Грузовик некоторое время преследовал их, потом пропал из виду, и больше они его не видели. Это произошло на следующий день после ареста Валье, Так что не из-за недостатка средств, как уверял Паломо, они тогда не задержали наших товарищей. На одном из допросов лейтенант Кастильо похвалялся мне:

— Эту явку, где собиралось ваше руководство, не захватила Специальная полиция, потому что они трусы. Вот если бы это была Гвардия, мы бы не дали им уйти. А они струхнули, увидев, что те вооружены винтовками и что там находился Луис Челе. Единственно, на что они осмелились, — это понаблюдать за пикапом на расстоянии. Мне предложили пост начальника Таможни, другими словами, «Полиции», но если я уйду, то заберу с собой из Гвардии всех моих ребят. На них-то можно положиться, они не подведут.

Паломо не мог сказать всю правду Рикардо Поме, потому что ему было стыдно признать, что произошло это из страха, а не ввиду нехватки средств, как он уверял. Неделю спустя сама Специальная полиция узнала пикап (которым воспользовались партизаны для вывоза вещей из того дома). За рулем тогда находился Чон, полицейские гнались за ним, но об этом случае Марсело уже рассказывал.

И еще Паломо умолчал о перестрелке, происшедшей между Национальной гвардией и Специальной полицией во время операции по захвату явки в местечке Ла-Рабида, оставленной нами ввиду ареста Марсело.

Когда стало известно, что дом принадлежал Революционной армии народа, туда нагрянули агенты «Специальной» и устроили засаду, полагая, что кто-нибудь из наших вернется за остававшейся мебелью. В то же утро туда прибыли и гвардейцы. Увидев свет в окнах, агенты «Специальной» открыли по дому огонь из винтовок, а люди Гарая, находившиеся в нем, решив, что это партизаны, открыли ответную стрельбу. Между ними завязалась ожесточенная перестрелка. В результате были ранены двое парней, проживавших в доме напротив и подъехавших в тот момент на своей автомашине. Ребят арестовали, отобрали автомобиль, и лишь через несколько дней полиция поняла свою ошибку.

Кастильо, обвинив в никчемности Гарая и его людей, заявил, что самым подходящим человеком на эту должность был он сам.

Далее разговор вылился в дискуссию об экономическом развитии страны и его возможностях. Рикардо Пома устроился поудобнее на кровати и начал рассказывать.

— Учась в университете, я написал работу, в которой доказывал ограниченные возможности Общего рынка. Сделал я это в 1966 году. Уже тогда к такому повороту нужно было быть готовым, но всем было все равно.

— Вот как? — заинтересовался Марсело. — Я не знаю такой работы. Вы ее не публиковали? Было бы интересно познакомиться с вашим мнением по этому вопросу. Где ее можно найти?

— Дело в том, — несколько смущенный, замялся тот, — что писал я ее на английском языке, а перевода нет. Это было, когда я учился в США.

— Интересно. Вы думаете, что можно решить проблемы нашей страны, обращаясь к американцам? Уж в крайнем случае работу нужно было издать здесь и на испанском языке.

— Пожалуй, это верно, — слегка огорченно согласился Рикардо. — Может быть, позднее я так и сделаю. — И задумчиво продолжил: — У нас было много неосуществленных планов, проектов, но сейчас, после того, что случилось, я не знаю, о чем будет думать Роберто, не разочаруется ли он. Вот незадача. Необходимо подождать.

Понимая состояние Рикардо, мы настоятельно просили его успокоиться, объяснив, что поскольку Роберто сумел произвести запись, то его ранение не могло быть очень серьезным.

— Надеюсь, что все кончится хорошо. А в этом случае ваши товарищи оставят нас в покое? Они ничего нам больше не сделают? Мы можем быть уверены, что к нашей семье будут относиться с уважением? — спросил Рикардо.

— Вы ведь уже разговаривали с людьми Де Солы, — сказала я, — и, насколько нам известно, они заверили вас, что уговор будет выполнен неукоснительно. Если все будет выполнено как договорились, то проблем не будет.

— Это тот господин, что разговаривал с вами во время освобождения? — спросил Рикардо. — Мне кажется, что все сказанное им вполне правильно.

— Это он перед вами стремился казаться правильным, но только таким образом можно было добиться освобождения, а иначе они продолжали бы издеваться над нами, и никакой закон не защитил бы нас.

— А что бы произошло, если вас уже не было бы в живых? — спросил Рикардо и сам убежденно ответил: — Поэтому правительства некоторых стран, например, Израиля, не обменивают заложников.

— Да, — заметил сержант Паломо, — лучше этого не делать, не то число похищений возрастет. — И, улыбаясь, обратился к нам: — Вот черт, Фина, если бы мы вас не держали там, обмен бы не состоялся.

— По всему видно, что начальник Гвардии — человек твердый, — заключил Рикардо.

— Еще какой, — в один голос подтвердили сержант Паломо и капрал Эрнандес. — Ох и досадно ему было отпускать вас. Этот человек (имея в виду полковника Альваренгу) никому спуску не дает. И страшно не любит проигрывать.

В обсуждении различных тем шло время.

— С вами интересно беседовать, — заметил Риккардо, — жаль только, что мы вынуждены это делать в такой напряженной обстановке. Мне кажется, у вас много идей…

Через некоторое время Рикардо пожаловался на усталость и, извинившись, сказал, что пойдет спать. Уходя, он предложил нам поесть. Мы отказались.

Полицейские стали описывать события, происходившие ежедневно во Втором отделе, о всех переделках, в каких им довелось побывать. Сержант Паломо рассказал о курсах в Вашингтоне, на которых обучалось много латиноамериканцев, и о том, что многие ехали туда «погулять». Учеба же интересовала их меньше всего.

— Вы, наверное, получите хорошее вознаграждение от семьи Пома за то, что будете исправно нести службу и не спать всю сегодняшнюю ночь.

— От этих жлобов дождешься. Они не то что наградят, а и не вспомнят о нас. Вы посмотрите, что они нам принесли вместо ужина: только булочки и молоко! — И принялись проклинать на чем свет стоит буржуев, а вместе с ними и власть буржуазии, и свое подневольное положение. В этот момент они бессознательно заняли позицию, более отвечающую их классовому положению. Мы слушали, с какой безысходностью они говорили о своей работе, о мизерной зарплате и о том, что для них это был единственный способ заработать на жизнь.

— У нас нет постоянного выходного дня, вызывают в любое время. Рискуя жизнью, мы вынуждены служить телохранителями этих буржуев за вшивую плату. Но что делать? Выхода нет, есть-то надо, — сетовали они.

— При первой же возможности переменю профессию, — с нотой отчаяния в голосе заявил Эрнандес. — Подыскать бы побыстрее что-нибудь подходящее.

Захват Помы они даже одобрили и советовали потребовать за него выкуп побольше, потому как «эти жмоты только так с деньгами и могут расстаться».

— Дьявольщина, наверное, самое первое, что вы сделаете на свободе, — это составите словесные портреты на всех, кого видели во Втором отделе. Не забудьте, что мы-то неплохо обращались с вами, — сказал один.

— В связи с этим событием в Гвардии будут большие перемены. Арестованных с третьего этажа мы, наверное, переведем в другое место, — добавил другой.

— А что вы сделаете с Кристобалем, Саломоном, Аидее и другими товарищами? — поинтересовалась я.

— Лейтенант сказал, что их освободят. Кристобаля и Соломона отпустят, скорее всего, сегодняшней же ночью, об остальных я не знаю.

— Хоть бы их освободили. Но мы все равно расскажем обо всех, кто здесь находится. Мы ведь их видели и являемся свидетелями.

— Ваше право, — пробормотал Эрнандес.

Утром нам принесли завтрак. На этот раз вполне приличный. А охранять нас поручили водителю, которым оказался не кто иной, как Челе Мена, тот самый гвардеец, который попытался схватить меня во время ареста и которого я швырнула на землю. Желая уязвить его, другие полицейские так вспоминали этот случай:

— Смотри, Челе Мена, не то Хосефину позовем.

— Вот ведь как бывает, Фина, — сказал Челе Мена, подойдя ко мне, — я тебя арестовывал, и я же повезу в аэропорт. Не думай, что я такой уж скверный человек, просто это моя работа, и я обязан ее делать. Я даже согласен с вами, ведь мы тоже бедные, и, вместо того чтобы убивать, вам нужно перетянуть нас на свою сторону.