Капитан должен всегда помнить об этом, и никакой квартирмейстер не сможет погасить этот конфликт. Особенно теперь, когда они нагружены захваченной в Панаме добычей, которую все жаждут потратить в кабаках, среди моря вина и весёлых доступных женщин. Конечно, добыча оказалась не так велика, как они предполагали, но и того, что есть, хватит, чтобы пираты были готовы пойти на всё.

В дверь капитанской каюты осторожно постучались.

— Да, — громко крикнул Гасконец.

— Вызывали, капитан? — и в каюту боком протиснулся невысокий француз Андре, родом из Анжу, что было явно видно по его унылому красному носу, обвитому синими прожилками матёрого любителя вина. И который торчал из центра его белого лица как ультрасовременный водопроводный кран из покрытой белым кафелем стены.

— Свари кашу этому гачупину, — и он кивнул на Эрнандо.

— Кашу… ему, зачем?

— Потому что это приказал тебе твой капитан, ты понял, Анннндре! — растянул, клокоча от ярости, Гасконец имя кока.

— Есть, капитан! Я всё понял, капитан! Я всё сделаю, капитан, — быстро затараторил кок. У нас есть ещё и рис, и маис. Я мигом, капитан, — и он быстро выскочил из каюты.

— Каша тебе будет, а пока ответь мне на один вопрос, гач…

— Перестаньте меня называть гачупином! Меня зовут Эрнандо, и я хочу побыть хоть немного человеком, а не быдлом и скотиной.

— А что тут такого, испанишка?

— Вот именно поэтому я и не желаю слушать это от вас.

Гасконец притворно разозлился.

— Ты сейчас заново упадёшь за борт, и теперь уже навсегда!

— Кому суждено сгореть, тот не утонет, — философски заметил я, — к тому же, вы пообещали, что покормите меня кашей, а слово капитана на корабле — закон.

— А ты что, знаешь законы берегового братства и чтишь его кодекс?

— Нет, не знаю, — ответил я. Но морские законы одинаковы везде и слово капитана корабля — это слово капитана корабля, не больше и не меньше.

— Гадкий падре, ты с ним всего три недели, а уже научился от него всякой гадости.

— Хорошо, будет тебе каша. А пока её варит кок, ответь мне на один вопрос. Мне нужно определить, где мы находимся. Если ты поможешь нам, то я обещаю тебе сносную жизнь и питание наравне с командой.

— Не только мне, но и падре!

— Тебе и половину пайки падре.

— Согласен, — недолго подумав, ответил я. Не в нашем положении было торговаться, но и вяло кивать головой, утирая слюни и сопли, мне не хотелось. Гулять, так гулять! Играть, так играть! Воевать, так воевать! А какой русский не любит быстро получать… по башке. И снова её совать туда же.

— Хорошо, ты сможешь определить по солнцу и по магнитным азимутам, где мы сейчас находимся. Или у тебя есть способность чувствовать морскую магию?

— Определить, наверное, я не смогу, — честно ответил я, — меня не учили пользоваться приборами, но по карте, возможно, смогу. Только мне нужен какой-нибудь предмет, имеющий отношение к навигации. Он мне поможет, только этот прибор должен быть моим и находиться у меня, и я тогда смогу указать правильный путь, — сорвалось с языка помимо моей воли.

Почему я так сказал, я и сам не мог дать себе отчёт, но вот такое чувство у меня было, и оно было очень сильным, я просто знал, что смогу найти выход из этой ситуации. А ещё… А ещё я очень хотел получить в своё пользование астролябию. С ней у меня был шанс сбежать, без неё, наверное, нет.

— Что тебе нужно?

— Мне нужно посмотреть все навигационные приборы и карты.

Гасконец без лишних слов стал доставать морские портуланы и навигационные приборы, а потом пригласил меня к столу. Я подошёл и стал всматриваться сначала в карты, а потом в приборы, беря их при этом в руки и прислушиваясь к своим ощущениям.

Кроме астролябии, ни один прибор не откликнулся на призыв и остался глух к моим магическим потугам. А с ней я ощутил и время, и пространство, для чего она и была предназначена. В древности астролябию использовали для определения точного времени, а потом уже для навигации, определяя долготу и широту точки, в которой находился корабль.

Но, как только я разобрался с этим, во мне проснулось острое чувство голода. Желудок как будто бы пронзили острые иглы, его резко закололо. От неожиданной боли я согнулся и встал на колени, прислонившись лбом к ножкам деревянного стола.

Гасконец, схватив за шиворот, попытался поставить меня на ноги, но ветхий воротник моей истерзанной рубашки так и остался у него в руках, а я снова грохнулся на пол и, кажется, потерял сознание. В чувство меня привёл восхитительный запах рисовой каши, сваренной на молоке…, нет, это были всего лишь кулинарные выверты моего воображения.

Сварена каша была на простой воде, но это была каша, а не кусок чёрствой давнишней лепёшки, которой час назад исполнилось две недели от роду, покрытой толстым слоем, нет, не шоколада, а чёрной плесени. Получив от капитана в руки ложку, я стал быстро работать ею, уплетая вожделенную кашу за обе, давно впавшие, щёки.

— Маша любит кашу, — вспомнив мультфильм про «Машу и медведя», вслух проговорил я, — и Серёжа тоже!

Гасконец ничего не понял, потому, как я это говорил с набитым ртом и, к тому же, по-русски. Русский я не забыл! Как его можно забыть! Особенно некоторые его знаковые слова. От французских пиратов я, правда, тоже поднабрался всяких матерных слов, но тут и захочешь не слышать, а всё равно тебя плохому научат.

Насытившись, я захотел спать. Но не тут-то было.

Меня уже взяли за грудь, скомкав для этого узлом то, что осталось от моей рубашки, но узел не выдержал такого над собою надругательства и затрещал по всем швам, даже сказать, не затрещал, а просто рванул, куда глаза глядят, в смысле, куда глядели нитки, из которых состояла ткань. И я выпал из его жёстких рук.

— Putain, de bordel, de merde! Да что же это такое! Даже схватить тебя не получается. И Гасконец снова буквально выбежал из каюты.

— Эй, кто-нибудь, принесите этому… говнюку штаны и рубаху, да выберите по размеру, и кусок ткани на голову.

Проорав приказ, он снова вернулся в каюту.

— Ну, ты доволен?! А теперь к делу, щенок. Надеюсь, я не сильно оскорбил тебя, гачупин. И не смей мне скалиться в ответ, иначе я опять привяжу тебя к мачте до тех пор, пока мы не увидим землю.

Сочтя, что это справедливо, я взял в руки астролябию и вышел с ней на палубу в сопровождении Гасконца. Подойдя к борту, я уставился взглядом на спокойное море с мелкой волной, плескавшейся чуть ли не ласково в борт корабля, и попытался разобраться со своими ощущениями.

Ощущения были приятными, как будто я обладал неким сокровищем, о существовании которого знал только один я и больше никто, и в то же время, только от меня зависело, как им распорядиться. И оно, это сокровище, давало мне в руки не просто ощущение материального достатка, но и уверенность в своих силах. А это дорогого стоит, уж поверьте мне на слово.

Мой взгляд блуждал по ровной морской глади; по спинам морских обитателей; по треугольным акульим плавникам, обладатели которых сопровождали наш корабль в надежде поживиться пленниками или мёртвыми телами; по линии горизонта, которая стремилась всё дальше от меня, убегая вдаль.

Я впитывал всеми фибрами своей души окружающее пространство, стремясь понять его и ощутить, где мы находимся. Волшебная астролябия еле ощутимо завибрировала в моей руке, будя смутные воспоминания. Внезапно, словно какая-то пелена опустилась на мои глаза, и я внутренним взором начал смотреть необычную картину, разворачивающуюся в моём сознании.

Я находился в большой комнате, украшенной различными морскими диковинками, стоящими по углам и висящими на стенах.

По своим внутренним ощущениям я чувствовал, что там я был намного младше и ниже ростом.

В комнату вошли двое: высокий худой мужчина, с длинными чёрными усами и щегольской чёрной бородой клинышком, поблескивающей густой проседью, и молодая женщина, маленького роста, очень пухлая, с кучерявыми, густыми и чёрными, как смоль, волосами.