— Профессор Цанс? — осведомился я.

— Казимир Цанс, всегда к вашим услугам, — произнес он быстро, формально и как-то невпопад. Он вопросительно посмотрел на Ливей. Та пожала плечами и сказала:

— Господин Федррэ ждет вас около четверти часа. Говорит, по личному делу.

Цанс перевел взгляд на меня.

— По какому делу?

— Чарльз Корно, вы, вероятно, слышали… — начал я мямлить нарочно медленно. Он отреагировал мгновенно:

— Прошу! — и указал на дверь, противоположную той, что вела в коридор.

Мы вошли в небольшую комнатку с одним окном, служившую заведующему кафедрой личным кабинетом. Широкий письменный стол с монитором и застекленный шкаф занимали половину пространства. Кресло пребывало здесь в единственном числе, поэтому приглашения сесть я бы в любом случае не дождался, что, в свою очередь, позволило мне безо всякого приглашения усесться на подоконник, который приходился вровень с крышкой стола. Помедлив секунду, Цанс отодвинул кресло в сторону и присел на стол.

— Итак, господин Федрэ, я вас слушаю.

Я протянул ему визитную карточку, где было указано место работы — научно-популярный журнал «Сектор Фаониссимо» и профессия — репортер. Имя там тоже было указано, причем, настоящее.

— Господин Ильинский? — немного удивился он. — Но мадемуазель Ливей назвала вас… впрочем, понятно. Так чем обязан вниманию прессы? — спросил он, убирая визитку в боковой карман серого поношенного пиджака со следами фломастера на обшлагах.

— Наш журнал, «Сектор Фаониссимо»…

— Что-то никогда не слышал, — тут же вставил он.

Еще услышите, чуть было не ляпнул я.

— К сожалению, мы пока малоизвестны, — признал я. — Область наших интересов — естественные науки, в том числе компьютерные. Есть у нас и рубрика, посвященная виртуальным играм. Ближайший номер мы планируем посвятить памяти Чарльза Корно. Мы поместим его жизнеописание, интервью с друзьями, коллегами и известными учеными, работавшими вместе с ним над созданием компьютерных игр…

— Я с ним не работал, — резко прервал меня Цанс.

Не любит компьютерные игры, отметил я про себя.

— Зато вы крупнейший на Фаоне специалист в области математического моделирования. Вы могли бы дать, как говорится, научную оценку работам Корно. Ведь после него остались не только игры, но и масса теоретических работ по кибернетике.

— К сожалению, не так много, как я когда-то надеялся. Лет десять назад он подавал огромные надежды как кибернетик, но потом его увлек, если можно так выразиться, практический аспект.

— Материальный, вы хотите сказать?

— Ну, — Цанс сложил руки домиком, — о покойных, сами понимаете… Я-то надеялся, что из него выйдет крупный теоретик, а он… эх… — и домик развалился.

— Вы давно с ним знакомы?

Цанс посмотрел на меня как-то странно — как на человека, который ошибся дверью.

— Вообще-то он писал у меня диссертацию. Я думал, вы из-за этого пришли.

Вот это я упустил. Непростительно.

— Это действительно было давно, — оправдался я. — Но вы, насколько мне известно, продолжали с ним общаться. Вы консультировали его по самым различным вопросам — от математики до древней истории. Честно говоря, меня поразила ваша эрудиция. Лингвистика, история, антропология, космология, другие вселенные — десятки статей и все на разные темы.

— Неужели вы проштудировали мои статьи! — всплеснул руками Цанс, вышло весьма театрально.

Черт, а чем я, спрашивается, занимался всю ночь и еще, вдобавок, утро?!

— Ну, слово «штудировать» здесь вряд ли уместно. Скорее, просмотрел. Безумно интересно, кое что даже понятно.

— Понятно?! — возмутился он. — Да вы не поняли самого главного: все мои работы посвящены одной и той же теме, потому что в глубине, в основе всего того, что мы наблюдаем или переживаем лежат одни и те же принципы. У разума и у вселенных одни законы, о них-то я и писал!

— Всеобщие законы — это божественный модус операнди, — вставил я, ошибочно полагая, что цитирую статью Цанса.

Цанс вскинул руки:

— И имя того бога — Хаос!

— Помесь Хора и Сета?.

— Какой Хор! — Цанс, похоже, впал в отчаяние. — А ведь я старался сделать мои идеи общедоступными. По этой причине я брал в качестве примеров не только физические процессы, но и процессы, происходящие в обществе, искусстве, да где угодно! Везде найдется место хаосу, хотя, конечно, правильнее сказать, что иногда место находится детерминизму. Уж лучше бы вы не говорили, что читали…

Он сложил руки на груди замком и потупился в пол. Я его разочаровал и расстроил. Интервью срывалось. Я осторожно сказал:

— Про другие вселенные я точно понял.

— И что именно вы поняли?

— Другая вселенная может быть только одна, и время там течет вспять. Я даже знаю одно доказательство этого замечательного факта. Совсем простое.

— Вы?! Доказательство?! — изумленно вскричал он. — Доказательство никем не доказанной гипотезы? Потрясающе! Просто потрясающе! Ну так я слушаю вас, молодой человек…

Он переместился в кресло, закинул ногу на ногу и состроил гримасу типа «я весь внимание».

Конечно, никакого доказательства про Другую Вселенную я не знал. Полгода назад «Сектор Фаоннисима» опубликовал одну статью с какими-то измышлениями на эту тему. Статья была подписана Ларсоном, но писал ее не он, а некто Редактор . Мы, то есть рядовые сотрудники, статей не пишем, но зато подписываем, ведь, как ни как, а «Сектор Фаониссимо» — это наше прикрытие. Кто-то пустил слух, будто бы статьи пишет сам Шеф, пока его подчиненные в поте лица гоняются за преступниками. Проверит этот слух мне не удалось. Статью «Другой взгляд на Другую Вселенную» никто всерьез не принял, но идти на попятную было поздно, и я стал ее пересказывать:

— Все очень просто. Все мы склоняемся к мысли, что любая вселенная — наша или «Другая» — произошла в результате Большого Взрыва. Для определенности предположим, что Наша Вселенная возникла раньше, и время — и в Нашей Вселенной и в Другой идет в одну сторону. Спрашивается, как с нашей точки зрения должен выглядеть Большой Взрыв, породивший Другую Вселенную. Ответить на этот вопрос крайне затруднительно. Если учесть релятивистское ускорение времени, получается, что Другой Большой Взрыв обязан, с нашей точки зрения, длиться бесконечно долго. Любой здравомыслящий человек способен вообразить себе бесконечно долгое сжатие , но вообразить бесконечно долгий взрыв невозможно. Бесконечно долгий взрыв, это все равно что вообще никакого взрыва. Мы приходим к противоречию — взрыв есть, но его нет. Следовательно, мы видим не расширение Другой Вселенной, а ее сжатие, то есть время в Другой Вселенной идет в противоположную сторону. Поскольку противоположных сторон существует только две, то и Вселенных на свете только две — Наша и Другая. Вот и все доказательство.

Уже задолго до финального аккорда, я заметил, что с физиономией Казимира Цанса стали происходить какие-то странные метаморфозы: он сморщил нос и все, что было у него вокруг носа — как если бы на нос к нему уселась оса. Затем он стал мелко трясти головой — очевидно, чтобы согнать невидимую осу. При этом он издавал частое прерывистое сопение. Внимательно приглядевшись, я понял, что Цанс попросту смеется.

— Браво, браво! — различил я сквозь сопенье.

— Может, на бис?

— Увольте, — затряс он руками так же часто, как головой. — Но ваше так называемое доказательство меня искренне повеселило. Я даже готов простить вам то, что вы ни черта, повторяю, ни черта не поняли в моих статьях!

Браво, интервью спасено!

— Вы находите это доказательство ошибочным?

— Знаете что, бросьте читать научные статьи. Читайте учебники.

Интеллигентные ученые говорят не «идите лечитесь», а «читайте учебники».

— Список взять у Ливей? — спросил я.

— Я сам составлю, — парировал Цанс.

— Хорошо, ловлю на слове. Но вернемся к Чарльзу Корно. Скажите, в его словах или письмах не было чего-то такого, что могло бы подсказать причину, по которой его убили. Например, что-нибудь связанное с игрой, над которой он работал перед смертью. Или с прошлой игрой… В общем, что-нибудь…