Сержант Маклоу растерянно осмотрел гранатомет.

– Что за чертовщина? – пробормотал он. – Ерунда какая-то… Теперь что, на вооружении гранатометы со встроенными аудиосистемами, что ли? А почему он тогда не стреляет?

Несколько морпехов, у которых имелись гранатометы, один за другим прицелились в русских и выстрелили, однако грозное оружие давало необъяснимый сбой, вместо гранаты исторгая из себя МУЗЫКУ – мелодии грустные и бравурные, военные марши и лирические проигрыши, стройную последовательность звуков или же какофонию – бессмысленное их нагромождение…

Генерал Бишоп взревел и, выхватив свой чудовищный пистолет, прицелился во всадника, разряженного, словно на парад. Это был сам князь Меншиков. Но вместо выстрелов по врагу американской демократии, самой передовой в мире, пистолет вдруг выдал мелодию той самой идиотской песенки про двух пьяных гитаристов из Майами, которую так любил напевать президент Нэви Буш, да и сам генерал Бишоп.

В следующие две минуты выяснилось, что по необъяснимым причинам ВСЕ оружие отказало напрочь: и проверенные винтовки MX-120, табельное оружие американской армии, и пистолеты-пулеметы «Узи», американской модификации Ф78. С гранатометами «Скорпио-МЗ» все стало ясно еще раньше, да и хваленые новейшие лазерные пистолеты «Деструктор-1М» не работали. Вместо убийственных фотонных лучей они выпускали из себя какое-то сияние, искры, все это было похоже на красочный фейерверк в диком уменьшении. При этом «Деструкторы» с музыкальной стороны показали себя эстетами и играли «Каприччио» Никколо Паганини, фантазию Рахманинова «Утес», а также вокальные циклы Густава Малера. Последним аккордом, окончательно снесшим генерала Бишопа с коня, стала снайперская винтовка с лазерным прицелом, человеческим голосом прокричавшая: «Прррросто Щелкунчик!!!» – и расхохотавшаяся при этом!

Сержант Маклоу выпустил из рук гранатомет и растерянно смотрел то на своего начальника, то на налетевшего русского кавалериста – до тех пор, пока тот со знанием дела не снес американцу саблей его глупую голову. В сержанта Спама угодила шрапнель, и он впервые в жизни раскинул мозгами. Генерала Бишопа легко ранило ружейной пулей в левую руку чуть пониже локтя.

Шок сковал бедных «демократизаторов», которые только сейчас стали понимать, что попали как кур в ощип. Их счастье, что на выручку подоспел храбро сражавшийся батальон шведов из резерва Карла X и американцы получили некоторую передышку. Правда, к тому времени их число уменьшилось примерно вдвое. Генерал Бишоп, до которого дошло, что за такие дела его в Белом доме по головке не погладят и из Пентагона вышвырнут одним пинком, вдруг воодушевился. Он не стал брать оружие будущего, а вооружился двумя шведскими пистолетами и саблей, с чем и помчался в бой. И тут неожиданно оказалось, что генерал Бишоп как боевая единица значит существенно больше, чем военачальник. Миссия снова была провалена, но если бы удалось встретить на поле битвы царя Петра и… Дальше генерал Бишоп додумать не успел, потому что на него налетел русский и пришлось отбиваться, чтобы не загреметь к праотцам. Ему повезло. Отбиться удалось. Генерал Бишоп с отчаянием человека, которому нечего терять, полез в самую гущу сражения и отсюда – почти что неожиданно для себя – увидел царя Петра. Государь сидел на лошади, выпрямившись так, как будто он уже знал, что ему не суждено быть убитым в этой решающей баталии. Но генерал Бишоп имел другое мнение, да и вообще он очень плохо знал историю, тем паче русскую… К тому же в той Полтавской битве, которая описана во всех школьных учебниках, никакого генерала Бишопа на валялось и близко и быть никак не могло. Но, повторяем, ничего этого генерал Бишоп не знал, с чем и начал пробиваться к Петру, держа при себе два заряженных пистолета. Генерал был страшно зол и полон решимости отомстить за своих убитых солдат и все те неприятности, которые, как он полагал, произошли по вине русских, а на самом деле – из-за тупости и упрямства самого генерала и его руководства. Генерал Бишоп всегда хорошо стрелял и был уверен, что выбьет Петра из седла одним выстрелом, как десятку на стрельбище. Соображениями типа «а зачем убивать русского царя?» и даже «а сколько долларов в казну ВША это принесет?» он уже не руководствовался и окончательно выключил свои и без того не бог весть какие мозги. Зачем, почему… Да нет же, нет. Он ехал убить царя.

И самое ужасное состояло в том, что он действительно МОГ это сделать. И тогда Ваня Афанасьев, Сережа Ковалев и многие другие дети прочли бы в учебниках совсем-совсем другое…

Петр Алексеевич стоял на холме и обозревал расстилающееся перед ним поле боя. Крепко засели в мозгу слова, им самим сказанные перед началом решающей баталии: «Воины! Имейте в сражении перед собою правду и Бога, защитника вашего, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, жила бы только Россия».

Петр дорожил своей жизнью и знал себе цену – нет смысла рассуждать об этом. Неоднократно он уже мог быть умерщвлен. Ему припомнились покушения на его жизнь, которых насчитывалось уже около десятка. С самого детства, с самого его детства, как черви, кишат вокруг те люди или нелюди, которым любой ценой, любым средством – сталью, свинцом ли, ядом – хочется умертвить, уничтожить, убить государя!.. Разжать пальцы, держащие в кулаке всю огромную Россию.

Петр поднял глаза и вдруг – через головы пеших и конных, живых и мертвых, русских и шведов – увидел человека, который смотрел на него. Перед глазами государя вдруг всколыхнулось багровое марево, и на нем проступили сначала стены спальни в доме Лефорта, ночной вопль, погоня по коридору, водянистые глаза Ромодановского, допрашивающего задержанных… потом домик в Петербурге, лицо того человека, который… Теперь этот человек, уже дважды злоумышлявший против царя, сидел на коне в полусотне саженей от Петра и вынимал пистолет… Петр раскрыл рот, чтобы крикнуть, внезапно отсеклись все посторонние звуки и запахи, как будто существовали лишь двое – царь и тот, кто, кажется, уже вложил в пистолет пулю, которая убьет Петра…

Человек поднял пистолет и выстрелил.

…Женя Афанасьев в составе наступающего отряда кавалерии преследовал разбитых шведов. У Афанасьева было прекрасное настроение, и ему даже в голову не приходило, что в этом бою он может быть убит. После того как Ковбасюк успешно обезоружил отряд морпехов, Евгений и подумать не мог, что завершение этой феерической миссии может оказаться плачевным. И тут – словно иглой в сердце!.. Нехорошее, тошнотворное предчувствие вошло в Афанасьева, и он машинально осадил коня и, развернувшись, поскакал обратно в русский лагерь. «Куда? – кричал ему вслед Ковалев. – Куда?» Евгений не слышал. В ушах забились слова беса Сребреника: «Ты что сорвался, Владимирыч? Ты… ты в своем уме ли?»

Афанасьеву вдруг показалось, что мимо мелькнул верхом генерал Бишоп с пистолетом, в такой нелепой здесь камуфляжной форме. Задыхаясь, Афанасьев пришпорил коня и только теперь понял, какое именно предчувствие оторвало его от преследования отступающих шведов и заставило вернуться. Петр!.. Каждый раз, когда гости из будущего прибывают в его владения, на государя совершается покушение, и уже были две попытки, а Бог, как известно, любит Троицу!..

И тут Евгений увидел Петра.

Но прежде он углядел краем глаза движущуюся фигуру в идиотском камуфляже, повернул голову и увидел, как Бишоп целится в царя из пистолета, а тот его не замечает… Щелкает «собачка»… Господи, даруй осечку, осечку же!.. Афанасьев вскинулся, понимая, что все равно не успевает предотвратить непоправимое, но хотя бы нужно попытаться, просто обозначить это усилие – спасти, спасти Петра!

Петр не видел Бишопа, который умудрился пробраться за спину царя и целился в него с некоторого расстояния. Петр смотрел куда-то перед собой, и Афанасьев вдруг увидел, что лицо царя, лицо человека далеко не робкого десятка, искажается ужасом. Боже, Боже!.. Афанасьев почему-то стал угадывать, куда направлен взгляд Петра и чего так испугался самодержец… И тоже увидел…