Весь день Крысёныш отказывался есть. Он только что-то бормотал и плакал. Его слова были вполне осмысленными, а слёзы человеческими. Одно из слов, которое он повторял всё время, слишком сильно напоминало "мама". Это слово было первым, что вообще услышал могильщик за несколько часов. У Велиона щемило сердце, но… тридцать марок — большие деньги, а Репей пару дней назад рассказал ему, как найти тот цирк.

К вечеру у детёныша крысолака появился жар. Ощупав его, Велион понял, что у него сломано несколько ребёр. Но это не смертельно, через несколько недель будет как новенький… Новенький дрессированный уродец на потеху публики. Тотенграбер гнал эти мысли, успокаивал себя всё теми же доводами о лучшей еде и, вероятно, более долгой жизни, но они всё не шли из его головы.

Перед тем, как отойти ко сну, Велион привязал Крысёныша к дереву. Засыпая, могильщик слышал, как он плачет.

Чёрный могильщик проснулся от шороха. Кто-то крался к нему.

Велион резко сел, хватая рукой нож, которым обычно разделывал мясо. Ночь была довольно светлой, и могильщик увидел того, кто разбудил его.

Это был крысолак. Судя по двум небольшим выпуклостям на груди — самка. Или, скорее, женщина. Она стояла рядом с человеком, опустив голову и не предпринимая каких-либо попыток напасть.

— Ма… ма… ма-ма… а-а… — зарыдал проснувшийся Крысёныш.

Велион сидел, опустив голову.

Это его мама. Как она оказалась здесь, в шести милях от границы их владений? Как… Её привела материнская любовь. Она прошла столько миль, чтобы спасти своего сына, вернуть его домой. Ей было плевать на опасность, которой она подвергалась. Мать пришла за своим ребёнком.

"Где была моя мать? — думал могильщик, глядя на пришелицу. — Где были мои родители? Быть может, меня точно так же похитили, как и его. А может, мои родители были мертвы, и поэтому я никому не был нужен. Я был одинок, меня некому было спасти, никто не мог придти и забрать меня. И тогда меня забрал Халки. Но я… я… остался один…"

Могильщик поднялся с одеяла и, приблизившись к Крысёнышу, перерезал верёвки, которые держали его. Он не видел, как мать прижимает своего ребёнка к груди, только слышал их плач и бормотание.

— Мама… — шептал Крысёныш… нет, не Крысёныш, так его назвал Велион, на самом деле его зовут по-другому. А кто дал имя ему, могильщику? Говорил ли он кому-то это слово — мама? Был ли кто-то готов вот так рискнуть своей жизнью ради него? Не известно. Да и какая разница? Результат уже известен — он могильщик, не человек, выродок. Он обречён всю жизнь скитаться в одиночестве, так и не познав любви, тепла, ласки… И порой ему это даже нравится. Но почему тогда сейчас так болит сердце?

Могильщик навзничь лёг на землю, слушая, как уходят крысолаки.

И всё-таки Велион не любил города, особенно такие крупные, как Ариланта.

Ариланта являлась столицей Коросского королевства, на западе и юге охватываемого своей территорией Ядовитое море, граничащего с Горливом северней Лельского озера, а на востоке упирающегося в Голые горы. Велион, хорошо знавший географию и постоянно изучающий карты, посчитал, что площадь королевства около полутора миллионов миль, почти треть из них — незаселённые из-за могильников, земель, отравленных приливами с Ядовитого моря, и десятка пустырей, куда никто соваться не хотел. Тем не менее, королевство имело очень приличные размеры. А значит, столица просто не могла быть маленьким городом.

Она и не была.

Ариланта — настоящий людской муравейник, по слухам имеющий население в тридцать, а то и сорок тысяч жителей. Если добавить торговцев, прибывающих на четыре рынка города, бродяг, наёмников, разбойников, пилигримов, проповедников, музыкантов и нищих, то число жителей вполне могло перевалить и за пятьдесят тысяч человек.

Велиону, привыкшему к обществу вещей, а никак не людей, нравится это просто не могло.

Ему и не нравилось.

Могильщик продирался сквозь туловища, ноги, руки и головы, которые просто не могли принадлежать людям, они будто бы вырастали внутри тела чего-то огромного и до ужаса шумного, причём этому ужасному существу до покоя было очень далеко. Наверное, то же самое у могильщика происходило в животе во время несварения. Уж точно в его животе так же несло дерьмом, как и здесь. Дерьмо было повсюду, им разило из-под ног, откуда-то сбоку, сзади, спереди, изо ртов людей, от животины, детей, кур, домов, канализации. Чёрт, да весь этот город являлся одной сплошной канализацией, человеческим нутром, чревом, где нечистоты двигались хаотично, без цели. Нет, не хаотично. Это чрево извергало нечистоты в себя, будто бы боясь потерять хоть каплю, множа всё это дерьмо в себе. И дерьмо бурлило, пенилось, воняло, разносясь по улочкам, выплёскиваясь при первой же возможности. Вот мама посадила опорожниться своё пятилетнее чадо посреди толпы, и никто даже не замечает, будто это в порядке вещей, наоборот, семь или восемь человек пытаются затоптать детёнка, потому что он занимает слишком много места. Всем плевать. Все рвутся вперёд, казалось бы, бесцельно, но это всё-таки не так: люди бегут жрать, продавать, покупать, но итог всего этого один — потоки дерьма.

Всё-таки, на кой чёрт его понесло на базарную площадь в выходной день?

— Сыр! Домашний сыр!

— Колбаса! Домашняя колбаса!

— Трава! Трава из-за Ядовитого моря!

Велион ругнулся и попробовал оттиснуться от лотков, к которым его прибило толпой. Куда там… Он даже поразиться тому, что вот так, в открытую, продаётся наркотик, запрёщённый везде, кроме, кажется, островов за Ядовитым морем, успел только когда ему удалось пробиться к одной из улочек, ведущих прочь от площади. На этой улочке он передохнул (почти передохнул, здесь народу тоже было не мало, да и лотков с торговцами хватало) и, держа базарную площадь точно за своей спиной, рванул вперёд. Ну, не совсем рванул, но перестал, по крайней мере, двигаться со скоростью мухи, плавающей в меду.

Минут через пять, когда количество человек на одном квадратном ярде перестало превышать цифру десять, могильщик остановился и впервые огляделся. Улица короля Гризбунга по прозвищу Волосатые Пальца пропала бесследно, а ведь он едва нашёл её после получасовых скитаний по городу, а потом ещё почти час продвигался по ней, дивясь, откуда же столько народу прёт в ту же сторону, куда и он. Когда тотенграбер понял, что идёт в сторону базара, вместо того, чтобы, как неглупый человек, обойти его, он решил срезать. Вот и досрезался. Слава богам, что остался живым, не стал калекой или нищим.

Вспомнив, что в такой сумятице можно остаться нищим даже ничего не покупая, Велион проверил кошелёк. Тот оказался на месте. Вот теперь можно было облегчённо перевести дыхание, что могильщик и сделал. Переведя дыхание, он начал раздумывать о том, как добраться до улицы имени Гризбунга Волосатые Пальцы. Возвращаться к базару не хотелось, бродить по малознакомому городу тоже. Могильщик вздохнул и, скрипя сердце, решил возвращаться на большак. В случае чего можно попробовать по прямой пройти город насквозь, а потом обойти пригороды кругом. Сколько на этого требовалось времени, страшно было представить, но возвращаться в тот ад Велиону не хотелось. Можно, конечно, попробовать обойти рынок, но где-то в этом городе должны были находиться ещё три…

Сплюнув, Чёрный могильщик уверенно зашагал вперёд. И только после этого его посетила мысль о том, что можно у кого-нибудь выспросить дорогу. Он принялся высматривать более или менее прилично одетых горожан, встречающихся по дороге. Наконец, его выбор остановился на двух молодых рыцарьках, пьяных в хлам, несмотря на довольно ранний час.

Рыцари шли в полном облачении — на поясе меч, на гордо выпяченной груди, облачённой в лёгкую кольчугу, герб, под мышкой шлемы с развевающимися разноцветными плюмажами. Лёгкие кольчуги говорили о довольно скромном достатке рыцарей — те, что побогаче или поуспешней носили куда более дорогостоящие панцири, зарабатывать на которые порой приходилось очень долго, чаще всего их дарили рыцарям сюзерены. Но и эти двое парней вполне могли подойти — всё-таки не голытьба, да и по виду им было куда меньше двадцати, так что, возможно, они частенько посещали места, подобные тому, что искал могильщик.