Она резко отвернулась, и он понял этот жест как нежелание обнаружить свои слезы.

Он допил чай, поблагодарил девушку за завтрак. Нина прибрала посуду и быстро вышла из комнаты.

— Подлец ты, Филипп Кондратьевич! — выругал себя Телюков и быстро зашагал по комнате, решив лечить ушибленное колено комплексом физических упражнений.

Он шагал взад и вперед и все думал о Нине. Кто она? Как очутилась здесь? Девушка серьезная, образованная — это ясно. Одинокая — квартирует в городке. Не пустышка. Полна достоинства и высоких чувств — это тоже — увы — факт.

Он прилег, отдохнул немного и снова начал вышагивать от стены до стены. Спустя некоторое время пришел солдат-связист устанавливать на квартире телефон. Обычно связистам бывает известно все, что делается в полку. И этот солдат, как бы между прочим, рассказал о полете майора Дроздова и о том, что тот не перехватил чужой бомбардировщик, а только прогнал его.

— Не перехватил? — поразился капитан. — Дроздов — и не перехватил? — Нет, этому никак не мог поверить Телюков. Здесь что-то не так.

Телюков заставил связиста еще раз рассказать о том, что произошло ночью на рубежах перехвата, и тотчас же, несмотря на боль в колене, решил идти в штаб. Его одолевал боевой азарт.

Но в штаб Телюков не попал. По дороге его встретил замполит.

— Почему, капитан, вы не были на облете района полетов? Что с вами? Говорят, ногу сломали?

— Нет, просто ушиб. Пустяки, пройдет, — выкручивался Телюков. — Я вот собрался на предварительную подготовку.

— Не болтайте вздора! — резко оборвал его замполит. — Идите к врачу…

— Да я здоров…

— Идите!

И Телюков послушно заковылял в сторону медпункта.

А замполит отправился на аэродром, на стоянку самолетов. Там сегодня решалась важнейшая задача дня: выполнялись регламентные работы. Именно туда должен был переместиться центр партийно-политической работы.

Авиационные специалисты брали на себя социалистические обязательства, вызывали друг друга на соревнование, чтобы как можно скорее ввести самолеты в строй. Нужно было проверить, как освещается в наглядной агитации ход соревнования, что сделано, а что упущено.

И как же досадно стало замполиту, когда он, обойдя все стоянки, не нашел ни малейших следов хоть какой-нибудь партийно-массовой работы. Ни одного лозунга, ни одного плаката, ни боевого листка! Не говоря уже о доске показателей, о традиционных красных вымпелах. Да и самого секретаря партийного комитета он не встретил. Кого ни спросит — никто не видел.

Майор Гришин заглянул в будку, поставленную здесь для того, чтобы авиационным специалистам было где погреться и передохнуть. Печь давно остыла, от нее несло запахом холодного пепла. Бланки боевых листков валялись на полу вместе с окурками. На стене висел кусок фанеры с надписью: «Задута еще одна домна». Вылинялые буквы почти стерлись. Пожалуй, этот лозунг висел здесь с послевоенных лет, когда восстанавливался Донбасс.

В конце концов секретарь партийного комитета капитан технической службы Донцов был обнаружен на площадке ТЭЧ. Он ползал на коленях под самолетом, сгребал ладонями снег и просеивал его между пальцев.

— Что это вы делаете, капитан? — удивился Горбунов.

Донцов устало поднялся, подул на озябшие руки.

— Да вот беда… Снимали крышку коробки герметизации кабины и нечаянно уронили гайку. А она не больше горошины. И вот неизвестно, куда запропастилась: упала на землю или застряла где-нибудь за обшивкой самолета.

— Гм… секретарь партийного комитета в поисках гайки…

— Приходится. Ведь если она застряла где-нибудь в самолете, это может привести к аварии во время полета! — Донцов не уловил иронии в словах замполита.

…Не повезло полку с секретарем партийного комитета. Осенью, в период отчетно-выборных собраний, политотдел рекомендовал на эту должность некоего подполковника Порожняка. Майор Горбунов обрадовался, услышав об этой кандидатуре. Подполковник — значит, опытный политработник, да и возраста, очевидно, солидного, а раз так, то и большим авторитетом будет пользоваться. У такого секретаря и молодому замполиту будет чему поучиться.

К сожалению, Порожняк разочаровал замполита с первой же встречи.

Стало ясно: кто-то из кадровиков допустил ошибку, не раскусил человека… Приехав в полк и увидя молодого майора-замполита, Порожняк бесцеремонно развалился на мягком диване.

— Тут, братец, дело такое, — начал он, закурив сигарету. — Не хватает года до выслуги. Вот и пришлось ехать к вам в пустыню. А на шее, — он похлопал себя по затылку, — три дочери, как три горлицы. И все обучаются балетному искусству, и каждая требует расходов. Вот такие, братец, дела! Да ты не волнуйся, майор. Жалеть не будешь. Я уже не одного волка съел на политработе. И секретарствовал, и замполитом был, правда, не в полку, а в базе, и инструктором по оргпартработе некоторое время состоял. Знаю, что и как нужно делать, чтобы начальство на тебя не смотрело косо. Выполняй три заповеди и будешь как святой. Первая — держи в ажуре партийное хозяйство, ибо представители политотдела и прессы любят прежде всего копаться в планах, протоколах и резолюциях. Вторая заповедь — своевременно собирай членские взносы и не запускай руку в партийную кассу. Третья — постоянно пекись о наглядной агитации, чтобы вокруг все расцветало плакатами и, как мы в шутку говорим, «лозгунами». А вообще, — махнул рукой Порожняк, — качество политработы — понятие довольно-таки неопределенное. Нет в полку чепе, аварий, выполняется план боевой учебы, — значит, политработа на уровне. А произойдет чепе — все летит вверх тормашками. Тут уж как кому повезет…

У майора Горбунова голова закружилась от этих слов. Ему хотелось схватить этого человека за шиворот и выгнать вон. Еле сдержал себя.

— Не могу разделить ваших взглядов на политработу, — сказал он только.

Порожняк снисходительно улыбнулся. Ему не о чем было тревожиться. Ведь его рекомендует политотдел. Все решено заранее, остается лишь формальная процедура — проголосовать на собрании.

Горбунов посоветовался с командиром полка, собрал членов партийного бюро и рассказал им, что за птица Порожняк со своими «заповедями» и «лозгунами». Члены бюро оказались в тупике. С одной стороны — рекомендация солидного и уважаемого политоргана, а с другой — явный перерожденец.

— Нет, за такого я голосовать не буду, — решительно заявил майор Дроздов.

— И я не буду, — поддержал его капитан Марков.

— И я, — присоединился третий член бюро.

Так и вышли из тупика. Членов бюро поддержали рядовые коммунисты. Порожняка, как говорится, прокатили на вороных.

— В нашем полку вам не место, — сказал Дроздов уже на собрании, как бы подводя черту под выступлениями коммунистов.

Отца трех балерин только и видели в полку.

А капитана Донцова снова выбрали, теперь уже в состав партийного комитета, а потом и секретарем. И хотя его по-прежнему влекли к себе приборы, зато он был честным, порядочным человеком. Ему недоставало лишь умения работать с людьми. Вот и теперь Донцов вместо того, чтобы возглавить партийную работу на стоянках, ползает в снегу в поисках гайки.

— С людьми, с людьми вам нужно работать, — с горечью говорил замполит.

— А чего с ними работать, если они и без того прекрасно разбираются в своих обязанностях? — недоумевал Донцов. — Возьмите, к примеру, техник-лейтенанта Гречку. Завершив работы на своем самолете, он помогает товарищу. А ефрейтор Баклуша взялся голой рукой снаряд и содрал кожу на ладони. Однако в медпункт не пошел, перевязал руку и продолжает работать.

— А сколько самолетов уже введено в строй?

Об этом Донцов не знал. Он не замечал и того, что некоторые авиаспециалисты нарушали правила безопасности при работе с вооружением самолетов, что далеко не все техники следовали примеру Гречки — многие из них слонялись без дела, закончив работы на своих самолетах. А лейтенант Калашников, вместо того, чтобы помогать авиаспециалистам, сидел за капониром и писал пейзаж. Да и некоторые другие летчики строили из себя белоручек.