Не знаю, на что рассчитывал индеец, решивший захватить меня сонным врасплох, но, даже задыхаясь, я сообразил, что стилет лежит в правом сапоге. Узкий клинок, почти сам, ловко прыгнул в мою руку и, с радостью неофита, мечтавшего присоединиться к давно манившей его религии, вонзился в бок воина, который налёг на меня всем телом, собираясь обвязать верёвками.

Полученный удар был неожиданен для него и даже неприятен. Естественно, никому не понравится, когда его тело протыкают железным предметом, особенно тогда, когда он уже празднует победу. Ничего хорошего в этом нет.

Издав неясный вопль, которого я не понял и не разобрал, индеец умер. Что нисколько не огорчило меня. Если не я, то ты, ничего в этом мире не поменялось.

Сбросив с себя тело мёртвого индейца, которого в темноте не смог нормально рассмотреть, я обратил свой взгляд на остальных. Часовой, которым был то ли Хуан, то ли Жуан, уже был связан и лежал на песке, не в силах сопротивляться.

Второй матрос ещё барахтался под телами двух индейцев, а мой друг, некто барон Перес, отчаянно сражался с несколькими краснокожими, яростно отбивая их атаки своими немаленькими кулаками.

Впрочем, мне резко стало не до них. Поняв, что мой визави не справился с поставленной задачей, на меня кинулись сразу три индейца, находящихся поблизости. Увы, у меня с собой не было перевязи с многочисленными пистолями, так помогавшими мне раньше.

Ну, на нет, как говорится, и суда нет, значит, следовало выкручиваться собственными силами, которых у меня оставалось совсем немного. Стилет был, по-прежнему, зажат у меня в руке и встретился со следующим нападающим ещё в воздухе. Ударив его в грудь, я отпрыгнул, чтобы тут же быть сваленным ударом тупого конца копья.

Дальнейшие события мне даже не хочется описывать. Ничего хорошего, когда тебя избивают и связывают. В ночной суматохе я напрочь забыл о своём диске цели, так же, как и о других навыках.

Всё, на что меня хватило, это убить ещё одного индейца и покалечить третьего, а потом на меня набросился целый десяток краснокожих, отчего подробности своего пленения я запомнил весьма смутно.

Помню, что били под дых, прямым в голову, потом по почкам, добавляя ударами древка копья по голове. Дальше я потерял сознание, что избавило меня от ненужных подробностей.

Очнулся я связанным, как в мультфильме про «Волка и зайца». Мои руки и ноги были крепко привязаны к длинному шесту, и я свисал с него, как туша кабана, готовая к жарке. Голова болталась над поверхностью земли, совсем ненамного возвышаясь, цепляясь за стебли высоких растений.

С трудом повернувшись, я смог разглядеть голые ноги мои врагов, несущих меня на жарку. Всё-таки, у женщин есть варианты, или преимущества, а меня, однозначно, зажарят и съедят, или просто убьют. Ну, и хрен с ними, зато всё произойдёт быстро. Эх, почему аборигены съели Кука, впредь для всех это будет наука.

Всё же, не всё было потеряно, мой диск и стрелковый амулет свешивались мне на морду лица, выкарабкавшись из-под холщовой рубахи. Отсутствовал только крестик, который чем-то раздражал индейцев.

Крестик был обычный, серебряный, без всяких магических штучек, обычный христианский, я бы даже сказал, почти православный крест, и вот, поди ж ты, сорвали его с меня, сволочи. Я, можно сказать, заказал его по собственным эскизам, на память о России матушке. А эти оголтелые мерзавцы смогли почувствовать в нём нечто чуждое, и сорвали, как флаг с администрации.

Что же делать? Что же делать, твою мать и прочих! Сгноят же индейцы, как блоху. В поле моего зрения появился огромное каменное сооружение зиккурата. Ну вот, приплыли. Сейчас резать будут. Секир башка и остальные части тела. А ведь, не хотелось бы. И всё из-за этого, блин, Переса. Где, кстати, он?

Ага, вон его голова, разбитая в кровь, свешивается с такого же шеста. А за ним ещё один матрос, не знаю, то ли Хуан, то ли Жуан. Четвёртого нашего товарища по несчастью видно не было. Наверное, он навсегда остался на негостеприимном береге. Да это было и неудивительно, даже, скажем, уже удивительно, что он там остался один, а не вместе со всеми нами.

Покачиваясь на шесте, привет всем гетерам этого прозаического символа, с налитой кровью глазами и дурной головой, я пытался думать, вот именно, что пытался. Что можно было придумать, свисая вниз головой, с привязанными к шесту руками и ногами, зная, что впереди тебя ожидают не деньги в награде за художества на шесте, а обычная или, лучше сказать, совсем необычная, смерть, под ножом жреца. Дай Бог, чтобы он не дожил до этого знаменательного для него и меня события.

Рядом последними словами ругался Алонсо, он был сильно избит, и с каждым неторопливым шагом индейцев с его лица капала кровь, орошая алыми каплями безводный песок острова. Но вскоре унылый пейзаж сменился на скромные джунгли, вплотную подступавшие к мрачному сооружению для жертвоприношения, на фоне которого были заметны три вершины единственной горы острова.

В принципе, здесь было интересно. Дикая природа, дикие люди, дикие женщины, с жёсткими чертами лица и иссиня-чёрными волосами, во множестве столпившиеся вокруг нас. Ну, да не всем сидеть в жюри конкурсов красоты, кому-то и полевой практики достаётся, вперёд, к натуральным красотам естественного окраса.

Мозги стали работать по-другому, впрыскивая внутрь организма запредельную дозу эндорфинов, иначе от лицезрения мрачных красот и острых кинжалов мог пожаловать в гости и его величество инфаркт, со всеми вытекающими отсюда последствиями, или, наоборот, втекающими, не знаю, я не кардиолог.

Действие эндорфинов постепенно заканчивалось, и я без слов понял мрачный взгляд Алонсо, брошенный на меня, когда наши шесты, выполнявшие также роль носилок, были опущены на землю.

— Вот так, брат! Ты как хочешь, чтобы тебя съели, жареным или пареным? — Говорили мои глаза, а его в ответ кричали, — пошёл ты на хрен, Эрнандо, я хочу жить, а не умереть на жертвенном алтаре.

— Ноу проблем, старый друг, все капризы за твои деньги! Всё, что угодно, лишь бы ты придумал что-нибудь, грёбанный ты сумасшедший, — прочитал я в его глазах.

— Ес оф кос, барон. Всё за вашу личную преданность и помощь в будущих делах!

— Бл… проси чего хочешь, — красноречиво вопили его глаза.

— И что, блин, у тебя можно попросить?

Поместье, сестру, племянницу, вечную месть!

— Месть, я выбираю месть. С женщинами я уж как-нибудь, пусть и с трудом, но разберусь сам. А вот преданного друга надо ещё поискать. Исчезающее это понятие, преданный друг. Собутыльники, друзья по интересам, пахари ночных клубов, этих да, навалом, а вот чтобы друг, готовый отдать за тебя жизнь, так же, как и ты за него, эти во все времена были штучным товаром.

Я согласен, — ответили его глаза.

— Молись, — успокоили мои, — всё будет хоккей, не сомневайся, я такой дурак, что вся глупость мира в ужасе отвернётся от моих поступков.

Тут индейцы резко бросили шесты, с привязанными к ним нашими телами, и вскричали, обратив свои взоры к зиккурату, багровеющему на фоне заходящего солнца. В воздух понеслась их набожная чушь на местном наречии. Очень прекрасным было то, что магия не могла мне помочь в изучении их языка мгновенно.

Вот же, уроды, вместо того, чтобы аккуратно опустить будущие жертвы на землю, они небрежно бросили нас, как мешки с картошкой, молясь своим слепым богам. Зря вы не сняли с меня все эти мешочки. Пока они весят на мне, шанс спастись остаётся всегда.

Не ссы, Жуан, или Хуан, не ссы и Алонсо. Эрнандо фон Гарсия, фу-ты, ну-ты, мозги совсем зашли ум за разум, я, Воронов-Гарсия, барон всех мыслимых и немыслимых республик, испаноподанный, будущий морской инквизитор, торжественно клянусь, что спасу вас, несмотря ни на что, или…

Дальше пришлось прерваться, так как меня стали развязывать, мешая мыслить и шептать слова клятвы. От могущественного сооружения ощутимо веяло силой. Нечто древнее и необъяснимое скрывалось в его глубинах, выдавая наверх только жалкие эманации того, что невозможно объять человеческим мозгом.