— Вперёд! — отдал я приказ и все триста индейских воинов быстрым шагом и всё ускоряясь и ускоряясь, бросились в атаку. Удар плотного строя плохо обученных копьеносцев был неожиданен! Длинные копья вонзались в ничем не защищённые тела вражеских бойцов, отбрасывая их со своего пути, дав толчок возможному поражению противника.

Мальчишки по-прежнему забрасывали воинов жрецов камнями, но урон, наносимый ими, был незначителен. Строй копейщиков медленно распадаясь неотвратимо теснил врагов, которые пока ничего не могли противопоставить ему. Если бы не магия жрецов, мы бы победили только с нею, но… Всегда это но…

Делать было нечего, наши воины погибали, один за другим, от лунной магии, которая вырывала из наших рядов всё больше и больше храбрых бойцов. Выставить щит, чтобы защитить себя и воинов, мы с Алонсо не могли.

— Вода! — крикнул я и ко мне бросились все оставшиеся в живых водоносы.

Заглянув в себя и раскручивая энергию своего магического огня, я пробуждал в себе ярость и ненависть, которая могучей волной поднималась вверх, подступая от груди, вплотную к горлу. Ещё чуть-чуть и мне, наверное, могло оторвать голову, но, вовремя спохватившись, я перенаправил её на воду.

Жгучая полоса пара рванулась навстречу врагам, ошпаривая их своим кипятком, но это были лишь цветочки, ягодки ждали впереди. Вторым моим шагом было создание большого облака тумана, перенасыщенного влагой, которое я опустил на воинов жрецов.

Сам по себе он был абсолютно безвредным, что, видимо, поняли и теснящиеся вражеские воины, уже готовые пойти в контратаку и уничтожить всех нас. Но дело, как говорится, в нюансах, некстати вспомнился анекдот про Чапаева.

— Алонсо, давай! — мой крик высоко взлетел над сражающимися, и Алонсо, давно готовый к своему торжественному выходу, изо всей силы врезал по облаку молнией, которая, попав в водную среду, тут же усилилась во сто крат и замерцала россыпью тысяч маленьких молний, убивая и парализовывая все живое вокруг.

Всё же, электричество, вырабатываемое магическим ядром Алонсо, было слабым, которое могло, в основном, только парализовать свои жертвы, но разве сейчас это имело значение?

Значение имела только решимость и фактор неожиданности. Бросив копья в выживших врагов, воины Сильного Духом, обнажив ножи, короткие каменные мечи и дубинки, бросились в рукопашную на безвольных врагов, собирая с их рядов свою кровавую жатву.

Поле битвы, освещаемое тусклым мертвенным светом Луны, быстро заливалось кровью убиваемых практически без сопротивления воинов. Желая закрепить хлипкий перевес в битве, в атаку бросились и подростки, а вслед за ними и женщины, вооруженные различными ножами, которые только смогли найти.

Дальше была не битва, а избиение. Напрасно воздевал ввысь руки Верховный жрец, пытаясь наносить с помощью лунной магией новые удары, но Мецтли уже отвернулся от него. Хаотичные удары убивали случайных людей и не успевали за стремительно перемещающимся по полю битвы воинами. Вождь так и умер, получив удар в живот копьём, думая, что это невозможно. Невозможное — возможно, поют в одной из песен, вкладывая в неё совсем другой смысл, чем тот, который имел место быть сейчас.

И я, и Алонсо обезумели, как и остальные индейцы, превратившись в диких бешеных животных, готовых рвать зубами своих врагов. Уже на последних минутах битвы в меня попал один из убийственных лучей лунной магии. Ярко вспыхнул стрелковый амулет, успев выжечь на моей, дочерна загоревшей, коже своё изображение. Я успел сделать ещё два шага и метнуть нож в очередного жреца, затем пошатнулся и стал падать.

Земля и небо, перевернувшись несколько раз перед моими глазами, поменялись местами, и я потерял сознание. То, что я выпал из битвы, заметили не сразу, а когда обнаружили моё тело, неподвижно лежащим на земле, я уже еле дышал.

Кли-Кли, подскочив ко мне, стала вливать в рот неизвестный целебный отвар, борясь за мою жизнь, пока сидящий рядом Алонсо, весь в крови и поту, тихонько плакал. Он плакал неслышно, как это могут только мужчины, скупо сбрасывая на землю непрошеную влагу, стараясь, чтобы никто не увидел её.

— Дышит, он дышит, он выживет, друг нашего друга, — произнесла Кли-Кли, прежде чем воины унесли меня в селение, чтобы продолжать бороться за еще теплящуюся жизнь. Вслед за ними побрёл и мой раненый товарищ по несчастью, беспрерывно шепча себе под нос молитвы Пресвятой Богородице.

Мне снился сон. Тягостный, смутный, со многими неизвестными и весьма странными образами. Во сне ко мне снова пришёл Левиафан, на это раз он был не в своих разных образах, а больше походил на монаха, закутанного с ног до головы в чёрное одеяние. Из-под капюшона, накинутого на голову, ярко блестели нечеловеческие глаза. Остальное было надёжно укрыто от меня.

— А ты обманул меня, Филин! Я не ожидал такого поступка от тебя. Ты отдал сокровище, которое получил от меня, в чужие бесплотные руки, доброхот! Признаться, это был мастерский ход и, в высшей степени, правильный, для тебя. Одним своим импульсивным поступком ты перечеркнул все мои усилия. Мне даже немного стало обидно за себя, так опростоволоситься, с обычным смертным. А ведь ты мог стать сильным мира сего, стать его элитой, благородной кровью, жемчужиной власти. Мог управлять целыми народами, перед тобой склонялись бы ниц монархи и обычные люди. Ты повелевал бы, посылая в бой огромные армии, а на море — целые эскадры. Представляешь, сколь много ты потерял?

— Вижу, что нет. — Продолжал он. — Ты глуп, пришелец из другого мира, а я надеялся на тебя, на твою циничность, на твою жажду власти и гедонизм. Живём один раз, и каждый должен попробовать неизведанное, хоть один раз в своей жизни, так, кажется, говорят в вашем мире? Впрочем, ты можешь мне не отвечать, я и так уже вижу по твоим глазам, что глубоко сожалеешь о поступке. Ведь призрак обманул тебя. Он ничего не смог бы тебе сделать!

— С чего бы это, — очнулся я от немоты. — С чего бы это мне жалеть? Вот именно, что я из циничного мира и давно уже не верю в сказки о собственной выгоде, в рекламные акции и заверения, что всё делается для блага людей. Делается для блага, это, несомненно, но не для блага тех, кому это говорится, а для блага тех, кто это говорит. Также и с тобой. Ты вне мировая сущность, у тебя свои правила игры, и ты не будешь раздавать такие щедрые подарки, неизвестно кому, за просто так. Умирающему мальчишке, чтобы узнать, что будет? Странно, в высшей степени не практично. А практичность всегда стоит во главе угла, и ею же руководствуются те, кто думает так же, как и ты, Левиафан. А потому, не надо сейчас мне рассказывать о тех могущественных силах, которые держал бы я в руках и не воспользовался ими только ввиду своей тупости. Едва ли это является правдой, скорее, это очень тонкая, на грани правды и обмана, исключительно циничная, ложь, а значит, я сделал правильно, что поступил так, как поступил.

Ведь самое ценное, что остаётся у человека, когда он сам лишил себя, или лишён мирских радостей, это душа. Только благодаря ей являешься человеком, только благодаря ей живёшь. Живёшь тогда, когда уже всё давно потеряно, когда уже нет сил подниматься из грязи. Когда на грани, когда позабыт всеми, и лишь смерть маячит впереди, скаля свои зубы. Только благодаря душе можно жить и существовать, только она держит тебя в этом мире.

А если она у тебя продана, или погребена под грузом страстей, то ты больше не можешь являться человеком, ты просто потребитель продуктов и желаний, пока не закончится то или другое, и тогда тебя ждёт впереди пустота. Вселенская пустота, чёрное нечто, то, что за гранью человеческого понимая, и это совсем не то, ради чего создал человека Творец, совсем не то.

Это не нужно человеку, ведь он становится бездушным и превращается в животное. А животным очень легко управлять, и тогда на сцену выходишь ты, и именно ты становишься тем, ради чего существует человек, ради какого — то Нечто. И нет у него никакой радости, кроме как поклоняться тебе и своим плотским желанием, ни радость материнства, ни отцовства, ни помощь другим, ни счастье, ни горесть не посещают его, всё заполняет пустота, вселенская пустота, имя которой — ТЫ!