— Упрощаю вопрос. Ты ничего не приврал?

— Нарочно — нет.

— Уже хорошо. Мое мнение таково: сон Бенедикта выражает его страх перед Темпоронным Мозгом. Т-Мозг способен направлять события к определенному аттрактору. Это аттрактор известен только тому, кто запрограммировал Т-Мозг. А кто его запрограммировал? Сначала лаборант — и он выиграл в «ШДТ». Потом, в январе, — Чарльз Корно. Мы не знаем, какое задание он дал Т-Мозгу. Но вспомни, как назвал Т-Мозг Эдуард Брубер. Он назвал его «прибором чудовищной силы», «прибором, способным предсказывать будущее». С чьи слов он это сказал? Со слов Бенедикта. Уже отсюда видно, что Бенедикт боялся Т-Мозга, как собственной смерти. Он чувствовал, что не в состоянии противиться судьбе. Время неумолимо шло, и подсознание Бенедикта указало единственно возможное решение: обратить время, повернуть его вспять. Отсюда его кошмары.

— Ну ты и загнул! По-твоему, Корно приказал Т-Мозгу убить Бенедикта?

— А как еще все это понимать? Корно сказал Рунду, что последствия его задания для Т-Мозга станут известны через четыре — восемь месяцев. И что происходит через семь месяцев? Умирает Бенедикт. Если предположить, что Бенедикт догадался о задании для Т-Мозга, то у него возникает мотив для убийства Корно. Бенедикт убил Корно за то, что тот запрограммировал Т-Мозг убить Бенедикта. Свобода воли, будь она неладна! Своего рода петля событий — неминуемая вещь, когда о каких-то событиях известно заранее.

— А зачем Корно убивать Бенедикта?

— Чтобы тот не разболтал о Т-Мозге, разумеется.

— Тоже почти что петля. В таком случае, о какой игре Бенедикт проговорился доктору Гельману?

— Об игре с Темпоронным Мозгом. Об игре с судьбой, если угодно!

Я посмотрел на Яну. Та отвернулась, уткнувшись в журнал. Журнал мелко подрагивал.

На пороге лаборатории возник Шеф.

— Работаем? — строго спросил он.

— Шеф, — обратился я за поддержкой, — вы бы только знали, какой бред я только что выслушал. Не стану показывать пальцем, но кое-кто считает, что отравленную капсулу подбросил Т-Мозг. Темпороны подкорректировали работу фармацевтической фабрики, и там, вместо алфенона, в капсулу запечатали цианистый калий. Темпороны предопределил появление банки в мусоросборнике и заставили инспектора за ней слазить. Цианид в банке появился на той же фабрике: рабочие, после обеда, слили в банку остатки кислоты. Однако, как известно из большой науки, отдельная флуктуация может привести к последствиям, имеющим противоположное действие. В нашем случае, Т-Мозг заставил меня обратить внимание на найденный в номере Бенедикта видеопланшет, что, в свою очередь, разоблачило замысел Т-Мозга…

— Не оправдывайся, — неожиданно возразил Ларсон. — Не надо все валить на Т-Мозг. Никакие темпороны не заставят нормального человека, получившего в руки чужой видеопланшет, посмотреть в установочные файлы.

— Хью, я не понял. Это комплимент или наезд?

— Наезд. В установочные файлы смотрят в последнюю очередь.

— А в первую куда?

— В текстовые, разумеется. Для чего нужен планшет? Для хранения и чтения текстов.

— Бенедикт читал «Моролингов».

Ларсон и Яна перемигнулись.

— Федр, ты не нервничай, — сказал Яна, — Бенедикт читал не ТЕХ «Моролингов».

К слову, я не собирался нервничать. Я собирался выдернуть стул из-под Ларсона.

— Это был другой роман! — закричал Ларсон, хватаясь за сидение стула. — Понимаешь, другой!

— Хорошо, — я взял себя в руки, — и о чем он?

— О моролингах, но с «Морлингами» Брубера он не имеет ничего общего. Просто другой роман о туземцах с Ауры. Автор и название неизвестны.

— Брубер его передрал?

— Нет, я же сказал, между романами нет ничего общего. Кроме того, Брубер плагиатом не занимается. У него репутация и деньги. Не к чему ему это…

Шеф прокашлялся.

— Между прочим, — напомнила Яна, — босс все еще здесь.

— Федр, — сказал Шеф. — Когда ты приведешь ко мне Шишку?

— Не исключено, что она уже к вам приходила, только дома не застала…

— Что?!

— Шишка — бездомная. Для развлечения она ходит по домам, пока хозяева ходят где-то еще. И она всем приносит подарки. Мне, например, — продукты. У Виттенгера она прибрала в квартире и сварила ему вегетарианский суп. Он вам не говорил?

— Нет.

— В общем, ждите, скоро и вам что-нибудь принесет.

— Да сколько ждать-то! Зима на дворе…

Шеф помолчал, потом предложил Яне альтернативу: либо она говорит, кто убил Корно, либо делает ему кофе с коньяком.

— Рунд, — сказала Яна не раздумывая.

— Тебе лень сварить кофе? — возмутился Шеф.

— Нет, — ответила Яна, прижимая к уху наушник. — Просто Рунд просится к вам на прием.

Мы все застыли. Шеф пришел в себя первым:

— Скажи, чтобы впустили. А вы сидите в лаборатории и не высовывайтесь.

Коллеги послушно уткнулись в журналы. Я заметил на столе экземпляр «Вестника Фаонского Университета», раздел «Текстология и лингвистика». Открыл на загнутой странице. Имя автора статьи было заключено в черную рамку.

Бенедикт Эппель. «Динамическая лингвистика и ее приложения к анализу первобытных мифов».

— Отдал в печать в июне, — пояснил Ларсон, — если что непонятно, спрашивай…

— Справлюсь, не физика…

После первого прочтения, я пришел к выводу, что понимаю процентов десять. Перечитав, я увеличил КПД с десяти процентов до двенадцати. Третье прочтение накинуло еще один процент. Выходит, сколько бы я не перечитывал, выше четырнадцати процентов мне не подняться.

В понятных мне тринадцати процентах Бенедикт рассказывал о том, как из одного мифа возникает другой, — на первый взгляд, совсем не похожий на оригинал. Взаимосвязь двух отдельно взятых мифов раскрыть невозможно, однако сравнивая и находя различия между несколькими парами историй, легенд и даже рисунков, исследователь не только находит искомую связь, но и приближается к пониманию истинного смысла всей группы изучаемых «семиотических объектов». Процесс сравнения и нахождения различий был облечен в математическую форму и назвался «вычислением гомологий».

Делая вид, что читает физически вестник, Ларсон тайком следил, на каких страницах я спотыкаюсь. Заметив, что я вернулся к «Введению», он пояснил:

— Как для расшифровки одного слова или даже одной буквы в тексте, написанном на неизвестном языке, требуется текст достаточно большой длины, так и для расшифровки смысла одной легенды требуется проанализировать и сравнить несколько подчас абсолютно непохожих легенд. Кто поймет, почему в одном мифе любвеобильный муж вдруг потерял собаку, а в другом — ленивая дочь, выйдя замуж, рожала только мертвых детей и в конце концов вернулась к отцу, тот и получит шанс догадаться, что на самом деле… впрочем, — он снова уставился в свой журнал, — читай дальше.

Сколько я не искал в статье, что же на самом деле произошло с любвеобильной, но ленивой собакой, ничего толкового не обнаружил. Следовать ссылке на работу Леви-Строса я поленился.

Через некоторое время Ларсон осчастливил меня новой аналогией:

— Метод, используемый Бенедиктом, смахивает на решение системы уравнений со многими неизвестными с той разницей, что Бенедикт искал не неизвестные числа, а скрытые «смыслы» и «понятия».

Я ответил, что статью Бенедикта надо лечить тем же способом, а именно: взять несколько статей — его собственного сочинение, его единомышленников и оппонентов — и вычислить гомологии. И только тогда станет ясно, что же он имел в виду на самом деле.

Ларсон пустился в пространное объяснение, что, мол, метод гомологий антропологи применяют давным-давно, у него есть сторонники и противники. Противники не особенно возражают против «первых гомологий», но про вторые и выше говорят, что это поиск иголки закономерности в стоге случайностей. Если и найти эту иголку, то она скорее скажет о закономерностях в мышлении исследователя («вторичный фольклор», по выражению Сёмина), но не о смысловых закономерностях «семиотических объектов».