На полигоне, регулярное посещение которого мы не забрасывали все эти годы, первым мне попался на глаза Димка Бельский.

— О, как! — Воззрился я на его побитую рожу. — Кто это тебя так?

— Ай, да, Отелло этот недоделанный. — Родовитый недоросль Бельский раздраженно машет рукой в сторону остальных наших «мушкетеров», которые настолько увлеклись каким-то спором между собой, что не обращают внимания на подходящего к ним сюзерена. — Пытался я ему открыть очи на поведение его ненаглядной…. Вот, теперь хожу, своим «очой» гляжу на мир свозь узкую щелку.

Шутит. Это хорошо, что обиды не затаил. Кстати, упоминание Отелло — анахронизм. Нет еще в Англии Вильяма Шекспира. Это я как-то в речи упомянул сего великого ревнивца. Ребята заинтересовались. Пришлось рассказывать всю историю. Ну, насколько я ее помнил. Хотя, надо признать, память моя о прошлой жизни если и не абсолютная, все же свое рождение и первые годы жизни не помню, то очень — очень даже хорошая. Даже, вроде, тот характерный шекспировский стиль изложения сей трагедии смог передать.

— Привет, голуби! — Повышаю я голос, привлекая внимание спорщиков.

— А, царевич, привет! — Вот, такие у нас в компании отношения. Никакого тебе пиетета перед будущим венценосцем. — Иван Иваныч, хоть ты ему скажи!

— О чем речь?

— Не прав он, что с кулаками на друзей кидается. Мы же ему добра желаем.

— Р-ры! — Слышится от насупленного Годунова. — Лучше молчи, Семка. Поссоримся.

— Борис, ты не прав! — Включаюсь я в увещевание безвинно страдающего. — Нельзя руку подымать на друга своя.

— А чего он! — Вижу, душу несостоявшегося государя раздирают противоречия. — Ксюша — она самая чистая и светлая, а он про нее такое!

— Какое, такое?

— Что посватался к ней Васька Долгорукий. И она дала свое согласие. — На лице моего друга такое отчаяние, что даже слепому понятно, что сам влюбленный вполне верит этому «навету».

— Так пойди к ней и спроси ее прямо. Так ли это? — Мне легко раздавать советы, я не влюблен в эту стервочку, что уже не в первый раз крутит хвостом перед всеми окрестными «бла-ародиями». Благо, чем крутить у нее в избытке: целительницы некрасивыми не бывают.

— Пойду. — Угрюмо соглашается со мной Борис. — Вот прямо счас пойду и спрошу.

— Расстроится-я! — Вангует Бельский, глядя вслед уходящему другу. — Мне сама Боженка по секрету рассказала.

— Ну, если Божена…, - тяну я имя главной сплетницы из числа дворовых девок. Вообще-то она — особа дворянских, а не дворовых кровей и приставлена к особе моей мачехи царицы Мирославы, но в моем восприятии — именно дворовая, тыркуша и болтушка, находящаяся в приятельских отношениях со всеми от поварихи до царицы и, разумеется, всегда все про всех знающая. — Тогда надо нам быть от него неподалеку. Помните, чем Отелло закончил?

— Пожалуй…, - взглядом испросив у меня разрешения, Димка идет вслед за Годуновым.

— Иван Иваныч, наверное, мне тоже лучше пойти за ними. — Семен ищет в моих глазах одобрение своему намерению и, найдя, спешит вслед за парнями.

— Напоите его в дым, — кричу я вслед своему ординарцу главную нехитрую народную рецептуру целения душевной хвори. — На завтра вам выходной!

Оставшись в одиночестве, принимаюсь за не слишком замудренные, но оттого не менее сложные для воспроизведения приемы огненной магии: феникс, огненная сеть, огненный торнадо. Последний прием только недавно изобретен мною и поэтому еще плохо отработан, но перспективы его при использовании против крепостей или других объектов со скученным живым противником внушают. Огненный вихрь, произвольно меняющий направление по мановению моей воли и способный расплавить в своем центре не слишком тугоплавкие металлы — это, в самом деле, выглядит круто. Наконец, когда друзья исчезают из виду, я, незаметно оглянувшись вокруг (не подглядывает ли кто), начинаю формировать огненный портал. Внешне — простая арка из языков пламени, на скрытом от глаз уровне — тоннель сквозь изнанку мироздания. Делаю шаг в арку, выходя через пару шагов дальше. Ага! Простенький портал через пространство. Пока не слишком длинный: максимум метров пятнадцать — двадцать, но ведь любая самая длинная дорога начинается с первого шага. Повторить. И еще. И еще. И так — до полного изнеможения в расчете на то, что когда-нибудь, этот прием перейдет в разряд автоматически выполняемых. Ха! Вы не поверите, этот прием я придумал во сне. Ни разу не вру! И пусть я не так велик, как Кольридж, который во сне сочинил одну из самых прекрасных поэм человечества, но зато я в отличие от него смог запомнить свое творение полностью, а «Кубла Хан» так и остался в виде отрывка вследствие короткой памяти автора.

Умаявшись, возвращаюсь к себе, по-быстренькому окатываюсь с помощью прислуги едва теплой водой, натягиваю парадную одежду. Мирослава и сама не чуждая любви к модной, красивой одежде, очень внимательна к нарядам посетителей. Моим — так уж точно. Приди я к ней в своем пропитанном потом и пылью кафтане для полигона, удостоился бы внушительной проповеди минут на десять по этой теме и уж точно никуда бы не продвинулся со своей идеей замены Ксении в качестве Годуновской прикрепленной целительницы.

— Что-то давненько ты ко мне не заглядывал, — светозарно улыбаясь, приветствует меня отцова супруга. Одновременно с ее словами, мелкая девчонка, четырех лет от роду, вырвалась из рук своей нянюшки, помчалась ко мне.

— Ваня! Ты пришел. — Все, работать мне в этот вечер пальмой для одной цепкой маленькой мартышки. Василиса, моя сводная сестра, почему-то души не чает в своем сводном старшем братце.

— Привет, привет! — Улыбаюсь одновременно двум очаровательным особам женского полу.

Какое счастье, что Мирослава не воспринимает меня, своего пасынка, в негативной концепции. Или это пока? Пока не родила сына? До сего дня ей неплохо удавались девки. Василиса — старшая и есть еще младшая, годовалая София, что по малости лет проживает пока скрытно в обществе кормилицы.

— Я вот чего пришел, — перешел я к делу после того, как закончилась обязательная часть с чаепитиями и словами ни о чем. — Моему товарищу, Борису Годунову, нужна новая целительница.

— Да. Слышала я про его проблему, — соглашается Мирослава, разом похоронив мои последние надежды на лживость придворных сплетен. — Нужна какая-то особая?

Хм. Даже так! На выбор! Обычно, мачеха весьма скупа в доступе к своим подопечным, даром, что их число уже перевалило за два десятка!

— А есть у тебя такая…, - я замешкался, подбирая слова, чтобы описать желаемое. — Младше Бориса. Лет тринадцати — четырнадцати. С сильным даром. Если есть еще какой-нибудь дополнительный талант, будет совсем идеалом?

— Ха-ха-ха! — Зазвенели колокольчики женского смеха. — Дайте, тетенька, воды напиться, а то, так голодно, что и переночевать негде!

Вместе с матерью, сама не понимая над чем, засмеялась и Василиса. Я для полноты картины еще дополнительно пощекотал сестренку под мышками. Визгу и радости было — хоть отбавляй!

— Ну, ты же сама предложила на выбор. — А я что? Я ничего. И глазки как у кота из Шрека.

— Ха-ха-ха! Прекрати меня смешить. С таким взглядом ты у Зыкова можешь полный доступ получить!

О! Что и требовалось! Отсылка к Зыкову, скупому, как гном, дьяку, хранителю личной царской казны, не путать с казной государственной, — полное признание моих вымогательских способностей.

— Ладно! Есть у меня девочка! Точно по твоим запросам. Тринадцать лет. Почти. Целительница от бога. — Оглядываясь на няньку моей сестренки, выступающей в нашем разговоре в роли дуэньи. — Марфуша, выйди на пару слов.

Ай-ай-ай! Во что я такое вляпался со своим запросом?

— Да, сильная, каких мало, целительница. — Продолжила свои слова мачеха, проводив взглядом няньку, — и столь же сильная мертвительница. Если о этом втором ее таланте станет известно нашим церковникам, я обижусь. Ты понял меня?

— Всецело! — Заверил я Мирославу, сам в это время мысленно пытаясь скомпоновать, в каком качестве можно использовать такой неожиданный дар. И надо ли его использовать вообще.