Вот и пригодился…

— Спасибо! — обрадовано поблагодарил мальчишка. — Папа, можно?

— Можно, — улыбнулся Аргамер.

Велион, радостно смеясь, убежал.

— Весь в мать, — тихо проговорил Аргамер. — Только волосы мои, — сказал он с гордостью, приглаживая чёлку.

У его волос был иссиня-чёрный цвет. Цвет вороного крыла, ничуть не светлее, чем у тотенграбера.

— Прощай, — сказал могильщик, закидывая рюкзак на спину.

— Будешь в этих краях, заходи, — произнёс Аргамер, протягивая руку.

Велион крепко сжал его ладонь.

— Обязательно, — солгал он.

Ноги будто бы поедали дорогу, как длинную макаронину. Шагалось легко, но, казалось бы, чего-то не хватало, как будто он что-то забыл. Забыл какую-то очень важную вещь, из-за чего в нём поселилась пустота, как в пустом кармане, который всегда раньше оттягивала тяжесть. По привычке суёшь туда руку в поисках вещицы, хранящейся там всегда, а встречаешь пустоту. Он думал о том, что даже не узнал, от чего умерла Свиша, что не разузнал толком, как рос Велион… Не узнал ничего из того, что ему хотелось бы, только разбередил воспоминания. Но на душе стало лучше.

Увидев подходящий камень, Велион свернул с дороги и расположился на нём. Нет, он не устал. Просто ему кое-что ещё надо сделать.

Он долго копался в рюкзаке. Наконец то, что он искал, нашлось. Велион извлёк на свет перо и чернила, выудил из кармана плаща смятое письмо, перевернул на чистую сторону, разгладил. Долго думал, как начать, и, не придумав ничего лучше, написал кривым подчерком:

В небольшой городок Кремь могильщика привёл слух. Слух настолько нелепый, что не проверить его было просто невозможно.

Велион брёл по узкой улочке. Эта кишка, пролегающая между обшарканными домами, была грязной, кривой и воняла рыбой. Да и сам городок был мелким, вшивеньким, нищим. Сотни полторы зданий ютились за невысокой стеной, огораживающей город с суши. С четвёртой стороны городская стена выходила на Лельское озеро, по слухам, самое большое на материке, площадь которого превышала пятнадцать тысяч квадратных миль. Уже за стеной располагался порт и с десяток мелких рыбацких деревень, которые официально относились к городу.

Всё это тотенграбер узнал ещё полтора часа назад, когда неожиданно для себя прошёл город насквозь. Побродив по порту с час, он, надышавшись пахнувшим озером ветром, вернулся в город и принялся искать цель своего посещения Креми — трактир с глупым названием «Рыбацкий хвост». Трактир этот располагался в трущобах, в которых проживали в основном рыбаки и работники рыбоперерабатывающих заводов — больших коптилен и прочих построек, где с рыбой происходило такое, о чем могильщик не мог и предположить. Здесь делали даже — о чудо! — рыбное тесто. Велион услышал технологию производства этого странного кулинарного изыска (или же наоборот — отрыжки кулинарии) из уст двух пьяненьких мужичков, которые обсуждали, вяленую рыбу какого вида лучше растирать в муку — плотву или ещё какую-то, название которой могильщик уже не слышал. Проблема заключалась в том, что трущобы занимали три четверти города, а оставшаяся четверть была занята пятью поместьями крупных рыботорговцев — двух графов и трёх купцов. Остальные полторы сотни домов, одно- и двухэтажных, деревянных и каменных, понастроенные, как попало, оказались в состоянии породить столько улочек и переулков, что Велион окончательно заплутал.

Наконец, выйдя к какому-то торговому ряду, он услышал разговор двух бабок-торговок.

— Ой, срамцы, ой срамцы, — бубнила одна, перекладывая на узком прилавке свежих сазанов.

— Исчадья ада, — вторила ей другая. Она занималась потрошением сома, тянувшего фунтов на двадцать, не меньше. — Собрались и водку жрут.

— Да баб, говорят, трактирных в подворотнях охаживают, охальники…

— И водку жрут… Ах, мать твою же в рыбью харю! — взревела бычьим голосом бабулька, роняя склизкого сома с прилавка. Могильщик вздрогнул от неожиданности. Эта бабка весила самое большее пять таких сомов, а согнута была как рыболовный крючок, и как её тщедушная грудь выдала такой звук, совершенно не понятно.

— Не надыть про этих гадов говорить, — заявила бабка, занимающаяся с сазанами. — Это проклятье ихне. Ходють, глазишшами сверкають, перчатками своими, тьфу, гадость, всё лапают…

— Ага, ага, — кивала вторая, плюя на ладонь и оттирая этой же ладонью грязь с сомовой чешуи. — Срамотины!

Велион свернул к прилавкам, держа руки в карманах, как делал это всегда, когда находился в людных местах. Бабки заметили его сразу и, предполагая в нём потенциального покупателя, начали суетиться. Первая принялась перекладывать сазанов ещё активней, вторая начала натирать перепачканного сома с такой силой, что казалось, будто она сейчас протрёт его чешую до дыр.

— Свежие сазаны, — затянула одна, вторая помалкивала, всё ещё стараясь предать своей рыбине товарный вид.

— А скажите-ка, бабушки, — проникновенно начал могильщик, пристально разглядывая сазанов, — где живут эти срамотины, про которых вы рассказывали?

— Знамо где, — сплюнула на рукав бабулька с бычьим голосом. — В «Рыбацком хвосте».

— Свежие сазаны…

— А как пройти к этому «хвосту»? — продолжал Велион. Его взгляд буквально терзал сазанов на куски, жарил их на углях и поглощал.

— Касатик, купи свежих сазанов, внучёк утром наловил.

— Знамо как, — старуха почти уже оттёрла рыбину рукавом и как могла старалась отвлечь внимание потенциального покупателя от конкурентки. — Налево, потома до коптильни и направо. А ты, касатик, разогнать их, поди, пришёл?

— Руки им надо повыдёргивать, — добавила первая бабка, забыв на время о свежих сазанах.

— Повыдёргиваю, — согласился могильщик, на его губы выползла сдержанная улыбка. — Ты, бабушка, здесь забыла оттереть. — Он вытащил из кармана руку в чёрной перчатке и ткнул указательным пальцем сома.

Бабка открыла от неожиданности рот, да так и осталась, забыв закрыть. Вторая мгновенно юркнула под прилавок, прячась за грудой сазанов. Велион усмехнулся и, отвернувшись, зашагал в указанном направлении. Однако, едва сделав пару шагов, он получил тяжёлый удар в затылок. Вещь, ударившая его, была склизкой и воняла рыбой. Могильщик весело выругался и расхохотался, держась за бока. Под ногами валялась тушка сазана, тянувшая фунта на два. Отбросив пяткой рыбину назад, тотенграбер зашагал дальше.

Найти дорогу всё же оказалось не так просто: понять, которое из зданий — коптильня, было довольно сложно. Рыбой воняло от любого дома в этом городке, да и разнообразностью архитектуры дома не отличались. Пришлось снова выспрашивать дорогу, и на этот раз его руки были глубоко засунуты в карманы.

Наконец, могильщик наткнулся в каком-то очередном закутке на вывеску, на которой было размалёвано какое-то страховидло с рыбьим хвостом. Наверняка, это и был тот самый хвостатый рыбак, который дал название трактиру. Трактир, судя по всему, занимал не всё здание, только малую его часть на первом этаже, второй этаж был жилым. По крайней мере, об этом говорили развешанные в окнах портки и прочие предметы одежды. К тому же, на первом этаже со стороны дороги была вторая дверь с другой вывеской, настолько облупленной, что разобрать, что на ней, было просто невозможно.

Около единственного окна толкалась стайка мальчишек лет пяти-шести. Но они не играли в пыжа или не носились по дорожной грязи. Наоборот, вели себя, мягко говоря, пришибленно. Они шушукались, пихались, но тихо. Могильщик понял, что пацаны делают, только понаблюдав за стайкой пару минут. Неожиданно мальчишки замолчали, из плотной их кучки вышел чумазый паренёк лет шести. Он, с трясущимися коленками, начал очень медленно приближаться к окну, но, остановившись в двух шагах, расхныкался и бросился бежать. Велион ожидал услышать крики и насмешки, но пацанята только ещё больше прижухли.

Значит, в таверне находится что-то, а вернее — кто-то, настолько ужасный, что даже страшно взглянуть. Никто, кроме проклятых могильщиков, не мог вызывать у голытьбы такого ужаса. Ну, разве что, в трактире остановился на постой дракон. Но драконов не существует.