— Здравствуйте, Биби! — весело приветствовал ее летчик. — А я к вам. Закапайте еще раз в глаза, что-то режет и щиплет… а ведь завтра полет… Э-э, да вы чем-то взволнованы?!

Бибиджан уставилась на летчика испуганным взором.

— Биби, что с вами, почему вы молчите?

Санитарка снова появилась в процедурной.

— Куда ты девалась, Бибиджан? Там твои земляки приехали, тебя вызывают.

Девушка кинулась к Телюкову:

— Спасите, меня увезут…

— Кто увезет?

— Те, что в машине. Понимаете: у нас обычай такой… Еще в детстве… И вот жених приехал, чтобы забрать меня. А я не хочу… Прошу вас.

Телюков сообразил, в чем дело.

— Так они, говорите, за вами? Да я их… Ручаюсь, Биби, вас никто и пальцем не тронет! Я им сейчас покажу от ворот поворот.

Бибиджан зашептала умоляюще:

— Только вы с ними по-хорошему…

— Понятно, Биби. Я по-хорошему. — Телюков выразительно сжал кулак и зашагал по коридору к выходу.

Вскоре послышался его грозный голос:

— Эй, вы, пережитки прошлого! И не совестно вам выкрадывать невест! А еще на машине разъезжаете!

Заговорил Кара, но Бибиджан не могла разобрать его слов. Да и без того нетрудно догадаться: он, конечно, доказывает Телюкову, что Бибиджан обручена с ним и он имеет на нее право…

Минут через десять Телюков возвратился в процедурную. На лице его было написано полнейшее недоумение.

— Биби, ваши земляки, — он многозначительно повертел пальцем у виска, — что-то не в себе… Они поздравили меня с законным браком, приглашают в аул. Судя по их словам, вы моя законная супруга. Да, да, супруга! Их, очевидно, кто-то ввел в заблуждение. Но ребята они хорошие. Ей-богу, хорошие, и вы напрасно их боитесь. Идемте, поговорите с ними. Они просят, чтобы вы вышли.

Бибиджан колебалась.

Телюков взял ее под руку:

— Я пойду с вами. Будьте совершенно спокойны.

— Ну хорошо. Вы постойте у дверей, а то они меня унесут.

— Постою. Только не волнуйтесь.

Телюков повел себя, как истый дипломат: занял Амана расспросами о «Москвиче», рассказал, что тоже собирается купить машину, но не знает, на чем остановиться: уж если, мол, покупать, то, пожалуй, «Победу» или «Волгу». А тем временем под видом осмотра машины уселся за руль — пусть, мол, попробуют теперь что-нибудь предпринять!

Бибиджан сперва разговаривала с Кара на почтительном расстоянии, не сходя с крыльца, но затем, преодолев робость, подошла к нему поближе.

— Что, собственно, между ними произошло? — спросил Телюков Амана, продолжавшего с увлечением расписывать великолепные свойства «Москвича», приобретенного на деньги, полученные им на свои трудодни.

И в ответ летчик услышал целую историю о том, что Кара и Бибиджан были просватаны родителями еще с детства. Он узнал, что год назад Кара покинул свой аул и уехал на курсы. Теперь он вернулся, но не один, а с молодой женой. Он изменил своей невесте, нарушил закон, осрамил родителей. Кара не мог показаться на глаза своей бывшей нареченной, но вскоре узнал, что у нее есть какой-то летчик, и очень этому обрадовался. Вот Кара и хочет, чтобы Бибиджан приехала со своим летчиком в аул. Может быть тогда родители обрученных помирятся.

— Интересно получается, — резюмировал Телюков. — А Биби думала, что вы имеете намерение выкрасть ее.

Аман в улыбке сузил свои черные глаза:

— Когда-то давно был такой обычай — красть невест. Теперь этого нет. Мы комсомольцы.

«Москвич» сразу перестал интересовать Телюкова. Он подошел к Кара, пожал ему руку:

— Правильно делаешь, парень, что не следуешь законам Мухаммеда. Живи с той, которую любишь, и плюнь на пересуды. А Бибиджан приедет в аул со своим летчиком. Правда, Биби? — повернулся он к девушке. — Вот только не знаю, кто же этот летчик, а, Биби?

Девушка вся залилась краской, смутилась, и вдруг слезы градом полились из ее глаз. Закрыв руками лицо, она убежала.

Нет у нее никакого летчика. Был, а теперь нет… Никого нет у Бибиджан… Она сама во всем виновата…

Телюков, чувствуя свою беспомощность и понимая, что здесь он лишний, пошел домой. В пути его перехватил посыльный штаба.

— Вас вызывает к себе майор Гришин, — сообщил солдат.

Телюков поморщился. Он подозревал, зачем его вызывают. Вернулся из отпуска полковник Слива, и Гришин заметно оживился, снова давая каждому понять, что он не только штурман, но и заместитель командира полка. Безусловно, речь пойдет о завтрашнем полете на Ту-2, и Гришин обязательно найдет какой-нибудь повод, чтобы отменить полет. Будь его воля, он давно распорядился бы прекратить ненужную и рискованную затею.

Майор Гришин и на самом деле повел разговор о Ту-2. Да как хитро повел!

— Читайте, кто будет стрелять завтра, — подсунул он летчику телеграмму. — Удальцовцы будут стрелять, те, между прочим, герои, которые раструбили везде о своей победе в воздушном бою над нашим полком. Что ж это получается, старший лейтенант? Вы рискуете, жизнью рискуете, а лавры, славу будут пожинать другие.

Гришин украдкой наблюдал, как реагирует летчик на его слова и телеграмму.

Телюков нервно покусывал нижнюю губу.

— А из нашего? Неужели из нашего полка никто не будет стрелять? — спросил он.

— В том-то и дело… На летчиков Удальцова работаем… Видите — они герои! Что им мишень! Им подавай реальный бомбардировщик. А для летчиков нашего полка и мишени сгодятся, — подзадоривал штурман.

Расчет его оказался верным. Телюков бросил на стол телеграмму и запальчиво воскликнул:

— Если так — не полечу! Не полечу, и все! Любят кататься, пусть и саночки возят!

— Вот это справедливо! — поддержал его Гришин. — А то опять какое-нибудь несчастье с вами…

— Несчастья со мной никакого не случится, — оборвал его Телюков. — А для удальцовцев не полечу. Не желаю!

Гришин побоялся испортить так хорошо начатое дело и осторожно сманеврировал:

— Я не имею в виду катастрофу, старший лейтенант. Вы летчик опытный. Но так, чепе какое-нибудь может возникнуть. Вот и запишут его на счет нашего полка. А удальцовцы в конце года будут охотничьи ружья да часы получать в премию за безаварийность.

Уже отпуская от себя летчика, Гришин посоветовал ему сходить в поликлинику и взять освобождение от полетов.

— Чтобы никто из начальства не придрался. А справку вам дадут. Глаза-то у вас еще совсем больные…

Справка Телюкову не нужна. Полеты на Ту-2 — дело добровольное. Хочешь — лети. Не хочешь — как знаешь. А для удальцовцев он не полетит. Спросят — скажет: «уничтоженные» не летают. Вот и все.

Конец дня Телюков провел в клубе, играл в бильярд. Вечером в столовой он встретился с Поддубным. Тот пригласил летчика к своему столу:

— Садитесь, Филипп Кондратьевич.

«Академик» назвал его по имени и отчеству! Что могло означать такое внимание?

— О ваших полетах, Филипп Кондратьевич, известно в Москве.

— Ах, вот оно что! Но мне теперь безразлично, — с напускным равнодушием ответил летчик. — Не нужна мне слава.

— Это почему же? — насторожился майор.

— Завтра я не полечу.

— Плохо себя чувствуете?

— Очень плохо.

— Коль так, то повременим денек-другой.

— Я, товарищ майор, вообще отказываюсь от Ту-2 и от прыжков с парашютом. Довольно!

— Вот тебе и раз! Значит, гайка ослабла?

— У меня, товарищ майор, гайка никогда не слабеет! — Телюков побагровел. — Но надевать лавровые венки кому-то на голову у меня нет ни малейшего желания.

— Какие венки? О чем вы?

— А вот о чем: мы здесь с вами саночки возим, а катаются удальцовцы.

— Я не совсем вас понимаю.

— Завтра стреляют по бомбардировщику исключительно летчики полка Удальцова. Кому-кому, а вам об этом известно.

Поддубный засмеялся.

— Похвально, Филипп Кондратьевич, что вы патриот своего полка. Но откуда у вас такая неприязнь к соседям? От поражения в воздушном «бою»? О. Да вы, оказывается, злопамятны. Интересно, кто вам сказал, что завтра полетят исключительно удальцовцы? — допытывался Поддубный.