Нас развязали, а потом, поставив на негнущиеся ноги, повели к другим пленникам, сосредоточенным в большой клетке, свитой из лиан. У нас не осталось ничего из оружия, кроме моего диска, на который индейцы не обратил никакого внимания (может, он умеет притворяться веником?). Да, даже если диск и обратил бы на себя внимание, то ничего страшного и не произошло бы. Я уже научился им управлять. По крайней мере, я мог его призвать к себе в руки с расстояния до двухсот метров, чтобы отдать нужный мне приказ.

— А-би, я-ак-ви, а-я-ви! — Послышалось совсем рядом.

К нам подошёл один из жрецов, он рассматривал наши чумазые лица, и с довольным выражением предельно жёсткого лица что-то говорил захватившим нас в плен воинам.

Воины все, как один, щеголяли чёрными леопардовыми пятнами татуировок на красноватой коже. Все были увешаны обсидиановым оружием и накрывались плащами, сделанными из хорошо выделанных шкур леопардов. На шеях их висели ожерелья из клыков леопарда, а головы покрывали яркие перья разноцветных попугаев. В общем, по классике жанра.

Я ни хрена не понимал, но после слов жреца мы присоединились к общей куче индейцев, приговорённых к жертве, по моему скромному мнению, нисколько не отличающихся от тех, кто готовился совершить казнь. Те же лица, с несколько другими чертами лица, те же чёрные косматые головы, те же красноватого оттенка тела. В общем, такие же.

Нас держали отдельно от остальных пленников, в отдельной, так сказать, палате, она же была клеткой. В отличие от сказок, она не была ни золотой, ни серебряной, ни даже жемчужной.

Обычная, загаженная предыдущими пленниками, крепко свитая, с помощью лиан и стволов молодых деревьев, клетка, на прутьях которой были видны следы зубов несчастных пленников, желающих выбраться наружу. В ней же мы и остались ночевать, не в силах освободиться. А жаль, что у меня обыкновенные зубы, а то бы перекусил прутья и давай кромсать всех этих зверёнышей.

Алонсо в яростном бессилии метался по клетке, пока я берёг силы, собираясь использовать при спасении всю энергию своего магического ядра, без остатка. Хуан, матрос, выживший вместе с нами, спал, безучастный ко всему. Сидевшие в соседних клетках индейцы с любопытством пялились на нас и пытались объясниться с нами знаками, но безуспешно. Дело пахло керосином или чем покрепче, например, напалмом.

Как выкрутиться из этой ситуации, я пока не знал, и, собственно, даже не предполагал. Судя по количеству индейцев, круживших вокруг нас, мне не диск цели нужен был, а обычный пулемётный диск, и к нему безотказный «Калашников».

Воинов среди этих людей было немного, но и любая решительная женщина могла метнуть обсидиановый нож тебе в спину. Алонсо тоже, как и я, был готов рвать врагов зубами, а единственный матрос среди нас был сильно напуган, но также страстно хотел спасти свою шкуру, как и мы.

Как бы там ни было, а нам предстояло провести в клетке ночь, наполненную страхом ожидания. Судя по приготовлениям, жрецы собирались принести нас в жертву при свете полной луны. Существовала вероятность, что наша очередь будет в конце, после нескольких десятков индейцев, находящихся в соседних клетках, но я бы не стал обнадёживать себя. Разница между абсентом и десертом была невысока.

Ступени зиккурата, сложенного из базальта, поднимались ввысь, заканчиваясь обширной площадкой, на которой располагался жертвенный камень, где и совершались человеческие жертвоприношения.

Было откровенно страшно. По другую сторону зиккурата был виден пологий спуск, по которому скатывались обезглавленные тела. Сваливаясь с пирамиды, обескровленные тела падали в вырубленный в скале глубокий колодец, на дне которого плескалась вода, и покоились там, уж не знаю, с миром, или с чем другим, но при виде этого зрелища мне стало не по себе.

Судя по выражению лица Алонсо, ему тоже. Ночь прошла в тревожном полусне. Временами я просыпался от собственных криков, или криков Алонсо и матроса Хуана. Мы ведь, всего лишь, люди, а не боги, никому не хочется погибать ужасной смертью просто так. Ближе к середине ночи наш сон пропал совсем, освободив место сначала отчаянию, а потом и откровенной злости.

После полуночи явились помощники жрецов, держа в руках плошки с каким-то питьём. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что этот их отвар явно предназначался для одурманивания жертвы. Выпей водички, дебилёночком станешь. Мяукать, как кошечка, не будешь, зато и скалиться, как собака, тоже.

Очень хотелось отправить диск цели собирать кровавую жатву, но я сдержался, видя, что сомнительная честь стать безвольным бараном нам уготована не была. Зелье предназначалось нашим товарищам по несчастью, индейцам из другого племени, которые были здесь в плену также, как и мы.

Как только серебристый свет полной луны стал освещать всё вокруг, их начали выводить из соседних клеток. Пленные индейцы по очереди выходили, и им вливали в рот содержимое грубо выдолбленных деревянных плошек. На вершине зиккурата немыми статуями ждали мрачные фигуры жрецов, одетых в ритуальные одежды. Каждый из них держал в руках серповидный обсидиановый нож, готовый разрезать горло своей жертве.

— Сах-сах-кви! — боевой индейский клич резко прорезал утренний воздух, всколыхнув молчаливые ряды элитных индейских воинов, одетых в леопардовые шкуры.

Верховный жрец лунного бога удивлённо повернул голову в ту сторону, откуда раздавался боевой клич враждебного племени. Его взору открылись многочисленные фигурки бегущих в атаку чужеродных индейских воинов. Первые стрелы уже на излёте стали падать вокруг него, не в силах преодолеть расстояние до верхней площадки зиккурата.

Взмах ритуальным кинжалом, и стройные ряды воинов бросились на атакующих индейцев. Но тех было больше, причем намного. Ни жрецы, ни охраняющий их отряд воинов не ожидали внезапного нападения и оказались к нему не готовы.

Это неожиданное сражение происходило перед моими глазами, и как только первые воины другого племени схватились с отрядом охраняющих нас жрецов, тут же было принято решение о побеге.

— Алонсо, Святая Мария! Вперёд! Разбивай клетку.

Перес задействовал свою магию, и слабые разряды молний ярко заветвились на единственном запоре примитивной клетки. К ним я добавил ещё и магию воды, которой немного научился в академии, задействовав жидкость, оставшуюся в других клетках. Парализовав нескольких охранников электрическими разрядами и переломив замок, мы выскочили из клетки, выбив ее дверь ногами.

Вокруг нас кипела битва двух враждующих племен индейцев. Свистели стрелы, хрипели раненые, слышался скрежет наконечников копий и лезвий кинжалов, сталкивающихся в воздухе. Битва была в самом разгаре, когда мы втроем, подхватив копья убитых воинов, включились в битву на стороне нападающих, с чувством глубокой ненависти умножая на ноль своих врагов.

Верховный жрец лунного бога Кецатликатли простёр вверх руки, обращаясь к своему божеству, заметив, что силы защищающих его воинов на исходе.

— Мецтли, обрати свой взор на тех, кто поклоняется тебе, дай нам твою силу, дай нам твою мощь. И мы отразим врага этой ночью, да будет она благословенной! Мы прольём реки крови в твою честь. Ты будешь доволен! О, Мецтли! Услышь нас!

И равнодушное к людям, жестокое в своём безразличии, божество услышало своего жреца, направив в его тело силу Луны. Ладони Кецатликатли вдруг замерцали чистым лунным светом, а в его жилах начала пульсировать сила Луны.

—А-а-рах! — и индейский жрец, скопив силу, обрушил её вниз. На сражающихся упал огромный клубок чистой магической энергии, не разбирая, кто среди них свой, а кто чужой. Жрец, что называется, бил по площадям, стараясь посылать лунный огонь туда, где было больше нападающих.

— Ни хрена себе, — только и смог я произнести, когда увидел, как шар лунного огня устремился с вершины зиккурата вниз и резко обрушился на сражающихся между собой людей, раскидав их обугленные и наполовину уничтоженные тела по всем ступеням храма жертвоприношений.