— Ох, очень тяжко моей спине тащить этот груз.

Говоря это, он колотил по мешку с луком, чтобы выровнять его. Как только мы пришли к себе, Старец сказал:

— Отец Арсений, чем перед тобой провинился лук?

— Неужели ты и это видел?

— Разве ты не знаешь, что он теперь может сгнить?

— Родной, мешок неудобно лежал на спине, луковицы из него выступали и давили мне на спину.

— Не это было причиной, а то, что тебе было тяжело нести такой груз.

— Да, прости меня.

Отец Арсений никогда не роптал на Старца и никогда ему не прекословил.

* * *

У отца Арсения не было такой остроты ума, как у Старца. У Старца Иосифа были две вещи: и умная молитва, и созерцание Бога. Практика и теория, и то и другое. Со Старцем было невозможно состязаться в сердечной молитве и созерцании. Из этих двух источников он черпал изобильную благодать, которая сделала его святым. Когда от сердца начинался его полет в иной мир, тогда, как стрела из лука, он устремлялся к созерцанию и достигал Самого Бога.

Однако и отец Арсений как-то раз сподобился одного видения, когда творил молитву об усопших. Он оказался в некоем прекрасном месте, где было множество шатров, в которых располагались семьи. И люди там очень радовались. Отец Арсений зашел в один шатер.

— Слушайте, — сказал он по своей простоте, — как вы здесь поживаете? Кто-нибудь вас навещает?

— Да, отец Варфоломей нас навещает и приносит нам подарки.

Так звали священника из скита Святого Василия, который у Старца Иосифа служил литургию. Вот как велика польза от Божественной литургии!

* * *

Можно было увидеть после захода солнца, как старец Арсений становится на бдение до рассвета, после дневных трудов и краткого сна.

Отец Арсений мне говорил, что он, бывало, думал, когда наступал час ночного бдения: «Как я встану на бдение? Я так устал после дневных трудов, как я смогу выстоять столько часов? Но лишь только стоит встать и поместить ум в сердце — о-о-о! — открывается сердце, открывается с молитвой вся сердечная глубина, и утомление совершенно не ощущается. Я чувствую такую благодать Божию, что не замечаю молитвенного труда. Восемь или десять часов — утомления никакого. Держу молитву. Только утром, когда заканчиваю, замечаю усталость».

Иногда в своей келлии он стоял по двенадцать часов, не присаживаясь. Ни переминаться с ноги на ногу, ни смотреть по сторонам, ни прислоняться к стене, ни открывать книг — ничего этого он себе не позволял. Можно было прийти в ужас от тяжести его подвига. Притом он был шестидесятилетним человеком, а я, девятнадцатилетний, и становился на колени, и, бывало, прислонялся к стене. Он же — ничего подобного. Стоя прямо, с головой, склоненной к сердцу, и с четками: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» Двенадцать часов, не сходя с места. Какая же у него была молитва!

И так он делал всегда, до самой смерти в девяносто семь лет. Это был столп! И можно было ощутить благоухание в его келлии от вдыхания и выдыхания Имени Божия. Он имел молитву, больше ничего. Имел Имя Христово в своем сердце.

Он признавался: «Когда я молюсь по четкам стоя, то ощущаю сильное Божественное благоухание. А когда я говорю Иисусову молитву сидя, ощущаю малое благоухание». Но и сам батюшка благоухал от благодати молитвы.

Когда проходили восемь часов бдения, старец Арсений мне говорил:

— Ты — жеребенок, так что иди спать.

— Буди благословенно.

И я шел, взяв благословение батюшки. Наши келлии были рядом. Я уходил и спал два часа. Старец Иосиф мне сказал: «Ты заканчивай на два часа раньше, оставляй старца Арсения молиться, сколько он хочет».

Когда я просыпался, еще только рассветало, я вновь шел взять благословение старца Арсения, и он мне говорил:

— Вот и я теперь, малой, стал на колени, чтобы передохнуть, сейчас пойду отдохну немного. А ты принимайся за рукоделие.

Он спал пару часов вечером и часок утром. Заканчивалось ночное бдение, а затем целый день — работа. И это в семидесятилетнем возрасте!

Иногда он был так сосредоточен на Иисусовой молитве, что, когда приходил час для работы, не мог оторваться от молитвы. Тогда мы были вынуждены идти к нему, чтобы позвать, и находили старца Арсения стоящим и полностью ушедшим в молитву. Мы ему говорили:

— Старче, пришло время работы.

И придя в себя, он спрашивал с недоумением:

— Что, неужто уже рассвело?

* * *

Однажды на праздник преподобного Саввы Освященного старец Арсений ощутил неизреченное благоухание в своей келлии. Это было посещение благодати. А ведь отец Арсений был пострижен в монастыре Святого Саввы. Старец Иосиф, чтобы не было повода для тщеславия, обращаясь прежде всего к отцу Арсению, сказал в присутствии всех: «Слушайте, отцы, не придавайте большого значения благоуханиям, ибо все это и враг может делать».

* * *

После преставления Старца Иосифа отец Арсений остался с отцом Харалампием. Через двадцать четыре года, когда ему исполнилось девяносто семь лет, он ушел, как созревший плод. Без болезни, без страданий. Так ушла его душа, достигнув большой зрелости.

Отец Арсений не боялся смерти. Чем она могла быть ему страшна? До семидесяти трех лет, пока не преставился Старец Иосиф, он оказывал послушание. Он непрестанно имел в себе Иисусову молитву, и благодать в нем била ключом. За него говорили его пустыннические труды, а ко всему этому — и ходатайство его Старца. К чему было ему беспокоиться, чего бояться? Он верил, что Старец придет за ним, чтобы его забрать — и не боялся. Ведь иногда, бывало, он его видел и наяву.

Я, в свое последнее посещение отца Арсения, сказал ему:

— Положи поклон Старцу и попроси за меня прощения, что я его не слушаюсь.

— А-а-а, я ему это передам. Конечно, я ему скажу: вот тебе поклон от Яннакиса.

Видимо, я все еще остаюсь Яннисом. Как говорит греческая пословица, у сорока пяти Яннисов ума не больше, чем у курицы. И я, кажется, именно таков — дурень дурнем.

Отец Афанасий обладал чрезвычайной телесной крепостью и огромным трудолюбием. Но при этом он был слаб в брани с помыслами. Он не говорил непрестанно Иисусову молитву и поэтому принимал различные помыслы. Старец ему напоминал, чтобы он молился непрестанно, а тот все не слушался. Случались у него и другие преслушания. Об отце Афанасии молились и Старец, и отец Ефрем, и отец Арсений. Однажды Старец им сказал:

— Сегодня я так много молился об Афанасии, что Бог не может его не помиловать.

Отец Ефрем Катунакский рассказывал о видении, бывшем у него после усердной молитвы об отце Афанасии. «Я видел невдалеке какую-то женщину, она пела, а Афанасий шел в ее сторону. Я его позвал: „Афанасий!“ Он не обращает внимания, не останавливается и продолжает идти туда. Я опять кричу. А он все не останавливается. Я в третий раз кричу, но он так и не остановился. Я пришел в себя и таким образом получил извещение, что не диавол его искушает, но что сам он для себя как диавол: то есть он по собственному желанию идет к диаволу. Он сам себе искушение. Когда я его увидел на следующий день, я ему рассказал о своем видении и затем добавил: „Тебе следовало бы в тот час быть рядом со мной, чтобы получить от меня оплеуху!“»

Несмотря на то что отец Афанасий имел большое усердие во всех делах, он не мог справиться с помыслами, так как соглашался с ними по своей воле. Из-за этого он и в отчаяние впадал. Но благодаря тому, что был рядом со Старцем Иосифом, он все-таки держался.

* * *

Отец Афанасий весьма утомлял Старца тем, что соглашался со своими помыслами. Однажды он его так огорчил, что Старец, не удержавшись, сказал:

— Если Бог спасет отца Афанасия, то только по ошибке.

Каким бы ни был отец Афанасий, он был человеком. А человеку свойственно уклоняться от прямого пути. Но Бог смотрит на труды, которые человек предпринимал.