— В чем же оно состоит?

— Спенсер полагал, что моролинги верят, что души их предков обитают в мире, где время течет в обратную сторону. Ритуал под названием «ворча» — это ни что иное, как встреча с собственной душой, которая способна давать советы своему бывшему, но еще живому, носителю. Поэтому соплеменники в повседневном общении не пользуются настоящими именами. Имя моролингу нужно для общения с душой, то есть для ритуала ворчу. Обращаясь к своей душе, он произносит имя шиворот-навыворот для того, чтобы в мире духов имя прозвучало правильно. Я не знаю, что видят во сне моролинги. Возможно, самих себя, но старше, или своих потомков. Но ясно одно: когда есть возможность посоветоваться с собственной душой, которой известно будущее, нет никакой необходимости общаться с предками — они мало что знают.

— Что же тут смешного?

— Мне возражали, что первобытные племена даже обычное течение времени плохо себе представляют, не говоря уж об обратном. Ведь это чистая абстракция — время, текущее вспять. Кивара-муравьедов трудно заподозрить в избытке абстрактного мышления. У них нет слова, ознчивающего то, что мы называем «время».

— Веское возражение…

— Пускай… Но давайте вспомним один пассаж у Дюркгейма — пассаж, растиражированный впоследствии Леви-Стросом. Индеец из племени Дакота формулирует метафизику, совпадающую с метафизикой философа Бергсона с точностью до терминологии. Вряд ли индеец читал Бергсона, и тем более — согласился с его метафизикой… Вот вам и веское возражение! Со времен Бергсона и Спенсера вселенная с противоположной стрелой времени перестала быть умозрительной абстракцией, она существует, поскольку существуют темпороны. А у моролингов — небо эмпирея имеет противоположную стрелу времени.

— Да, — оживился Брубер, — но если пойти еще дальше: почему бы не предположить, что моролинги перехватывают темпороны, что они воспринимают эти частицы, как мы с вами воспринимаем видимый свет. Иными словами, моролинги видят будущее. Такое предположение противоречит современной физике?

— Будущего нет, — отрезал Цанс. — Будущее — это фикция. Когда мне говорят, что кто-то видит будущее, я советую сходить к офтальмологу.

— Почему не к психиатру? — спросил я.

— Потому что я говорю это не в издевку. Я даю дельный совет. Будущее включает в себя все возможности развития настоящего, поэтому из настоящего оно смотрится размазанным, как при близорукости или как сквозь мутное стекло, выражаясь библейским языком.

Несмотря на эту отповедь, Брубера понесло в философию:

— Имея дар предвидения, кивара шелеста листвы остались первобытным племенем. В сущности, они не получили никаких преимуществ по сравнению с остальными народами.

— Нас, остальные народы, манит неизвестность, — нравоучительно ответил Цанс. — Фатализм, даже обоснованный, в конечном итоге бесплоден…

Вернулся Вейлинг с охапкой веток. По земле он волочил какого-то зверя, держа его за хвост.

— Вот, принес на ужин, — он швырнул ящерообразного урода к нашим ногам. Урод вдруг ожил, вспрыгнул к Бруберу на колени и убежал. Второе за день нападение местных обитателей перепугало писателя до смерти.

Вейлинг свалил ветки возле кострища.

— Они не убегут? — осторожно спросил Цанс.

Я занялся костром.

Дуг прилетел чрез сорок пять минут. Каждый получил по влажному полотенцу, дабы вытереть комбинезоны перед тем, как влезть в салон, который Дуг «только недавно вымыл».

Мы кое-как втиснулись в четырехместный флаер.

— Рунд на базе? — спросил я.

— На базе. Полковник сказал, что сообщит нам, если он вылетит. Как тебя угораздило так навернуться?

Отвечать я не стал, Дуг не настаивал.

Всю дорогу мы молчали. Только Вейлинг несколько раз пытался полунамеками рассказать, как плохо актеры справились с ролью моролингов. Цанса он замучил вопросом, у кого южноамериканские индейцы переняли обычай курить трубку мира — у («хи-хи») индейцев-апачи или у («гы-гы») ирокезов.

Виттенгер звонил два раза, интересовался, все ли у нас в порядке.

Наконец флаер коснулся посадочной площадки «Ламонтанья», я тайком вытер со лба холодный пот. Неужели пронесло, недоумевал я.

Перед дверью в номер, отведенный для Бенедикта, толпилось несколько человек. Среди них были Рунд и охранники. Катя пробежала мимо, я заметил на ее глазах слезы.

Из номера Бенедикта вышел Виттенгер и еще один человек, которого я видел впервые.

— Пошли ко мне, — буркнул инспектор и зашел в свой номер.

— Мне нужно переодеться…

— Закрой дверь… плотнее, — оборвал он меня на полуслове. — Бенедикт мертв. Отравлен.

Я покачнулся, пол куда-то пополз, рука вовремя нащупала кровать. Я сел. Совладав с нервами, спросил:

— Как это произошло?

— Не знаю. Экспертов у меня тут нет. Врач — ты его видел — сказал, что пока не определил источник цианида.

— Его отравили цианидом?

— Предположительно.

— Когда он умер?

Инспектор посмотрел на часы.

— Три — три с половиной часа назад. Ты в это время убегал от Рунда, мы тебе помогали. Тело обнаружили охранники. По их словам, со стороны казалось, что Бенедикт спит, перевернувшись на бок. На полу валялась банка из-под цитрусового сока и видеопланшет с каким-то текстом.

— Почему вы не сказали мне сразу?

— По-моему, ты и так был на взводе. Боялся, что не долетишь?

— Боялся, — признался я. — Поэтому просил вас записать наш разговор.

— Я так и понял.

— Где был яд?

Инспектор присел рядом.

— В еде или напитках, которые привез биоробот. Робот ехал через два этажа и два коридора, подсыпать яд мог кто угодно. В первую очередь — охранники. И вот что любопытно: Катя говорит, что она не заказывала для Бенедикта ничего из того, что ему привезли. Например, она заказала колу, а привезли сок, запах которого способен отбить запах миндаля.

— Банку с цитрусовым соком открыли на кухне?

— Да, Катя подтвердила, что банки подают открытыми, чтобы постояльцы не обливали соком скатерти и постели. Сок плохо отстирывается.

— Хм, как предусмотрительно! Вы говорили с Шишкой?

— Почти что нет.

— То есть?

— Она была в истерике. Обозвала меня старым идиотом. Потом пропала, ее искали по всей турбазе, но не нашли.

Никогда не видел инспектора в такой растерянности.

— Не верю, что это она, — заявил я. — Отравил охранник по приказу Рунда. Все одно к одному. Вы сказали Рунду о направленном импульсе?

— Сказал.

— А он?

— Посоветовал тебе научиться водить флаер.

— Вот сволочь! А что охранники?

— Они видели, как биоробот въехал в номер. Говорят, что ни к еде ни к напиткам не прикасались.

— Послушайте, помнится, у Бенедикта были еще какие-то таблетки. По-моему, от… — я покрутил пальцем у виска.

— Да, что-то вроде антидепрессанта, алфинон. Вот, посмотри, — он протянул мне объемистый пузырек.

— Почему он пуст?

— Капсулы на экспертизе. В пузырьке мы насчитали тридцать шесть капсул. Врач их проверяет, но вряд ли яд в них.

Я посмотрел на этикетку. Все как положено: фамилия врача — Гельман, дата выдачи — десятое июля, количество — пятьдесят штук , прием — строго один раз в стандартные сутки.

— Если яд не найдут в еде, то можно предположить, что одна из капсул была отравлена…

Инспектор вскочил и долбанул кулаком в стену. Пенопласт промялся до металлической перегородки.

— Предположить то, предположить сё… Ненавижу! Ненавижу так вести расследование. Как любитель… Если, как ты говоришь, за всем стоит Рунд, то единственное что я могу сделать, это пристрелить Рунда. Шишка поможет мне скрыться, у нее это здорово получается.

— Я подтвержу, что вы действовали в порядке самообороны.

Он с грустной усмешкой возразил:

— Я не умею врать, как ты. И бегать я не буду…

— Так спровоцируйте его.

Инспектор не выдержал:

— Всё, хватит пороть чушь. Я буду думать, а ты… — он оглядел меня, — иди переоденься.