– Какой?

– В Москве творится нечто странное, – спокойно произнес Клейн, борясь с желанием достать из кармана старенькую вересковую трубку и приняться крутить ее в руках. – События каким-то образом связаны с докладом, который я только что прочел. Точных сведений, к моему великому сожалению, пока нет.

Кастилья внимательно выслушал все, о чем поведали Клейну агенты, в том числе о вероятной причастности к преступлениям Константина Малковича и о слухах, полученных Олегом Кировым из ФСБ.

Морщины на лице президента углубились.

– Не нравится мне все это, Фред, ой, как не нравится! – Он откинулся на спинку стула. – Итак, людей, умерших два месяца назад в Москве, сгубила та же самая болезнь, что убивает и наших разведчиков. Это точно?

– Абсолютно, – безотрадно ответил Клейн. – Смит сравнил все симптомы, все описания и результаты анализов. Только вот… – Он замолчал.

– Что?

– Без убедительного доказательства мы не можем обвинить Россию в распространении заболевания. Нас никто не поддержит – ни страны-участницы НАТО, ни другие государства вокруг России. – Клейн пожал узкими плечами. – Нежелание Кремля рассказать миру о болезни сочтут до преступного глупым, но не достаточно серьезным для введения против России санкций.

– Ты прав, – с горечью ответил Кастилья. – Представляю себе, как взбунтуется Париж, или Берлин, или Киев, если всего лишь на основании сделанных умершим врачом записей я предложу им восстать против Дударева. О расплывчатых снимках со спутника и слухах про военную мобилизацию не стоит даже упоминать. – Он вздохнул. – Черт возьми, Фред! Нам нужны факты. Без них не сдвинешься с мертвой точки. Ни на дюйм!

Клейн молча кивнул.

– Надо организовать экстренное совещание с Советом национальной безопасности, – решил наконец президент. – И более пристально понаблюдать за Российскими вооруженными силами. По крайней мере перенаправить спутники и провести дополнительные разведывательные операции у границ России.

Больше не в состоянии сидеть на месте, Кастилья поднялся со стула и прошел к окну, смотревшему на южную лужайку. Был в разгаре вечерний час пик. Машины, что в черепашьем темпе двигались по Конститьюшн-авеню, выглядели отсюда ползущими каплями света. Президент посмотрел через плечо.

– Ты когда-нибудь встречался с Константином Малковичем?

– Нет, – ответил Клейн с улыбкой. – Развлекаться с миллиардерами мне не по карману.

– А я вот встречался, – сказал Кастилья. – Человек он влиятельный. Могущественный. И с амбициями.

– Серьезными?

Кастилья криво улыбнулся.

– Настолько серьезными, что, возможно, мечтал бы даже о моем кресле – если бы родился в Соединенных Штатах, а не в Сербии.

Клейн хмуро кивнул.

– Мы займемся изучением Малковича и его империи. Если он связан с Россией секретными соглашениями, может, нам удастся выяснить, что конкретно они замыслили.

– Да, Фред. – Президент нахмурился. – Впрочем, не уверен, что вам удастся выяснить что-либо важное. Несколько лет назад Малковичем заинтересовалась Внутренняя налоговая служба США – насколько я помню, по вопросу уклонения от каких-то налогов. Ребята наткнулись на непробиваемую стену и были вынуждены отступить. Его дела – немыслимое хитросплетение оффшорных холдинговых компаний и личных фирм. Министерство финансов подозревает, что он тайком управляет и рядом других организаций, прячась за спиной у сторонних объединений. Но никто не в состоянии что-либо доказать.

Клейн нахмурил брови.

– Великолепно он устроился для проворачивания секретных махинаций.

– Не то слово, – с болью в голосе согласился Кастилья, отворачиваясь от окна. – Но давай поговорим о твоей московской команде.

– С удовольствием.

– Теперь, когда о них узнали, ты наверняка приказал подполковнику Смиту и мисс Девин покинуть Россию?

Клейн с особой тщательностью подобрал слова.

– Я настоятельно посоветовал им уехать оттуда как можно быстрее.

Кастилья удивленно вскинул бровь.

– Всего лишь посоветовал? Неужели, Фред? Насколько я понял, к их розыску привлечен каждый московский коп. Работать в таких условиях все равно невозможно.

Глава «Прикрытия» хитро взглянул на него.

– С Джоном Смитом ты знаком лично, Сэм. Фиону Девин, жаль, не знаешь. Поверь мне на слово: и он и она невообразимо упрямы. – Он медленно покачал головой. – Почти такие же, каким порой бываешь ты. Одним словом, сдаваться просто так они не намерены.

– Уважаю мужественных и упорных, – негромко произнес Кастилья. – Но понимают ли твои агенты, что, если их схватят, мы не сумеем им помочь? – Его лицо напряглось. – Будем обязаны в буквальном смысле отказаться от них, умыть руки?

– Понимают, господин президент, – печально изрек Клейн. – Любой, кто связывает судьбу с «Прикрытием-1», знает, на что обрекает себя.

Берлин, 20 февраля

Нещадно вырванный из туманных глубин и без того некрепкого сна, в первые мгновения Ульрих Кесслер пытался не обращать на телефонный трезвон внимания. Светящиеся стрелки будильника показывали без нескольких минут шесть. Кесслер издал жалобный стон, в отчаянии перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой. «Пусть оставят сообщение, – подумал он в полудреме. – Делами, даже сверхсрочными, я займусь после, в более подходящее для этого время».

Сверхсрочными… Слово отдалось в висках эхом, и он распахнул глаза, полностью отходя от сна. Для руководителей из Министерства внутренних дел следовало быть трудолюбивым, надежным и незаменимым – человеком, ответственным за управление БКА, способным справиться с любым затруднением, когда угодно.

Он с трудом сел на кровати и моргнул, почувствовав, какая тяжелая у него голова и до чего кисло и противно во рту. Вчера вечером на вечеринке у канцлера не надо было столько пить, а потом, перед поездкой домой, в глупой попытке протрезвиться вливать в себя море крепчайшего кофе. Уснуть Кесслеру удалось лишь в четвертом часу.

Он нащупал и взял телефонную трубку.

– Ja? Kessler hier.

– Доброе утро, герр Кесслер, – ответил по-немецки женский голос – в столь ранний час до неприличия бодрый. – Меня зовут Изабелла Штан. Я государственный обвинитель из Министерства юстиции, работаю в отделе по коррупции. Звоню, чтобы попросить вас о срочной встрече. Случай исключительный и не терпит отлагательств…

Голову Кесслера будто объяло пламя. Его разбудила какая-то мелкая сошка из Министерства юстиции? Он сжал трубку настолько крепко, что едва не раздавил.

– Да как вы посмели тревожить меня дома? Вы ведь знаете установленные правила! Если вашему министерству потребовалось содействие Бундескриминальамт в каком-то деле, обращайтесь с официальным заявлением через соответствующие инстанции! Отправьте бумагу по факсу, и, когда мы сочтем нужным, пришлем вам ответ.

– Вы не совсем поняли, герр Кесслер, – произнесла женщина, теперь с явной издевкой в голосе. – Дело заведено на вас, поэтому-то я и звоню вам домой.

– Что? – рявкнул Кесслер, напрочь забывая о сонливости и последствиях пьянки.

– К нам поступили серьезные заявления, герр Кесслер, – продолжила женщина. – Это связано с исчезновением профессора Вольфа Ренке шестнадцать лет назад…

– Какая чепуха! – гневно выкрикнул Кесслер.

– Неужели? – спросила Штан. Ее голос зазвучал жестче и наполнился презрением. – Тогда перейдем ко второму вопросу. Объясните, на какие средства вы приобрели дорогостоящие произведения искусства? С трудом, но мы выяснили, что картины принадлежат вам. Первую вы приобрели в 1990 году – работу Кандинского из галереи в Антверпене – за двести пятьдесят тысяч евро по нынешнему курсу. Вторую в девяносто первом, коллаж Матисса…

Выслушивая ошеломляюще точные сведения о столь дорогих его сердцу картинах, Кесслер обливался холодным потом. Деньги он получал в течение долгих лет за то, что прикрывал Ренке. Его затошнило. Откуда этой обвинительнице из Министерства юстиции стали известны его секреты? Покупая работы великих живописцев, он был предельно осторожен: действовал через агентов, к которым обращался под вымышленными именами, указывая другие адреса. Выйти на его след через галереи и посредников было почти невозможно.