— Ты так никогда не делал? — чуть толкнула я его локтем, поддевая.

— Нет, всю свою выносливость и владение телом я собирался демонстрировать только своей анаад и очень надеюсь, что она осталась ею довольна. — Подталкивая меня ближе к костру, Рисве умудрился на ходу согнуться и оставить несколько поцелуев на моей шее. — Ты так смотришь на этих мальчишек, моя Софи… Хочешь, я тоже выйду туда и поскачу, как хвастливый самец парве?

— Зачем? — удивилась я.

— Чтобы ты вот так смотрела и на меня.

— Не вижу необходимости, — нахмурилась я, заметив, с каким пристальным интересом следили за акробатикой парней женские глаза с той стороны. — Я ведь не одна на тебя стану смотреть.

— Какое это имеет значение, если я буду видеть лишь твой взгляд?

Мои щеки привычно вспыхнули, а в груди еще сильнее потеплело, как всегда, когда Рисве абсолютно невозмутимо говорил нечто настолько способное польстить самолюбию любой женщины. Ценнее и весомее ощущалось это именно потому, что он даже не задумывался никогда, прежде чем сказать, не выискивал правильную интонацию, не нанизывал слова, как фальшиво блестящие бусины, для наигранной красивости. Он говорил не то, что я хотела бы услышать, а то, что действительно чувствовал. И этим все сильнее и сильнее размягчал мое сердце, вплавляя себя в него, смешиваясь со мной на все более глубоком уровне. На том самом, когда уже перестаешь пугаться быстроты и мощи развития своих эмоций и забываешь общепринятую истину моего прежнего мира, гласящую, что слова — это ничто и безоговорочно верит им только глупец.

— А где нам лучше сесть? — тихо спросила, кивая на веселящуюся компанию и чувствуя, что широкая рассеянная улыбка никак не хочет стираться с моего лица.

— Нам можно где угодно, — пожал плечами мужчина. — Выбирай место.

Я присоседилась к доку, который и не сразу заметил меня, обмениваясь долгими взглядами с одной из красавиц с дамской стороны, а Глыба пошел к расположенному справа от пламенной завесы низкому подобию стола за угощением для нас.

От меня, естественно, не ускользнуло, что внимание всех женских особей тут же переключилось на моего мужчину, пусть и смотрело большинство с сожалением и разочарованием, как на лакомый кусочек, который никому из них не познать на вкус. Сердце кольнуло ледяной иголкой ревности, ее ведь я уже не отрицала, но тут же отлегло, и оно расширилось от гордости. Красавцы тут парни, и все восхищения и любви, наверное, достойны, но Рисве-то лучше всех. А все потому, что мое он личное сокровище.

— Джеремая, — позвала я, коснувшись обнаженного плеча дока, и Питерс чуть не подскочил, уставившись на меня ошарашенно. И сразу же покраснел, как мальчишка, пойманный за непристойным подглядыванием. А вот его партнерша по игре в гляделки немного нахмурилась и уставилась на меня недовольно, как на вторгшуюся на чужую территорию. Мне даже стало неловко, вдруг я своим появлением порушила нечто важное.

— Софи, я за Вас волновался, — переключился со смущения на радость док. — У Вас все в порядке?

— Не стыдясь показаться восторженной идиоткой, скажу — лучше и представить сложно, — легко призналась я и заговорщицки подмигнула, стрельнув глазами в сторону, куда так и поворачивалась голова мужчины. — У Вас, смотрю, тоже жизнь налаживается?

Черт, это, скорее всего, бестактно как-то. Но сейчас мне очень хотелось, чтобы все вокруг получили хоть по глоточку счастья, пусть своим я делиться и не намерена. Питерс кивнул и пробормотал:

— Я бесконечно давно не чувствовал себя… вот так. Или вообще никогда. — Он уже прямо взглянул на женщину напротив и улыбнулся. Открыто, легкомысленно, делаясь внезапно смахивающим на дерзкого юношу. — Свободным от любого давления, необходимости показывать всем то, что должен, а не то, что действительно хочу… как будто сердце — это не просто мышца в груди, а источник трепета, тепла и настоящий компас, способный привести меня к… к счастью? — Последнее он произнес вопросительно и так, словно слово "счастье" было иностранным в его лексиконе. — И я вообще не хочу размышлять сейчас, заслуживаем ли мы этого самого счастья, чтобы там это ни говорило обо мне как о личности, — дернул док головой, точно отмахиваясь от нежеланной здесь внешней реальности. — Хочу просто… быть собой нынешним, и все.

— Прекрасно понимаю Вас, Джеремая, — кивнула я, и немного отодвинулась, чтобы не провоцировать недовольство, похоже, положившей на него всерьез глаз красавицы, и осмотрелась в поисках Арни. — А Штерн где?

— О, Арнольду, можно сказать, повезло.

— Можно сказать? — удивилась я в тот самый момент, когда вернулся Рисве. Питерс подвинулся, приветственно кивая, но мой энгсин, вручив мне тарелку со всякими вкусностями, устроился боком на полу, откинув голову на мои колени. Сомневаюсь, что ему было особенно удобно в таком положении, но так он получал шанс, не отрываясь, смотреть на меня, и кто я такая, чтобы указывать, как лучше.

— Ну да, — Питерс пробежался по нам взглядом с крошечной толикой зависти. — Очень красивая, но чрезвычайно сердитая девушка практически сразу же выбрала его, и они уединились, едва ли поговорив с полчаса.

Очень сердитая? Тикро? Ее-то я тоже тут не заметила.

— А что Вас смущает, Джеремая? — Теперь мы вдвоем с Рисве проследили за направлением взглядов дока, и мое длинноволосое сокровище понимающе усмехнулся.

— Мой опыт подсказывает: когда женщина выглядит, как выглядела та, без всякого сомнения, прекрасная особа, ничем хорошим для мужчины это не закончится. Но мой опыт здесь — ничто, — док вздохнул с сожалением и снова стрельнул глазами за огненный занавес.

— Джеремая, — тихо обратился к нему Рисве, — мужчине совсем не обязательно сидеть тут весь вечер и ожидать, пока его выберут. Ты имеешь право пойти и заявить о своих желаниях.

— Но если… — Питерс опять пошел красными пятнами.

— Получить отказ может каждый, а вот с достоинством его принять и перенести — только мужчина, а не робкий мальчишка, который, боясь его, даже не рискнет спросить.

— И в самом деле, — нервно хохотнув, согласился землянин, решительно вскидывая голову, — чего это я. Растерялся, как пацан зеленый.

Но прежде чем Питерс поднялся, послышался шум и окрики Арни, а в полукруг света с мужской стороны влетела растрепанная, как фурия, Тикро и встала перед Рисве.

— Ты глупец, — выкрикнула она. — Ты избрал себе в анаад бесплодную пустышку.

— Тикро, ну только не снова, — страдальчески протянул Рисве, не поднимая свою тяжелую голову с моих колен, и просто отвернулся к животу, прикрывая глаза, будто хотел, чтобы противная девица испарилась сама собой. Я бы от такого оборота событий тоже не отказалась, но на подобные чудеса даже здесь рассчитывать не стоило, и мой пульс начал разгоняться в предчувствии дурного.

Прищурившись, я чуть отклонилась в сторону, наблюдая за стремительно приближавшимся Арни и одновременно вопрошая взглядом, какого же черта. Он неуклюже махал рукой на ходу, всем своим видом выражая отрицание.

— Зачем ты портишь праздник, Тикро, — возмутилась та самая дама, с которой переглядывался док. — Разве вокруг мало достойных мужчин, чтобы ты не могла выбрать и оставить Рисве в покое?

— Замолчи, Миса, — огрызнулась девица. — Вам всем наплевать, а я хочу уберечь его от ужасной ошибки. Рисве так долго ждал свою анаад, чтобы создать семью и стать отцом, а получает чужачку, которая никогда не сможет ему родить. И никого это не волнует? Одну меня? Как не стыдно вам быть такими безразличными.

С каждой новой фразой пафоса и театрального негодования в голосе и позе Тикро становилось все больше. Откуда ты взялась на мою голову, поборница никому не нужной сейчас правды и справедливости? Ведь есть в жизни вещи, в которых не разобраться с налету, и требуется время, чтобы подобрать правильный момент для их озвучивания. Или это опять во мне говорит натура землянки, предпочитающей умолчание и уклонение в целях собственной выгоды? Но в любом случае это все ни разу не дело этой завистливой истерички.