– Ба, господин генерал!.. – с некоторой опаской произнес он. – Вы здесь? Значит, вы снова забросили сюда миссию?

– Вы знакомы? – осведомился фельдмаршал Реншильд. Получив утвердительный ответ, он распорядился: – Ну, тогда переводите, а то я не настолько знаю английский язык, чтобы хорошо понимать этого господина. К тому же у него какой-то странный акцент… не разберу…

– Слушаюсь, господин фельдмаршал. Этот человек мне известен. Это генерал Бишоп.

– Чьего подданства?

Буббер замялся. Впрочем, его заминку Реншильд и король Карл восприняли своеобразно – понимающими улыбками и словами:

– Понятно. Кто больше заплатит – тому и предлагаете свою шпагу. Это случается. Кондотьер, как говорят в Италии.

Генерал Бишоп не знал, ни кто такой кондотьер, ни где находится Италия и с какой пиццей ее едят, так что пропустил заявление Реншильда мимо ушей с совершенно безмятежным видом.

Буббер осторожно спросил:

– А с вами больше… никого нет? Конечно, если не считать солдат.

– А что их считать, ровно пятьсот боевых единиц! – бодро откликнулся генерал Бишоп. – А со мной отправлялись также двое этих русских и Сильвия фон Каучук. Но они куда-то исчезли. Меня посещает подозрение, что они дезертировали и отправились в лагерь русской армии, чтобы предупредить их президента, то есть правителя.

– Царя.

– Ну да, так точно, царя. С ними был еще этот жирный тип, которого Добродеев называл экстрасенсом.

– Ковбасюк? Это с которым меня в свое время… – Буббер осекся, потому как воспоминания о застенке князя Ромодановского Федора Юрьевича сложно было причислить к приятным. – Так он заведовал зверинцем у князя Меншикова. Он что, тоже вернулся в наше время?

– А потом снова переместился сюда по настоятельной рекомендации этого типа Добродеева, – произнес генерал Бишоп и сам удивился тому, что он сумел выговорить такое сложное словосочетание, как «настоятельная рекомендация». – Мне кажется, что этот Ковбасюк даже больше опасен, чем все прочие…

– Опасен? Зачем же отбирать для секретной операции опасных людей?

– Так не я ж отбирал!

– Я думаю, что вы все-таки переведете нам содержание вашего разговора, – подозрительно поблескивая маленькими свиными глазками, прогнусавил король Карл. – А то я ничего не понимаю.

Пожалуй, никто не понимал, свидетелем чего предстоит им быть всего несколько часов спустя. А ведь Полтавская баталия была совсем не такой, как это прописано в учебниках по истории.

– За полночь, мин херц, – сказал Александр Данилович и пнул в бок задремавшего на военном совете генерала Боура. Того самого, из пушкинской «Полтавы»: «И Шереметев благородный, и Брюс, и Боур, и Репнин…» Генерал Боур открыл левый

глаз и с опаской посмотрел сначала на сидящего рядом с ним фельдмаршала Шереметева, а потом на расположившегося точно напротив Афанасьева, уже переодевшегося в русский военный мундир. Евгений украдкой читал распечатку «Реляции о Полтавской баталии», сделанную перед заброской в прошлое. Грубо говоря, протокол битвы, которой еще не было:

«27-го числа поутру весьма рано, почитай при бывшей еще темноте, из дефилеев, в которых он во всю ночь свое все войско в строй поставлено имел, на нашу кавалерию как с конницею, так и с пехотою своею с такою фуриею напал, что, хотя он многократно с великим уроном от нашей кавалерии и от наших редут, к которым приступал, отогнан есть, однако ж наша кавалерия, понеже оную нашею инфантериею…»

Через его плечо заглянул было генерал Репнин, дабы узнать, что это чужеземец так пристально разглядывает свои колени. Однако же Афанасьев, узнав нужную ему информацию, лист с распечаткой своевременно спрятал. «В два часа ночи, – подумал он, – в два часа ночи четыре штурмовые колонны шведов, подкрепленные шестью конными колоннами, двинутся на наши редуты… Так-то оно так, но в классической версии Полтавы в войске Карла не было подразделения американских морских пехотинцев под командой этого кретина генерала Бишопа!.. Ох, допрыгаемся мы, ох, допрыгаемся!»

«Не гунди, Владимирыч! – проклюнулся бес Сребреник. – Все будет нормально! И не из таких кренделей выбирались, вспомни!..»

Тут вошел молодцеватый вестовой и, щелкнув каблуками, доложил о том, что только что дозор в Будищенском лесу задержал какого-то подозрительного человека, по всему видно, лазутчика. Он заявил, что ему нужен либо князь Меншиков, либо сам государь.

– Тащи сюда! – приказал Петр.

Ввели Ковбасюка. При его появлении Афанасьев, Ковалев и Сильвия не смогли удержаться от смеха, как ни была сложна обстановка. Впрочем, князь Меншиков прореагировал экспансивно. Он вскочил и заорал:

– Да это ж мой Ковбасюк, смотритель моего зверинца и сюда же управляющий конюшней! Он пропал шесть лет назад, я думал, он в Питере окочурился, гидрид-ангидрит!.. А нет – жив, каналья!

– Точно так, ваша светлость, – пробормотал Ковбасюк, вертя круглой головой, – жив. Я зашел в лес, а там меня выловили солдаты и почему-то хотели без разговоров повесить на суку. К счастью, они вовремя отказались от этой, конечно, лестной для меня идеи… быть повешенным солдатами славной русской армии – высокая честь, да еще под Полтавою…

Только тут обратили внимание, что толстый экс-таксидермист еле держится на ногах и попросту мертвецки пьян. Оказывается, его напоили дозорные, чтобы таким образом лучше произвести дознание. Надо признать, что этот метод развязывания языка более гуманен, чем у дядюшки Федора Юрьевича и его ката Матроскина.

– Да он же с Ивашкою Хмельницким водился, – сказал Петр, – отведите его в караул, пусть проспится, а потом уж мы его расспросим, если, конечно, к тому времени не повесим.

Афанасьев вскочил и быстро заговорил:

– Ваше величество, этот человек будет нам чрезвычайно полезен не сонный, а как раз на ногах! В нем единственная наша надежда на то, что сумеем выстоять против резерва короля Карла – того резерва, коим командует генерал Бишоп!

Меншиков откликнулся из-за угла:

– Да ты посмотри на него, он же пьян в силикат! На что он нам может годиться? Утром разберем. Тем более я Ковбасюка как облупленного знаю, хлорметилпропил!!!

– Утром будет поздно, – сказал Афанасьев. – Сегодня, в два часа ночи, двадцатитысячная армия под командованием фельдмаршала Реншильда двинется на наши редуты. В резерве у Полтавы останутся казаки гетмана Мазепы и несколько батальонов шведской пехоты, а также элитный конный эскадрон.

Петр бешено сверкнул на него глазами:

– Откуда тебе это все известно? Евгения несло. Он ответил:

– Да нам, государь, многое известно. Например, то, что война, которую ты ведешь со шведами и которая войдет в историю под названием Северной, завершится только в тысяча семьсот двадцать первом году Ништадтским миром.

– Афанасьев!.. – прошипела Сильвия. – Веди себя прилично!

Царь, генералы и сановники молчали. Пьяный Ковбасюк, во внешности которого проявлялось все больше дионских черт, мутно покачивался у стены. Афанасьеву показалось, что контуры его плеч тают в какой-то дымке. По глазам Сильвии, которая смотрела в том же направлении, Евгений убедился, что ему это не привиделось. Да! По всей видимости, Добродеев был прав: нарушение пространственно-временного континуума высвобождало такие силы, которые до поры до времени крепко дремали под спудом физических законов. Становилось возможным то, что раньше считалось вопиющим нарушением научных основ. Магия снова возвращалась в этот мир, и невероятное вставало в полный рост. Чьи-то далекие слова мелькнули в сознании Афанасьева: «Сталь становится воском, небо падает на землю, и у змей растут крылья…» В шатер вбежал офицер и крикнул: – Великий государь, шведы пошли в наступление на редуты!!!

Петр резко вскочил, едва не опрокинув лавку, бросил взгляд сначала на Меншикова, а потом на Афанасьева. Последним, на чем остановился в походном шатре взгляд царя, были часы. Стрелки показывали без четверти два. Афанасьев в своем прогнозе касательно времени наступления шведских штурмовых колонн ошибся на пять минут.