— Джентльмены, — сказал тут Йохансен, вставая, — я хочу, чтобы все вы познакомились сейчас с будущим президентом Соединенных Штатов.

Он захлопал в ладоши, и остальные присоединились к нему.

Позже в тот день по Уолл-стрит пронесся слух, что японские инвесторы на очередном аукционе отказываются брать свои обычные тридцать процентов казначейских облигаций США. Наоборот, они сбрасывают облигации. Биржевые маклеры в Нью-Йорке ссылались на информацию из Токио, лондонские биржевики — на сведения из Нью-Йорка. Так или иначе, курс ценных бумаг на американском фондовом рынке резко снизился, а учетные ставки по вкладам в Европе взмыли вверх. В считанные часы индекс Доу-Джонса[4] упал на десяток пунктов.

Назавтра японские банки официально информировали, что не намерены девальвировать американские ценные бумаги, однако международный фондовый рынок пришел в движение, остановить которое было немыслимо.

Телефонный номер, обозначенный в счете Хары в отеле, привел Мори в «Оазис любви» на задворках Акасаки. Это был вульгарный кабаре-клуб с ограниченным выбором девушек. Многие из них приехали из деревень заработать на квартиру в большом городе.

Господину вроде Хары уместно было бы посещать респектабельные заведения Гиндзы и водить дружбу с элегантными и остроумными хозяйками этих клубов и кабаре. Вместо этого он выбирает себе крепко скроенных обитательниц «Оазиса любви» с красными коленками. Это было необъяснимо, как, впрочем, многое в поступках людей, плывущих по течению жизни.

Управлял заведением авторитетный головорез по кличке Йокогама Джордж, бегло говоривший по-английски и немало этим гордившийся. В свое время он специализировался на иностранных бизнесменах, сводничая в злачных местах и на улицах Акасаки. Он был их гидом и нянькой, в конце концов водворяя их в «муравейник» с ячейками, в каждой из которых были надувной матрац, девушка, душ. Доллар стоил тогда чуть не триста иен… С течением времени «Оазис любви» укрупнился и расширил «меню». Тут клиенту предлагали любовь по умеренным ценам с выдуманными атрибутами экзотики большого города. Заведение сориентировалось на внутренний спрос, и добрая часть доходов исходила из специфических услуг, предоставляемых постояльцам трех-четырехзвездочных отелей. Заезжие служащие могли насладиться обществом стюардесс в униформе компании «Японские авиалинии», учениц средних школ в школьной форме, медсестер-массажисток и девушек-вамп, затянутых в кожаные корсеты…

Йокогама Джордж сидел у входа в «Оазис» в гавайской пляжной рубашке и укороченных белых штанах с поясом из крокодиловой кожи. На его шее красовалась золотая цепочка, а запястье охватывал браслет с часами «Ролекс». Денек был скучный, моросил дождь, но Йокогама был в тех же темных очках, что и пять лет назад. Такие очки в стальной оправе, вроде тех, что носят летчики, давно уже вышли из моды.

Он сразу узнал Мори.

— Тебе-то чего здесь? — прорычал Йокогама.

— Тебе повезло, что я добрый, — ответил Мори. — Ты вроде все забыл? Если бы не я, сидел бы ты в данный момент в тюрьме в Абасири и делал чучела из бамбука. Это можно еще устроить. Но, пожалуй, на Хоккайдо холодновато. Да, слишком холодно для такого пляжного парня.

Мори сдернул с Йокогамы очки. Оголилось лицо отставного бандита, расплывшееся, как морда ящерицы. Йокогама демонстративно, актерски бросил вперед булыжник-кулак с толстым латунным перстнем на безымянном пальце. Мори перехватил его запястье на полпути, увел его руку вправо, а свой кулак послал в просторную гладкую грудь Йокогамы, и тот выдохнул, будто гася свечи на именинном пироге.

— Никакой от тебя благодарности, — горестно вздохнул Мори.

Йокогама попытался ответить в том же тоне, но у него в самом деле прервалось дыхание. Мори взял его под руку, ощутив заплывшие жирком мышцы, и они пошли вверх по скрипучей лестнице, ведущей к кельям любви. Навстречу с чемоданчиком в руках спускался молодой чиновник одной из провинциальных префектур. Он узнал Мори, и его охватила паника. Он поздоровался.

— Премного благодарен оказанному вами достопочтенному вниманию, — ответил Мори подобострастно и поклонился в ответ.

Чиновник вылетел пробкой.

Усевшись за барьером на хозяйское место, Йокогама налил себе виски «Сантори уайт». Он действительно почти не изменился с тех пор, как Мори обнаружил здесь убежавшую из отчего дома четырнадцатилетку, работавшую вполне профессионально. Отец девочки, учитель в префектуре Ниигата, настаивал поначалу на том, чтобы «Оазис» прикрыли, а Йокогаму Джорджа посадил в каталажку. Мори удалось убедить учителя, что обращение в суд принесет ему вред. Впрочем, Мори не информировал оскорбленного — педагога о том, что его любимая дочь стала звездой «Оазиса любви», отличившись энтузиазмом и обнаружив природный талант.

— Ну, что на этот раз? — спросил Йокогама, немного нервничая.

— Мне нужно от тебя одолжение, — сказал Мори. — Я хочу провести некоторое время с девицами.

— Какими девицами?

— Сколько их всего работает в данный момент?

— Сколько и раньше. Постоянных — десять.

— Отлично. Значит, со всеми. Это недолго.

Джордж подержал в зубах кубик льда и с хрустом разгрыз его.

— Все десять сразу? — спросил он недоуменно. — Тут нет таких помещений. Разве что сложить их, как дрова.

— По одной.

Глаза Йокогамы Джорджа исчезли в складочках кожи, а ноздри расширились и округлились.

— Что-нибудь выслеживаешь? — тихо спросил он.

— Люблю разнообразие, — неопределенно сказал Мори.

— Но это стоит денег.

Мори обернулся, захлопнул стеклянную дверь и перевернул табличку «Открыто» на сторону — «Закрыто».

— Все дело минут на двадцать, — сказал он. — За это и заплачу.

Йокогама слегка огорчился. Двадцать минут работы заведения в середине дня, когда служащие окрестных контор на обеденном перерыве… Обидно терять их. Некоторые люди в Акасаке считают его доходы и не желают терять проценты от прибылей заведения. «Оазис» должен работать максимально рентабельно, иначе они будут искренне сожалеть. И это очень плохие люди — не стоит портить им настроение. С другой стороны — Мори…

— Ладно, — пробубнил Йокогама. — Но без фокусов. Это лучшие девочки в Токио.

Мори двинулся наверх. С полдюжины девочек смотрели телевизор, листали журналы, двое перед огромным зеркалом ели лапшу. Мори прошел в комнатушку, сел, достал из кармана десять тысяч иен одной бумажкой и положил купюру на матрац.

Первая девушка выглядела как левая демонстрантка-лозунгистка: с косичками, в кедах и плиссированной мини-юбке.

— Меня зовут Лимон, — сказала она. — Покорно благодарю вас за оказанную мне честь повелевать мною.

Завершила она движением, обнаружившим отсутствие нижнего белья.

— Вот это, возможно, будет твоим, — сказал Мори, указывая на деньги, — если сумеешь ответить на пару вопросов.

— Непристойная беседа? — живо сказала Лимон. — Звучит как шутка.

— Ну-ну, ерунда. Скажи, что ты знаешь об этом парне.

Мори достал фотографию Хары. Чувственно-сексуальный оскал на лице девушки сменился озабоченностью. Тощая городская девица, каких тысячи.

— Вы из полиции, что ли? — спросила она пискливо.

— Не беспокойся. Твой босс в курсе дела.

Хару она не знала. Не знали его ни девушка-китаянка, которая пришла следом, ни еще четверо, сменявшие одна другую. Седьмая — в монашеском одеянии, чулках и поясе с резинками, всмотревшись, помедлила.

— Знаешь его? — спросил Мори.

— Ммм… Не уверена. Но вроде того.

У нее был выговор, характерный для жителей Осаки, сразу напомнивший маслянистые темные воды реки Ёдо.

— Вроде чего?

— Похожий господин месяца три назад вызывал девушку в «Сэйкю». Да… Он клиент нашей Мидори. Она в тот раз не могла пойти, босс послал меня, а этот паршивец только взглянул и сразу отправил меня обратно.