Фантазии Телюкова не было предела. С Марса он неожиданно переключился на Венеру, склоняясь к гипотезе, что Венера — это сплошной океан. И по его представлению, люди там живут на огромных плотах, едят рыбу и раков и гонят из водорослей самогон. Что касается женщин, то они плавают, как русалки, и украшают себя бриллиантами, которые тамошние мужчины добывают со дна морского.

И пусть это была шутливая болтовня, но Поддубный понял: летчик всерьез увлекся романтикой космических полетов. Подведи его сейчас, сию минуту, к ракете, готовой взмыть в небо, — он без раздумья сядет и полетит.

Ну что ж, он, Поддубный, не станет возражать. Пусть Телюков будет космонавтом. Полеты — его стихия. Кто-кто, а такой, как Телюков, не растеряется в полете и, не раздумывая, ступит ногой на какую угодно планету.

В конце марта на материк обрушился циклон и разразился снежным шквалом. Пурга не прекращалась несколько дней. Позаметало дороги и рулежные дорожки, в снежные сугробы превратились капониры, в которых стояли самолеты. Бетонная взлетно-посадочная полоса, по которой дни и ночи ползали бульдозеры и скреперы, бурлила поземкой и походила на взбаламученную речку. Ночью, когда загорались стартовые огни, эта снежная река дымилась, сверкала и переливалась всеми цветами радуги.

Без устали носился Сидор Павлович Рожнов по аэродрому, всеми имеющимися в его распоряжении средствами стараясь поддерживать боевую готовность полка. То на СКП замаячит его козлиная бородка, то вынырнет за углом какого-нибудь строения.

Расчисткой аэродрома занимались не только солдаты тыла и авиационные специалисты, но и все летчики, свободные от дежурства. И все же Сидору Павловичу казалось, что работают они из рук вон плохо. Он без конца пререкался с летчиками, называя их безнадежными лодырями и барчуками. Особенно доставалось тем из них, которых старик заставал за шахматами или играющими в домино. Тут он не скупился на самые соленые словечки. Ухитрившись, он выкрал шахматные фигуры, и летчики, узнав об этом, грозились оборвать старику полы кожуха и в свою очередь запрятали его рукавицы.

— Сколько лет служу в авиации, а таких белоручек сроду не видывал, — сокрушался Сидор Павлович, ища сочувствия и поддержки у командира полка. Он просил наказать капитана Телюкова, глубоко уверенный, что именно он похитил рукавицы.

Поддубный не мог не заметить, что Рожнов напрасно упрекает летчиков в безделье, и относился к воркотне своего тылового коллеги без должного внимания. Только и сделал, что приказал летчикам возвратить рукавицы. Они немедленно оказались в кабине его «газика».

В эти дни и ночи капитан Телюков дневал и ночевал на аэродроме. Ему, как будущему космонавту, пурга была нипочем. Он соответственно и к полетам подготовился: носил при себе, как некогда в Каракумах во время полетов на Ту-2, баклажку со спиртом, сумку с ракетницей и ракетами; в этой же сумке лежали сухари и сало. При нем был также компас, карта-двухкилометровка и все то, что может пригодиться перехватчику при вынужденном катапультировании. Он придерживался правила: «Идешь на лисицу — готовься к встрече с тигром».

И однажды ночью — это случилось на третьи сутки бушевавшей метели — его подняли по сигналу с КП дивизии.

Самолет выпускал в воздух техник-лейтенант Максим Гречка. Сняв с сопла фанерный куржок-заглушку, он не устоял против ветра, повалился на землю.

— Вот это дует, дьявол его забери! Ну, куда вас несет нечистая сила? — ворчал он, снаряжая летчика в полет.

У Телюкова не было времени на лишние разговоры.

— Заглушки и чехлы сняли?

— А как же.

— Проверьте подогрев трубки…

— Проверю, проверю, — ворчал техник, помогая летчику привязываться ремнями. — Ну, а если придется спускаться на парашюте в такой пурге? Занесет кто знает куда, а не то об землю ударит.

— Не каркайте! — рассердился Телюков.

— Я и не каркаю, — не унимался Гречка. — Только на душе у меня неспокойно.

— К запуску!

— Есть, к запуску!

Запуская двигатель, Телюков услышал характерное урчание. Это возник так называемый помпаж. Двигатель не набрал нужного числа оборотов. Но летчик знал, как бороться с этим злом. Быстрым движением перевел он рычаг управления стоп-крана в положение пускового упора — сделал отсечку. Урчание прекратилось. Тогда летчик плавно перевел рычаг в положение полного открытия. Двигатель заработал нормально.

— Отключить аэродромное питание! — подал сигнал капитан и проверил генератор. Работает — красная лампочка тут же погасла. Включил авиагоризонт, подождал две-три минуты и, как только линия горизонта сферической шкалы установилась в горизонтальное положение, передал на СКП:

— 777 к вылету готов!

Через минуту самолет, освободившись от цепких объятий тормозов, тронулся с места.

Работяга и труженик, Максим Гречка отличался одним существенным недостатком: он был немного суеверен. Внезапно возникший помпаж (да еще в такую ночь!) показался ему недобрым предзнаменованием, и он, бедняга, не без тревоги в душе наблюдал за самолетом, едва мерцавшим вдали аэронавигационными огнями.

Самолет нырнул в облачность, уже и грохота не доносилось, а Гречка все стоял у заглушки и на чем свет стоит проклинал тех, кто придумал эту дурацкую «холодную войну».

А Телюков тем временем преспокойно набирал высоту, не спуская глаз с многочисленных приборов и лампочек сигнализации. Он сидел в кабине, словно читая раскрытую книгу: «Шасси убраны», «Обороты двигателя — нормальны», «Скороподъемность — заданная». Достигнув определенной высоты, включил радиолокационный прицел. Отрегулировал на экране яркость. Потом потянулся к рукоятке «Фокус». «Достаточно — изображение линий электронного авиагоризонта четкое».

Он готовился к бою спокойно, методично, последовательно. Это была работа летчика — необычная, своеобразная. Она поглощает человека всего без остатка. Ноги у него заняты педалями, руки — ручками управления, рычагами и тумблерами, уши прислушиваются к эфиру, глаза следят за приборами и лампочками сигнализации.

Летчик как бы срастается с машиной, превращаясь в ее мозг и нерв.

Тяжела его работа, ни с чем не сравнишь!

Самолет пробил облачность — над кабиной горохом рассыпались мерцающие звезды. И в то мгновение, как Телюков увидел звезды, самолет неожиданно вздрогнул, подпрыгнул, будто попал в безвоздушное пространство.

«Что это значит?» — недоумевал летчик. Он бросил беглый взгляд на вариометр — скороподъемность как будто увеличилась, хотя обороты двигателя оставались прежними. И тут его осенило: баки… Баки с горючим сорвались… Отсутствие подвесных баков подтвердили и лампочки сигнализации… Сорвался, собственно говоря, один бак, другой слетел автоматически…

Облегченный самолет стрелой понесся к созвездиям. Неудержимо подвигалась вперед стрелка барометрического высотомера. Наконец прибор показал десять тысяч метров. Это уже была заданная штурманом наведения высота.

Об аварии с подвесными баками Телюкову надлежало доложить на КП. И он уже нажал было на кнопку радиопередатчика, но неожиданно передумал и решил промолчать. «Еще завернут назад и подымут кого-нибудь другого, — подумал он. — Хватит и того горючего, которое находится в основных баках».

До сих пор он шел взлетным курсом, выполняя команды штурмана-оператора «Валуна», то есть КП дивизии. Потом «Вулкан» передал перехватчик «Робинзону». Сквозь шум и трескотню в наушниках Телюков услышал голос майора Гришина:

— Я — «Робинзон». Слушай мою команду, 777!

— Вас понял, — ответил Телюков. Он уже перезарядил пушки и был готов к атаке.

— Я — «Робинзон». Цель одиночная, реальная.

— Ясно.

— Разворот вправо, девяносто.

— Понял.

Минуты через три:

— Разворот влево, девяносто.

— Понял.

И не только команду, но и схему наведения понял Телюков. Было ясно: нарушитель границы держит курс на материк. Еще один разворот влево, и перехватчик очутится в задней полусфере самолета-нарушителя, то есть на догоне.