Телюков остановил машину.

— Так вот, моя милочка, — сказал он. — Никогда не думайте, что вы бог весть что… И если бы вы хоть немного представляли себе, что такое служба летчика, ночного перехватчика к тому же, то, вероятно, смотрели бы на него, как на святого. Кто-кто, а летчик видел и опаленного волка, и еще кое-что, чего вам не доведется видеть никогда. А теперь успокойтесь: я разверну машину при первой возможности и отвезу вас к вашему Мишелю. Он что, француз? Или это его театральный псевдоним?

— Михаил он.

— Так, значит, и вы не Вероника?

— Верой меня зовут.

— Такие чудесные русские имена — Вера и Михаил, а вы ими пренебрегаете. Ну как же! Михаил… Не звучит со сцены…Тьфу! Какие же вы слуги своего народа, если чураетесь родительских имен? А небось ни одного иностранного языка не знаете? — Телюков сказал несколько фраз по-английски. — Не понимаете? Ну, ладно. Успокойтесь. Я отвезу вас назад. Надо только найти место для разворота. Дорога больно узкая.

Вернись они сразу в городок, об этом инциденте никто б и не узнал, кроме Мишеля. Побесился бы он немного — и дело с концом. А они взяли да и поехали на озеро. Этого захотела сама Вероника, которая вдруг поняла, что «рыжий капитанчик» не такой уж простачок периферийный, как показалось ей с первого взгляда, да и вообще, как видно, человек порядочный.

Она пересела к нему, доверчиво протянула руку:

— Еще раз прошу простить меня, капитан. Я очень глупо поступила. Мне стыдно, поверьте. Давайте будем друзьями.

— Давайте, — согласился Телюков, но прежний его интерес к этой женщине уже пропал. На казалась ему пустой, недалекой, к тому же дурно воспитанной.

А ночь стояла прелестная, тихая. В небе переливались звезды. За осокой и камышами переливался при лунном свете плес. И отовсюду долетали таинственные шорохи не то зверей, не то каких-то, должно быть, крупных ночных птиц.

— Боже мой, как здесь чудесно! — воскликнула Вероника, потрясенная красотой ночи. «Она еще способна восхищаться!» — пренебрежительно подумал Телюков; он никак не мог простить этой легкомысленной девице оскорбления и теперь жалел, что не повернул назад и не отвез ее к Мишелю.

Не уделяя своей спутнице ровно никакого внимания, он молча вылез из машины, надул лодку и поплыл на ней сквозь густые камыши на середину плеса. В заранее облюбованном месте поставил перемет и поплыл обратно.

Пригорюнившись, сидела в машине Вероника. Она чувствовала — летчик не простил ей обиды. Видела, что перед ней был гордый и сильный человек. К тому же отчаянный, если не побоялся один, в кромешной тьме пробиваться сквозь камышовые заросли… Он и нравился ей, и вызывал какое-то чувство страха. Единственное, что ее успокаивало, это сознание того, что он — офицер, а офицер вряд ли позволит себе какой-либо грубый поступок по отношению к женщине.

В ночной тишине гулко доносился каждый звук. Всполохнется, ударит крыльями по воде дикая утка, а кажется, будто в камышах возится какое-то чудовище. И невольно вздрогнешь и оглянешься вокруг.

— Мне страшно здесь одной, — сказала Вероника, когда Телюков возвратился к машине.

— В машине страшно? Или вы меня испугались? Не бойтесь. Рыжий капитанчик смирный, как ручной медведь, — не тронет, не укусит.

— Но ведь я просила у вас прощения! — взмолилась Вероника, и в голосе ее послышались слезы. — Я дурно поступила… не знала… не думала… Никогда еще с летчиком не встречалась…

— А при чем здесь летчик?

— Отвезите меня назад. Ну, пожалуйста! Я вас очень прошу!

— Хорошо, — подумав, ответил Телюков. Открыв заднюю дверцу, он начал одеваться. — А я-то надеялся, — сказал он шутливо, — что мы уху сварим… Ну, как хотите. Домой так домой.

Он сел за руль, включил освещение. Лицо у Вероники было бледное, под глазами темнели круги, она вся дрожала. Но не успел Телюков нажать на стартер, как из тайги двумя полосами сверкнули автомобильные фары. Очевидно, ехали еще какие-то рыбаки из полка.

— Кто б это мог быть? — спросила Вероника.

— Скорее всего, наши.

Телюков не ошибся. На «газике» прикатил Байрачный. Соскочив на землю, он крикнул:

— Товарищ капитан, вам приказано немедленно вернуться.

— Боевая тревога?

— Хуже! — Байрачный засмеялся. — Там один артист поднял такой шум, что не приведи господи! Разбудил замполита и уверяет, будто вы его невесту увезли. Вот меня и послали на розыски.

— Что? Как вы сказали? — Вероника вышла из машины. — Ах, какой подлец! Передайте Мишелю, — повернулась она к Байрачному, — что мы не вернемся. Тоже нашелся «жених». — Она презрительно фыркнула. — У него жена и… Одним словом, мы не поедем.

— Э, нет, — возразил Телюков. — У нас, военных, приказ — закон, и никаких разговоров. Поехали.

— А уха?

Но Телюкову было не до ухи.

В штабе полка светилось лишь одно окно — в кабинете замполита. Окно было расположено низко и позволяло видеть, что делается в кабинете. Замполит похаживал из угла в угол, а на диване, втянув голову в плечи, сидел артист.

Поднимаясь на крыльцо, Телюков услышал, что и Вероника следует за ним, хотя он просил ее подождать в машине и не вмешиваться в его дела.

— Вам сюда незачем, — сказал он.

— Я должна обязательно поговорить с вашим начальником, — решительно запротестовала певица. Ее не смог остановить даже строгий вид вооруженного часового.

На шум вышел замполит. Узнав, что здесь происходит, он приказал дежурному пропустить актрису.

И вот их четверо в кабинете. Телюков не смог сдержать улыбки, когда увидел, каким козырем подошла к замполиту Вероника.

— Я не вещь, которую можно увезти! — сказала она с апломбом. — Мы с капитаном условились прогуляться и поехали. Что ж тут такого? Я знаю: капитан не женат. А у него, — девушка презрительно поглядела в сторону артиста, — у него жена…

Майор Горбунов опешил.

— Что касается капитана, — продолжала Вероника, — то он вел себя со мной корректно, как и подобает офицеру… А ты, — она повернулась к Мишелю, — я даже не понимаю, как ты осмелился?.. — Тут она опять вошла в свою роль.

— Но ведь ты пригласила и меня, — Мишель метнул на нее злобный взгляд.

— Приглашала, потому что не знала капитана… А потом… Потом я сама захотела проехаться к озеру. Понимаешь — сама.

— Они подло удрали от меня, — настаивал на своем Мишель.

— Ну, молодой человек, — замполит пожал плечами, — я здесь уже ни при чем. И помочь вам не могу. Вы уж как-нибудь сами разберитесь. Можете быть свободны.

— Что? — не понял Мишель.

— Вам сказано: можете идти, — язвительно уточнил Телюков.

Мишель попятился к двери.

Вероника с благодарностью посмотрела в глаза замполиту.

— Прошу вас не быть строгим к капитану…

— Он что, просил вас заступиться?

— Ну, что вы! Он и без того на меня сердит!

Вероника хотела что-то добавить, но Телюков остановил ее:

— Я ведь просил вас не вмешиваться…

— Да нет, я не об этом. Ведь вы поедете опять на озеро? Возьмите меня и майора. Втроем и поедем…

— Что вы, что вы, — отмахнулся смущенный замполит. — У меня жена. Куда же мне с актрисами разъезжать!

— О!..

— Я, конечно, шучу, но и вам не советую ехать. Идите отдыхайте. Утром после завтрака подадут автобус.

Певица и летчик вышли. Замполит подошел к окну. Они сели в машину и скрылись за коттеджем. «Вот черти!» — невольно подумал Горбунов, и ему стало как-то не по себе. «Они подло удрали от меня», — вспомнил он слова артиста. Нет… тут дело нечистое. «А что, если с этого начинается моральное падение летчика?» — пронзила его внезапная мысль. Артистка показалась ему несколько вульгарной и даже дерзкой. И это не на шутку взволновало его.

Горбунов выключил свет, собираясь домой, и некоторое время стоял в темной комнате наедине со своими мыслями. Ему казалось, что он поступил совсем не так, как следовало бы поступить замполиту. Не лучше ли было приказать летчику идти домой? Но разве он имеет на это право? Ведь Телюков не мальчишка. И нетактично при девушке читать офицеру мораль. А с другой стороны, эти ночные прогулки ни к чему хорошему не приведут. Кроме того, есть еще одно немаловажное обстоятельство: Телюков летает на новейшей машине. Правда, он не из тех, которые распускают язык, но все же…