— Ну это не интересно, — разочарованно пробормотал Ларсон и зевнул. — Как ты это определил?

— По слайдам. Там есть десяток слайдов с персонажами — начиная с древних египтян и кончая какими-то расфуфыренными клоунами из позднего средневековья.

— У тебя только пять тысяч лет набирается, — тоном знатока заметил Ларсон.

— Да это я так, округлил, можно сказать. Впрочем, у всех есть свои консультанты. У меня — вот ты, например. А у Чарльза Корно — некто Казимир Цанс. Они довольно активно переписывались в последнее время. Кажется этот Цанс, как и ты, знает все. Вот четыре письма от Цанса с математическим формулами. Тридцать страниц в общей сложности. А вот ответ на вопрос, сколько жен мог иметь фараон Тутмос Третий. Вероятно, для игры это очень важно. Смотри, Хью, вопросец еще хлестче: правда ли, что у древнеегипетских богов было принято состязаться друг с другом в… ну, грубо говоря, кто кем овладеет. Крепко так, по мужски. И Корно описывает какую-то историю про Хора и Сета — древнеегипетские боги, очевидно. А Цанс отвечает, что, мол, нечасто, но случалось. Например, как раз с этими Хором и Сетом.

— Твой Корно сдвинулся на почве неуемной страсти. Не удивлюсь, если в конце концов выяснится, что убил его все-таки Амирес, приревновав к какому-нибудь Хору или Сету.

— Или к Цансу. Надо бы с ним побеседовать. Он не сотрудник «Виртуальных Игр», поэтому на рекомендации Краузли можно наплевать.

— Разумно, — согласился Ларсон. — Поеду-ка я домой. В «ШДТ» можно и дома поиграть. Прежде, чем встречаться с Цансом, не забудь поставить в известность Шефа, а то мало ли что…

Он стал собираться домой, а я направился к Шефу за разрешением на встречу с Казимиром Цансом.

Ученый секретарь кафедры Динамического Моделирования, мадемуазель Ливей переключила экран компьютера со скучных графиков и таблиц на грандиозную панораму зарождавшейся Вселенной и погрузилась в игру.

Обращением «мадемуазель» Жанна-Мария-Виолетта Ливей была обязана трем вещам. Во-первых, несмотря на свои тридцать девять с хвостиком (хвостик тщательно скрывался под слоем недорогой косметики) она никогда не была замужем. Во-вторых, ее друзья и коллеги не смогли прийти к единому решению, которое из трех имен: Жанна, Мария или Виолетта использовать в качестве повседневного обращения.

И, наконец, в-третьих, и это пожалуй самое главное: так изящно и непринужденно грассировать в любом слове, где едва есть намек на звук "р", в Фаонском Университете не умеет никто. Раз в детстве заслышав, что «она умней чем красивей», Жанна-Мария-Виолетта смирилась с уготованной ей ученой судьбой. Научная карьера шла ни шатко ни валко, и подлинной страстью мадемуазель Ливей стали компьютерные игры.

В этот полуденный час на кафедре кроме нее никого не было. С непослушными галактиками Ливей справлялась одной левой, попутно прихлебывая горячий чай из высокого граненого стакана в серебряном подстаканнике, который она не опуская держала в правой руке. Десяток поколений ее предков по женской линии держали этот старинный подстаканник именно так: двумя пальцами за ручку, оттопырив далеко мизинец и уперев его в первую справа от ручки, выпуклую драконью мордочку — такие мордочки, в числе восьми штук, украшали основание подстаканника. Поэтому первая справа от ручки мордочка сверкала ярче ядра новорожденной галактики в то время, как остальные мордочки были тусклыми и потемневшими от времени, как какие-нибудь, так и не ставшие галактиками, туманности.

— Похожа на пьяного осьминога, — указал я мадемуазель Ливей на новорожденную галактику.

Ливей вздрогнула от неожиданности, ибо я подкрался к ней сзади вполне беззвучно. Стакан в подстаканнике дернулся, и порция горячего чая оказалась у меня на брюках.

— Ой, вы не обожглись? — заволновалась она. Полезла за салфеткой. — Давайте, я вытру.

— Само высохнет, — пообещал я, в душе радуясь тому, что практически без труда установил контакт с ученым секретарем. Ради такого и штанов не жалко.

— Никогда не видела пьяного осьминога, — оправившись от частичной потери чая, тяжко вздохнула Ливей и добавила: — Как, впрочем, и трезвого. Но, вероятно, вы правы…

И она бойко отстучала название новой галактики:

OCTOPUS MADIDUS

Ради солидарности я признался:

— Честно говоря, я тоже никогда не видел пьяного осьминога. Кстати, не всякий специалист-океанолог отличит пьяного осьминога от трезвого. Поэтому я мог видеть и пьяного, но принять его за трезвого. Помню, в океанариуме на Цейлоне… Это остров такой на Земле, знаете?

— В Индийском океане, знаю конечно!

— В самом деле, нашел у кого спрашивать. В общем, там жили осьминоги… — я замолчал, поскольку про тех осьминогов, кроме места жительства, ничего не знал.

— Почему «жили»? — коварно потребовала уточнить Ливей.

— Потом их отпустили обратно в океан, — совсем запутавшись, соврал я.

— Это небось вам так сказали. Когда из-за неправильного обращения животные гибнут, посетителям объясняют: «они убежали к себе в лес» или «они уплыли куда-то там домой» — за маленьких детей нас держат. Я с таким уже сталкивалась. Вам солгали, будьте уверены, — убеждала она меня с какой-то неожиданной горячностью.

— Неужели все так и было! — не менее горячо воскликнул я и сразу же переменил тему: — Ваш осьминог ни от кого не пострадает, он не из океанариума… Вы любите компьютерные игры?

— Да, но это секрет, — она кокетливо потупила свои умные карие глазки. — А вы?

— Наверное полюбил бы, если бы было на них время. Здесь не слишком удобно играть, — и я обвел взглядом помещение кафедры. Это была просторная светлая комната с несколькими столами, запруженными папками и дисплеями, с пыльными пластиковыми стеллажами, прогнувшимися под тяжестью книг, с портретами видных ученых и тиснеными золотом поощрительными дипломами на стенах — всё в умилительном, «академичном» беспорядке.

— Вы правы, совсем не удобно, — согласилась она. — Ведь нейросенсорный костюм на работе не наденешь.

— Что верно, то верно. Это «Шесть Дней Творения»? — я указал на экран.

— Они самые.

— Нравится?

— Пока не понятно — я только начала.

— Интересная игра. Конкурс, опять же, объявлен. Приз — миллион!

— Конкурс — это здорово, но вряд ли мне по силам опередить других. Да и опоздала я — никак не могла оторваться от прежней игры.

— Хорошая была игра?

Мадемуазель Ливей вся аж засветилась.

— Просто отличная!

— Как называется?

Ливей вдруг страшно смутилась.

— "ШДТ" гораздо лучше, — сказала она, покраснев. — Спасибо вам за нее!

— Простите, спасибо кому? — напрягся я.

— Погодите, вы ведь из «Виртуальных Игр»? — испуганно спросила она.

По моему лицу она уже поняла, что нет. А я-то думал, что это мое природное обаяние развязало язык ученому секретарю.

— Увы, нет, — сказал я обреченно.

— О Боже! — ужаснулась она. Отставила чай и быстро загасила экран. — Извините ради бога. Профессор Цанс сказал, что должны прийти… Ой! — страдальчески ойкнула она и прикрыла рот рукой. — Извините…

— Это вы извините. Я не представился. Федор, — я протянул руку чтобы пожать ее узкую сухонькую ладонь. Ладони я не получил.

— Вы к кому? — спросила она официальным тоном.

— К профессору Цансу, по личному вопросу. Он скоро будет?

— Вероятно, минут через десять. У него сейчас лекция. Вы можете обождать его… — она указала на дверь в коридор.

— Там скучно, — я улыбнулся ей самой обаятельной улыбкой, на какую был способен. — А почему вы решили, что я из «Виртуальных Игр»?

— Обещали молодого человека приятной наружности.

— Ну я не так уж и молод.

— По поводу наружности вы не возражаете, — ехидно заметила она.

— А того, кого вы ждете, зовут, случайно, не Вейлинг?

Клянусь, она собиралась кивнуть. И кивнула бы, если бы в этот момент на кафедру не вошел невысокий, сутуловатый мужчина — профессор Казимир Цанс. Что ему шестьдесят три, я знал из биографической справки к одной из его работ. Густая шевелюра седых волос делала Цанса выше сантиметров на пять. На ходу он вытирал влажной салфеткой руки, испачканные фломастером для писания на доске. Одного взгляда хватило с лихвой, чтобы понять: Амирес мог ревновать Чарльза Корно к кому угодно — хоть к Хору с Сетом, он только не к Казимиру Цансу.