснить на собственном опыте в свой первый приезд сюда в 2006 году. Стояла зима, а зимой у слонов-самцов период гона – муст. Он характеризуется выделением особого секрета из кожных желез по бокам головы и нетипичной агрессией. До лагеря оставалась примерно миля, когда мы заметили ярдах в пятидесяти от нашего лендровера огромного слона, смачно чавкающего травой. «Проскочим», – сказал водитель. «Нет, – возразил я против своего обыкновения. – Какой-то он нервный, пусть доест, подождем». Что-то в движениях этого гиганта меня настораживало.
Слон, не переставая жевать, почти прошел мимо, и тут водитель, не выдержав, завел мотор. Слон моментально развернулся и понесся на нас во весь опор с тридцати ярдов. Весил он тысяч двенадцать фунтов, в два раза больше нашей машины. Мы заведомо проигрывали в столкновении.
Все разом обернулись ко мне, будто я знал, что делать. А я понятия не имел, как и остальные. Слону оставалось около десяти ярдов до машины, когда наш опытный проводник по имени Сандор Картер очнулся, вскочил и, вскинув руки над головой, крикнул: «А ну стоять!» Слон затормозил и продолжил трапезу. Он летел на нас только для того, чтобы проверить, не претендуем ли мы на его территорию. «Выросший» над машиной проводник дал ему понять, что мы готовы постоять за себя, и заставил усомниться в необходимости лезть в драку.
Самые незабываемые впечатления от той поездки подарила нам бескрайняя Рифтовая долина в Кении, где мы останавливались у заповедника Масаи-Мара. С вертолета или воздушного шара повсюду, сколько хватает глаз, видны стада газелей, зебр и антилоп гну. Они движутся слаженно, словно живая газонокосилка, – от Серенгети на север, потом обратно, по кольцу. Львиные прайды дремлют, дожидаясь, когда зайдет солнце и можно будет сытно отужинать загнанной антилопой.
Масаи – кочевники, даже с появлением сотовых телефонов не спешащие отказываться от традиционного уклада. Принимая участие в сохранении живой природы, они согласились пустить диких животных на свои пастбища в обмен на долю получаемой правительством от туристов прибыли, которая, в свою очередь, идет на постройку школ и базовой инфраструктуры. В один прекрасный день на бесплодном солончаке близ танзанийской границы мы праздновали открытие спонсированной нами новой дамбы, которая даст воду масаям и их стадам. (Домашний скот – их главное добро, а также источник белка в традиционных коктейлях из молока с коровьей кровью.) Мы установили сцену на красноватой потрескавшейся земле, напоминающей лунный пейзаж, пристроив портативные генераторы под оранжевым тентом. К вечеру у нас собралась тысячная толпа масаев – многие прошли пешком десятки миль, чтобы послушать.
Я выступал со своей группой, а еще мы пригласили спеть на том концерте Дэна Эйкройда – родственную душу и настоящего любителя блюза, который к тому же умеет насмешить до икоты своими парадоксальными шутками. В тот вечер он пел, играл на губной гармошке и танцевал, как танцует только он один. Масаи приплясывали в своих красно-оранжево-бирюзовых одеяниях, потрясая копьями в такт. Потом над их разноголосицей поплыл чистый и ясный женский голос. Мы были едины духом, но не всегда попадали в лад, поэтому у меня возникла мысль написать песню, которая объединила бы наши две культуры, как «Алмазы на подошвах ее туфель» Пола Саймона. Но такую вещь с наскока не сочинишь, поэтому мы не стали отступать от намеченного.
Однако в середине «Messin’ with the Kid» в исполнении Дэна масаи вдруг сменили свои песнопения на наше стаккато. Они даже стали притопывать ногами и переступать в подражание Дэну, подхватывая припев:
Я воспарил куда-то к небесам, исполняя эту песню Джуниора Уэллса вместе с масаями на потрескавшемся солончаке. Через несколько тактов они вернулись к привычному ритму, но мы почувствовали пробежавшую между нами искру. Солнце зашло. На сцене включились огни, на которые тут же слетелись тучи жужжащих тварей со всей округи. Пришлось сворачиваться. Масаи расходились в восторге. Еще бы – впервые в жизни познакомиться вживую с низкими частотами бас-гитары. Как после сказал нам вождь: «Мне понравилась ваша музыка, потому что ее ощущаешь всем нутром». Я, когда первый раз побывал на живом рок-концерте, чувствовал то же самое.
Для гостей, которые представляют себе Африку только по клишированным фильмам о джунглях, в ней открывается неожиданное разнообразие пейзажей и людей. Среди самых моих любимых мест – дельта Окаванго в Ботсване, где река распадается на множество притоков и образует зеленый заболоченный оазис. В сезон дождей вода поднимается, оставляя только разбросанные, будто острова, макушки пригорков. В дельте растут эбеновые и фиговые деревья, водятся в несметных количествах хищники и травоядные: бегемоты, жирафы, импалы, львы, леопарды и гиены. Несколько лет назад я останавливался в лагере Абу-Кемп (он назван в честь ныне покойной обитавшей там знаменитости – слона, снимавшегося с Клинтом Иствудом в главной роли фильма «Белый охотник, черное сердце»). В лагере держат и дрессируют слонов, отбившихся от стада, и поездка на слоне по золотистым в утреннем или предвечернем свете лагунам в сопровождении проводника – незабываемое впечатление.
Не менее удивителен и Берег Скелетов в Намибии – песчаные бури из пустыни Калахари постоянно сдвигают его кромку к западу. В XIX веке коварные здешние течения погубили немало китобойных судов из Новой Англии, и теперь с вертолета на фоне кобальтово-синей сверкающей воды виден лес мачт и разбитые остовы.
Намибия иссушена, пустынна, нелюдима. Она похожа на край света, и люди здесь встречаются необыкновенные. Один из таких людей – проводник Крис Баккес, рыжебородый южноафриканец с буйной шевелюрой, участник войны в Анголе и по совместительству популярный писатель. За первым общим обедом разговор зашел о виденных нами громадных речных крокодилах, которые лежат в воде, дожидаясь, когда зебры пойдут на тот берег. Я, чтобы поддержать беседу, спросил, насколько близко Крису доводилось сталкиваться с крокодилом.
