— А с мальчишкой-то теперь что? — стали спрашивать собравшиеся в большую кучу пираты.

— Хватит орать, — разозлился Гасконец, — сейчас будем решать, выбирайте представителей от команды и пошли в мою каюту, а то устроили здесь ярмарку развлечений, игру в то, кто умрёт первым.

— Эй, кто из вас сейчас марсовый, — вспомнил Гасконец о корабле, — наверх! И следить за горизонтом. Нам не помешает сейчас ещё добыча, а то не на что будет снимать шлюх в портовых тавернах.

Пираты загалдели, громко обмениваясь своим мнением и впечатлениями, и стали быстро выбирать представителей от команды, состоящей из семидесяти восьми человек.

Ожидаемо туда вошёл мастер парусов Марсель, квартирмейстер Пьер Пижон, боцман и канонир Мартин, а также один из молодых матросов, по имени Франсуа, и ещё двое его более взрослых товарищей. Один был марсовый, а другой из абордажной команды, так же, как и Жан Перву́.

Войдя в капитанскую каюту, они расположились кто где. Капитан и главные чины расселись на шлюпе и за столом, остальные жались к стенам, но внимательно, при этом, вслушиваясь, что говорили «офицеры» и так же внимательно следили за ними в шесть пар злых жестоких глаз.

— Я готов обсудить судьбу наших испанских пленников. Кто первым хочет высказаться, валяйте!

Первым, как ни странно, решил взять слово канонир, а не мастер парусов.

— Капитан, когда мы все за этим столом заключали шасс-парти (chasse-partie), то все обязались беспрекословно выполнять твою волю, и выполняли её. Но ты не хочешь сразу наказать мальчишку.

— Подожди, Мартин. Я не говорил, чего я хочу или не хочу. А мальчишку увели ещё до моего появления на палубе, так чего ты от меня хочешь?

Мартин озадаченно замолчал. Действительно, капитан появился уже после того, как мальчишка исчез. Заметив его замешательство, в разговор вступил Марсель.

— Сколько в нашем договоре прописано компенсации за утерянный глаз?

— Сейчас, надо посмотреть. Пижон, возьми ключ и открой мой рундук, там в его крышке заложен договор, достань его и принеси сюда.

И Гасконец передал большой железный ключ, с четырьмя длинными разнонаправленными бородками, своему квартирмейстеру. Тот, взяв ключ, встал из-за стола и направился к стоящему напротив двери большому деревянному рундуку, на крышке которого был выжжен чёрный якорь.

Вставив ключ в скважину замка, он два раза повернул его, отчего в каюте раздалось отчётливое звяканье замкового механизма и, откинув со скрежетом тяжёлую крышку, полез в неё.

Действительно, зажатая деревянной рейкой, в его углу покоилась пергаментная бумага, свернутая в трубку, с большой восковой печатью на ней. Достав её, квартирмейстер захлопнул сундук и, вернувшись обратно, под многочисленными взглядами собравшихся пиратов, выложил договор на стол.

— Из нас есть кто грамотный? Я и…

— И Пьер, — за всех сказал боцман, — ты же знаешь, капитан, у нас нет клерка и навигатора на корабле. В навигации разбираешься только ты, а читать и писать умеете только вы вдвоём с Пьером.

— Знаю, конечно, но и обманывать вас, у меня резона нет. Все слышали, что писалось в этом договоре и все помнят о нём. Читай Пьер всем! И это ещё одна причина, по которой я не хочу убивать пока мальчишку.

Пьер Пижон, сломав печать и развернув бумагу, стал медленно её читать по слогам и постоянно всматриваясь в нечётко написанные буквы, словно боясь, что они сбегут от него, и он их больше не поймает, а их смысл ускользнёт от него.

«А если кто потеряет ногу, або руку, то ему, помимо его доли, присовокупить ещё полторы тысячи реалов, а если потеряет палец или глаз, то пятьсот реалов. А если потеряет оба глаза или обе руки, или ноги, то такой нынче не жилец, и его доля достаётся его семье, дабы она ни в чём не нуждалась, а сам он будет покинут на одиноком острове, если сможет выжить в бою или после своего ранения. Сам же он добровольно сможет отдать свою долю тому, кого сам назначит своим наследником, либо тому, кто будет о нём заботиться всю жизнь и поручится за это. Договор подписан на острове Тортуга 12 декабря тысяча шестьсот семидесятого года в присутствии нижепоименованных лиц».

Дальше пошло перечисление тех, кто подписал этот договор, в числе которых был и Жан Перву́, поставивший за себя крестик, вместо подписи, как и большинство других неграмотных пиратов, не умевших ни читать, ни писать.

— Вот, вот, я о чём и говорю! — радостно воскликнул Марсель, — всё точно, что кок и прописал.

— Ну, тогда нам вообще нет смысла убивать мальчишку! — резонно заметил Пьер.

— В смысле? — вскинулся канонир Мартин.

— Да вы же сами только сейчас орали, что Жану нужны деньги на компенсацию ранения, а кто ему будет платить и за что, если вся команда получила по двести песо, да чуть больше этой доли для тех, кто является «офицерами» корабля.

— Что ты предлагаешь, Пьер? — спросил у него Гасконец.

— Мальчишку нужно продать в рабство, и падре тоже.

— Но мы не сможем их продать на Ямайке!

— Значит, продадим не на Ямайке, а на Ле Тортю. Можно продать его на Испаньоле, или продать в Америку. Есть ещё Кюрасао, наконец. И мы можем обменять их на любой товар, через любого капитана, а компенсацию отдать Жану. Согласны?

— Дело, дело говорит квартирмейстер. Квартирмейстер голова! Загалдели отовсюду пираты, включая и тех, кто стоял, а не сидел за столом. Всех это решение устраивало целиком и полностью.

И тут от стены подал голос матрос Франсуа.

— А что, мы так и не накажем Филина?

— Накажем, — поморщившись, сказал Гасконец, — предлагайте свои варианты.

— Килевание! — заорал Марсель.

— Нет, хождение по рее! — кричал Мартин.

— Подвесить его к нок-рею! — также кричал Франсуа.

— Давайте привяжем его вниз головой к топу грот-мачты и оставим на ночь.

— Оставить его в шлюпке на ночь и дать ему только поварёшку, для вычерпывания воды, — это уже боцман.

— Ну, это несерьёзное наказание, — вскричали сразу двое.

После долгих и продолжительных споров, со смакованием всех подробностей предполагаемого жестокого наказания, остановились на раздельных.

Падре, как пособника и учителя мальчишки, приговорили к сбрасыванию с нок-рея, а мальчишку — к килеванию. На том они хотели разойтись, довольные друг другом. Но пират из абордажной команды решил, что о выполнении этого наказания обоим пленникам надо обязательно объявить сейчас, и в присутствии всей команды. Возражений ни у кого не последовало.

— Мальчишку и падре наверх, — отдал приказ Гасконец.

— Падре, он хотел меня убить, а может, и ещё что похуже.

— Что может быть хуже смерти, отрок?

— Хуже смерти может быть бесчестье, отче!

— Но смерть — это последнее испытание и не стоит приближать её к себе!

— Не стоит, падре, но и жить надо человеком, встречая опасность лицом к лицу, а не прятать голову в песок, или поворачиваться к ней задом. Я хочу умереть человеком, падре.

— Ты ещё слишком юн, сын мой.

— Падре, — я осёкся, думая, говорить или нет о том, что я не из этого мира. И что мой мир совсем не похож на этот, а может и наоборот, чересчур похож. Ведь только магия и отличала этот мир от моего собственного. А череда исторических событий была практически идентична нашей истории.

А люди, люди оказались здесь точно такими же, как и в моём мире. Да и возраст у меня уже был давно не подростковым, и насмотрелся, и наслушался я в интернете и по телевизору всякого. Но вот одно дело увидеть все глазами, а другое — прочувствовать на своей собственной шкуре.

— Падре! Благодаря тебе я стал верить в Бога, потому как не верить невозможно. Душе нужен нравственный ориентир, а где его здесь взять, в такой среде. С кого брать пример? Я беру его с вас. Вы верите в Бога по-настоящему, и каждый день молитесь ему, черпая в своей вере силу и стойко перенося тяготы плена. Да, стойко и безропотно переносите вы все эти бесконечные побои, оскорбления, унижения, но я не хочу быть безвольным агнцем Божьим, я хочу отомстить!