— С чего ты взяла, мама? Какой идальго? — вспыхнула уже в третий раз Мерседес.
— Не делай из матери дуру, да и все твои уловки слишком очевидны. У меня есть люди, которые рассказывают, что ты делаешь и чем ты занимаешься в академии. Бойся, глупая! — и Мария де Сильва шутливо погрозила дочери тонким пальчиком.
— Мама!
— Не надо вопросов, моя дорогая, я всё вижу, у него есть шанс, он удачлив, храбр и, можно сказать, что красив, но он безроден. Если бы у него был титул, а в кармане дыра, это было бы не так страшно. Твой отец богат, и дал бы за тебя приличное приданое. Но у твоего возлюбленного нет никакого титула и шансы получить его минимальны.
— А если он сможет получить титул?
— Ну, тогда и поговорим, моя девочка, а сейчас уже поздно.
— Но, мама! Какой должен быть у него титул?
— Виконта будет вполне достаточно.
— А если он станет бароном?
— Барон? Фи, это чересчур мелко, но… Но если он будет очень богатым бароном, то тогда, да, мы сможем помочь ему, ради тебя, получить другой титул, за его, разумеется, деньги. А сейчас, спать, негодная девчонка. Спать! — и мать сурово посмотрев на младшую дочь, вышла из комнаты.
Одевшись в костюмы для фехтования, обе девчонки рванули из комнаты, как наскипидаренные. Если бы их действия видели родители, то ни в жизнь не поверили бы, что их недотроги и красавицы могут так быстро одеваться и бегать.
Забежав за конюшню, девушки издалека увидели, как Эрнандо Гарсия остановился, следуя вместе с Алонсо Пересом, и они разговорились с одним из общих товарищей. Вскоре идальго это надоело и он, откланявшись, направился прямо к конюшне. Отдышавшись и выждав удобного момента, предварительно не забыв оглядеть себя со всех сторон, заговорщицы буквально выпрыгнули из-за угла, значительно ошарашив своим неожиданным появлением идальго.
Его реакция и произведенный эффект им понравились, пусть и неосознанно. А дальше всё пошло не так, как они планировали. Узнать-то они узнали все, что хотели, а вот цели своей так и не добились. А цель была проста, покрасоваться перед парнем и ощутить его бессилие перед их красотой и недоступностью.
Глядя вслед уходящему от них Эрнандо, они бесились и не знали, что делать, а если девушка не знает, что делать, то она плачет. Элеонора была взбешена холодной яростью, а вот Мерседес что-то совсем расклеилась. Здесь могли быть свидетели, и девушки, с трудом сдерживая себя, чтобы не побежать, быстрым шагом удалились в свою комнату.
— Нет, но каков наглец, что он о себе думает, что себе позволяет?! — распалялась Элеонора, пока Мерседес лила слёзы ярости. Нет, у неё не было обиды, наоборот, они плакала от бессилия и невозможности что-нибудь поменять. Мерседес хотела привязать идальго, сделать своим рабом, чтобы он каждый день бегал за ней собачкой, как этот Альфонсо.
А оказалось, что они опять сделали не то и не так. Ладно бы она, которой в голову били противоречивые чувства, но и Элеонора опростоволосилась и подвела её. Да ещё он смотрел больше на Элеонору, чем на неё. Это что за подруга такая, если на неё смотрят больше? А ещё говорит, фу, нужен мне этот нищеброд без титула, а сама и глазками играла и грудь выпячивала. Невольно она бросила взгляд на грудь подруги, сейчас освобождённую от корсета. Да, у неё поменьше пока, но у мамы большая, значит, и у неё будет больше.
Не нужен он ей, ну так и ходила бы со своим Винсенте, которого как будто конь лягнул копытом, а скорее, кобыла. И Мерседес взглянула на вьющиеся русые длинные волосы подруги, а потом внимательно посмотрела на её тонкое лицо с яркими карими глазами. Нет, подруга не была похожа на коня, скорее, на мечтательную юную козочку.
— Эля, а чего ты-то его на место не поставила? Ладно, я не умею, и он вообще наглый, но ты-то всё умеешь! У меня родители за мной следят, я не могла его ни ударить, ни вызвать на дуэль. В смысле, попросить кого-то вызвать его на дуэль, за мою честь.
— Чего? Это ты-то его не ударила! Да ты ему так врезала, что у него голова чуть не слетела с шеи. Завтра, наверняка, у него вся твоя пятерня на роже останется, вот посмотришь! Впрочем, ладно. А давай, знаешь, как ему отомстим за это?
— Как?
— Завтра подойдём, он весь такой хмурый будет. На лице-то не синяк, а пощёчина, и неважно, от кого получена, и ты у него спросишь, так, ненароком: «Барооон, а кто вас ударил?»
— Ты дура, что ли? Мы же его и лупили, и мы же спрашивать будем?
— Так в том-то и интерес. Он знает, мы знаем, а другие-то не знают!
— А если он скажет, что это мы ему пощёчин надавали.
— Кто, он? Вот ты и дура. Этот твой Эрнандо ни в жизнь не признается, что ему надавали пощёчин. На это способны немногие, а твой точно не скажет!
— С чего это он мой? — вспыхнула Мерседес. Ты тоже его лупила, значит, он такой же твой, как и мой.
— Но ты-то первая начала! Хлесть его, хлесть. А я что? Не человек? Я дочь маркиза! Когда мне представится ещё такая возможность?! Да, вспомню, аж, приятно на душе становиться. Вот где-то здесь, — прикоснулась она к груди, — или здесь, — прикоснулась она к голове.
— Ну, ты и бессовестная, подруга!
— Такая же, как и ты, Мерсиии. Сама уже крутишься вокруг него, как лиса возле закрытого кувшина со сметаной, а никак откупорить не можешь.
— Чегооооо?
— Ничегооо, — передразнила её Элеонора, по тебе видно, что ты к нему неровно дышишь и мечтаешь о нём.
— Ах, как ты могла подумать! — и Мерседес густо покраснела, возмущённо глядя на подругу, не в силах найти подходящих слов, чтобы оправдаться от этих обвинений. Перестав гневно смотреть, она отвернулась, стараясь успокоиться и найти слова, которыми она могла бы поставить на место маркизу и, в то же время, не разорвать с ней приятельские отношения.
В комнате повисло напряжённое молчание, обе девушки разошлись по своим кроватям, делая вид, что ничего не произошло. На душе Мерседес скребли кошки. Элеонора де Тораль, взяла в руки небольшое зеркальце в золотой оправе и стала сосредоточенно рассматривать своё точёное лицо.
— Ну, вот и поговорили, подруга. Вот цена женской дружбы, какой-то идальго смог поссорить двух благородных сеньорит, и теперь мы с тобой даже не разговариваем. Не слишком ли много чести для захудалого дворянина? — произнесла она.
— Почему ты так говоришь? Ты первая начала. Я же не смеюсь над тобой и не пытаюсь высмеять тебя или найти твоё слабое место. — отозвалась Мерседес.
— Ммм, справедливая какая нашлась, на своё лицо посмотри, на всех щеках пух, прямо святая Мария.
— Зачем ты так говоришь? Ты злая, Элеонора. Ты моя подруга, ты не должна быть такой.
— Это была шутка, успокойся! Признаться, неудачная. Извини, я не хотела тебя обидеть, но Гарсия, и вправду, для тебя что-то значит, это уже замечают и остальные. Мне уже давно всё ясно, влюбилась да? А он бедный и, всего лишь, идальго? Хотя нет, он уже барон, и это в неполные семнадцать лет. Везёт тебе!
— Я не люблю его, что за чушь?
Мерседес уже успокоилась и опустила свой маленький зад обратно на кровать. Хватит ругаться, они и так чуть было не подрались.
— Ну, тебе лучше знать, подруга, а со стороны виднее мне.
— Ты врёшь! Ничего не видно!
— Угу. Ладно, давай так, ты мне должна будешь одну просьбу, а я посоветую, что тебе делать сейчас.
— Зачем тебе исполнение просьбы от девчонки.
— Это ты сейчас девчонка, а потом, потом всё может быть, и твой этот Эрнандо, если ты, конечно, с ним свяжешь судьбу, — уточнила Элеонора. — Ну да, не важно, Эрнандо, Хосе, Хуан или Андре, но ты по твоему потенциалу много добьёшься. А я могу делать только то, что мне прикажут. Золотая клетка. Да и замуж выйду, возможно, что за старика. Я очень надеюсь, что этого не случится и что родители не поступят так со мной. Но я знаю своего отца, и готовлюсь ко всему, разве что, я смогу изменить обстоятельства, и уже работаю над этим.
Она вздохнула и продолжила, но уже более мрачным голосом.
— Так что, ты можешь меня сильно выручить. Даешь мне обещание, а я не буду ничего рассказывать и помогу тебе. Ведь кто-то обязательно видел, что мы с ним разговаривали, а дальше можно додумать всё, что угодно. Согласна?