Я стояла, моргала и прислушивалась, не вспыхнет ли внутри опять паника или хотя бы пробудятся здравомыслие и чувство ответственности, которые продиктуют мне расставить между нами все точки, как когда-то сделал со мной Влад Ковалев. Я ведь просто обязана взять и сказать, что ему стоит найти другого адресата для столь сокровенного дара. Ведь так? Женщину, которая будет бесконечно рада ему, не замороченную грузом внутренних травм и проблем, ту, что даже помышлять не станет о том, что им придется расстаться, и заставит его однажды сожалеть, что он растратил столь долго хранимую ценность своей души понапрасну. Не меня. Но… черт. Даже помыслить, чтобы оттолкнуть… отдать… Пусть не мой, пусть знаю его считанные часы, пусть между нами бездна расстояния во всех смыслах… но почему же так болезненно все ощущалось. Миллион мыслей и эмоций в секунду, сто тысяч возможных вариантов развития ситуации, но ни один из включающих его и другую не чувствовался правильным. Вот и приехали, София. А ты ведь и правда та еще лицемерка — Арни прав. Пять минут назад взывала к их ответственности и совестливости, а сама стоишь тут и сглатываешь слюну, облизывая глазами лицо и тело великолепного мужчины напротив, и точно какая-то первобытная самка предвкушаешь, с какой бы стороны лучше надкусить этот подарок, не познавший чужих прикосновений. Откуда во мне, человеке рассудочном и цивилизованном, эта примитивная потребность присвоить? Как меня, чье сознание в принципе не признавало допустимости какого-то собственничества одного человека относительно другого, могла так, до темной горячей сладости, вскипающей глубоко внутри, заводить перспектива обладать кем-то? Взять то, что не было отдано еще никому другому, оставить там свои несмываемые, вечные следы?

— Софи? — окликнул меня Рисве, все это время внимательно наблюдавший за выражением моего лица. — Я оттолкнул тебя этим признанием? Считаешь, я не представляю, как позаботиться о потребностях женщины?

О, пожалуйста, будь таким. Да опомнись ты, София. Как чертов разговор о присутствии на празднике свернул на такую скользкую дорожку?

— Так, давай мы не станем сейчас развивать эту щекотливую тему, Рисве, — зачастила я, надеясь, что мои щеки не загорелись, а если так и есть, то мужчина сочтет это реакцией на агрессию их светила. — Ты мне просто расскажешь, что надо сделать, чтобы оградить тебя от нежелательных поползновений на празднике.

И вот снова я это сделала. Даже не удосужилась уточнить, не против ли он знаков внимания от других, если сама уверена, что с моей стороны будет неправильно сближаться с Рисве настолько. Как это называется? Собака на сене? Ни себе, ни людям? На самом деле, это не имело никакого значения в этот момент, просто оттого, что мое предложение явилось поводом для его новой пронзительной улыбки. Такой, что у меня вдруг внутри возник упругий пушистый комок нежности, который хаотично скакал, щекоча и невыразимо приятно натягивая все мои нервные окончания. С точки зрения физиологии, абсолютно бессмысленное и смехотворное сравнение, но понимание этого ни в коей мере не отменяло реальности того, что я испытывала. Но Рисве быстро перестал улыбаться и озадаченно почесал затылок.

— Кажется, тут у нас некоторое затруднение, Софи, — пробормотал он, и вид у него стал каким-то отчаянным. — Ты должна избавить меня от этого, — он с досадой дернул себя за бороду, — и расчесать. Но у наших женщин принято инструменты для преображения своего мужчины передавать по наследству, а у тебя их нет.

— Помнится, как только мы переправились через реку, ты практически требовал у Вали гребень. Разве сейчас мы не можем пойти и попросить его и бритву у нее или еще у кого-то взаймы? — Поверить не могу, что я на полном серьезе включилась в поиск вариантов и даже нервничала из-за возможной неудачи ничуть не меньше Рисве. Вот уж правда, стоит отпустить себя в чем-то, и дальше все идет по нарастающей.

Мужчина стремительно густо покраснел и опустил глаза к земле.

— Ты помнишь… — вздохнул он сокрушенно. — Я тогда был еще немного не в себе, Софи. Дух-Оградитель слишком довлел надо мной, и в тот момент я готов был подтолкнуть тебя к установлению связи между нами, даже не собираясь объяснить, на что ты идешь. Вел себя больше как животное, ведомое одними инстинктами, и теперь мне стыдно.

Вот здесь бы самое время притормозить и задаться вопросом, не стоило ли испугаться того, что он готов был пойти против всех обычаев и правил, дабы получить желаемое. Насколько это делало его похожим на Тюссана? А вот ни насколько. И дело не в том, что для капитана я сама по себе не была важна, являясь лишь инструментом для достижения цели, излюбленной мишенью для издевательств, некоей задачей, требовавшей хитроумного, а потом и силового решения, а Рисве лишь намеками, взглядами, короткими, необыкновенно емкими фразами за столь мизерный срок позволил почувствовать себя главной ценностью для него. В мужчине, стоявшем передо мной, не было ничего притворного, искусно спрятанного, расчетливого — того, что держало меня в постоянном напряжении рядом с Рожером, заставляя гадать, что же скрывается за фасадом идеальности. Он был словно его полная противоположность, позитив против негатива, действительно нуждался быть видимым во всех подробностях, прозрачным передо мной до малейших уголков души там, где Тюссан стремился быть скрытым, как ядовитая змея в засаде. И вообще. Отныне и впредь я отказываюсь сравнивать их. Просто потому что ублюдок капитан не достоин быть поставленным в один ряд ни с одним, хоть сколько-нибудь достойным человеком.

— Людям свойственно поступать импульсивно, когда желают чего-то слишком сильно, — пожала я плечами, чувствуя себя необычайно легкомысленной, освобожденной, а еще необъяснимо азартной, готовой к чему-то новому, прежде не пережитому. — Если это не причиняет никому боль и вред, то и не является чем-то непростительным. Так что забыли. Но как нам быть с гребнем и бритвой? Как я понимаю, одолжить у кого-то будет довольно смущающе?

— Если просьба будет исходить от тебя, то Вали поймет нас, — казалось, Рисве все равно колебался.

— Но?

— Но, она наверняка захочет поговорить с тобой и убедиться, насколько ты уверена. И я совру, если скажу, что не опасаюсь этого. Честно говоря, я предпочел бы вручить тебе мой нож для бритья и собственноручно вырезать гребень.

Нужно быть откровенной: я действительно могла бы усомниться в адекватности того, на что собиралась пойти, обратись сейчас кто-то к моему рассудку. Но впервые в жизни я не хотела быть остановленной. Даже если потом буду сожалеть.

— Что же… мне подходит и такой вариант, — пожала я плечами.

— Правда? — Рисве впился в меня взглядом мальчишки, получившего на Новый год настолько желанную игрушку, что он просто был не в силах сразу поверить в ее реальность.

— Правда, — кивнула я, практически купаясь в его реакции на такую, казалось бы, мелочь, — со мной не всегда сложно.

— Идем, — схватил он меня за руку и потащил куда-то. — Быстрее, Софи, прошу.

Арни и док встревоженно окликнули меня, когда мы буквально пронеслись мимо них, но я успокаивающе отмахнулась, едва поспевая за Рисве. Его ноги намного длиннее моих, так что приходилось стараться. Однако мужчина все равно был недоволен скоростью передвижения и, резко остановившись, присел, предлагая мне взобраться ему на спину, как мы уже и делали прежде. Возражать я не стала и вскоре уже болталась живым рюкзаком за его плечами, пока он стремительно рысил вдоль скал к густым зарослям впереди, и при этом не могла сдержать бестолкового, беспечного смеха. Наше торопливое перемещение закончилось так же неожиданно, как и началось. Продравшись сквозь густую стену растительности, похожей на земной камыш, только с сочными толстыми листьями выше его головы, Рисве внезапно затормозил перед огромным валуном с плоской вершиной и, ловко переместив меня вперед, так что я и ойкнуть не успела, усадил на него.

— Я сбегаю очень-очень быстро, — сказал он, едва ли не приплясывая на месте. — Обещай, что ты будешь здесь, когда я вернусь, пожалуйста.