Разговаривая, он раскупорил бутылку, наполнил две рюмки. Одну протянул Лиле, другую — командиру. Себе же не налил ни капли.

— Запретили, — сказал с каким-то подчеркнутым чувством гордости.

— Кто?

Телюков предусмотрительно оглянулся вокруг, не подслушивает ли его кто-нибудь из посторонних.

— Врачи. Видите, дело какое… Нет, только не здесь… Вот поедем, тогда я вам расскажу, товарищ подполковник. И курить бросил… Но поскольку мы пьем за здоровье Нины, то капельку, я думаю, можно пропустить. — Он налил себе граммов пятьдесят. — только ради Нины, — сказал он и с сияющей улыбкой поднял рюмку.

Лиля отпила немного, а командир и не притронулся к своей стопке. Ведь ему за руль садиться.

Телюков, обрадованный столь неожиданной и приятной встречей, почти ничего не ел. Только когда за окнами зафыркал паровоз и прошумел прибывший поезд, он взялся за курицу, умышленно оставаясь за столом, чтобы не мешать Поддубному проститься с Лилей. В таких случаях и самые близкие друзья бывают лишними…

Поезд стоял всего минуту и тронулся дальше, увозя с собой тусклые огоньки фонарей. Сразу стало тихо, опустел перрон.

Вершины гор сизым крылом окутал вечер.

…Когда Телюков подошел к «Победе», командир сидел уже в кабине, прогревая мотор. Сразу же и поехали.

— Проводили, значит, — сказал Телюков, лишь бы нарушить молчание.

— Проводил.

— А я, товарищ подполковник, побывал в штабе. Там я узнал, что майор Горбунов все-таки сбил нарушителя границы. Положительные отзывы слышал в штабе о нашем полку, особенно о вас. И еще одна новость: я дал согласие пойти в школу космонавтов. Завтра подам рапорт по команде. Ведь я уже прошел медицинский осмотр. Врачи признали меня вполне годным, только потребовали, чтобы я бросил курить. Я и бросил. Да и пить — не приведи бог! Конечно, будет еще немало медицинских комиссий, учтут служебные характеристики и всякое такое прочее, но я твердо решил пойти в космонавты. Полечу, куда пошлют, — то ли на орбиту Земли, то ли на Луну, а может быть, и на Марс. Дело, кажется, вполне надежное…

— На Марс, говорите? — перебил его Поддубный, для которого набор в космонавты не был новостью, — Но вам, товарищ капитан, прежде чем уходить в космос, надо как-то устроить ваши земные дела.

— Какие именно? — насторожился летчик, прикидываясь недогадливым.

— Я имею в виду семейные.

Телюков повел рыжеватыми бровями:

— Вот вернется Нина — распишусь… Ведь вы разрешите…

— Ну что ж… если вы решили окончательно… Смотрите, а то вас по головке не погладят. И вообще… Ну, вот взять хотя бы этот последний случай… Какой позор! Где ваше чувство офицерского достоинства? Да как вы решились заглянуть в окно замужней женщине? Не миновать бы вам суда офицерской чести, если бы вы к кому-нибудь другому полезли!.. А то еще, чего доброго, взбредет вам в голову, что командир мстит за личную обиду… Уж не думаете ли вы, что раз вы отличный летчик, то на все ваши грехи будут смотреть сквозь пальцы? Нет, дорогой, ошибаетесь! И вот что: расписаться с Ниной мы вам пока не разрешим. Выяснится дело, признают ее невиновной — тогда пожалуйста… А пока…

— Если даже Нину посадят в тюрьму, она и в таком случае будет моей женой, — упрямо возразил Телюков. — Но я уверен, что до суда дело не дойдет. Я обращусь к Председателю Президиума Верховного Совета…

— Не забегайте вперед. Перед законом у нас все равны. Юристы разберутся на месте…

— Пусть даже на десять лет осудят Нину — так или иначе, я буду ждать ее. Я ее не оставлю. Это мое последнее слово!

Поддубный пристально посмотрел на Телюкова. Его решительность пришлась командиру по душе, и он проникся к летчику чувством теплой благожелательности, сразу подобрел и смягчился.

— Понимаю вас, Филипп Кондратьевич, и сочувствую вам. Только не порите горячку. Если Нина окажется действительно достойной этого, мы сделаем все для того, чтобы облегчить ее судьбу.

— Достойна, товарищ подполковник! Ведь она защищала свою честь, свою жизнь, разве так трудно понять? И разве это человек, который бросается на девушку с ножом? Это просто скот. Да, да, скот, пренебрегающий элементарными законами людей. Такому нет и не может быть места в обществе! И достойна презрения была бы девушка, если б она уступила ему. А Нина боролась. Вы только представьте себе, какой это подвиг! Какой благородный подвиг! Одна против двух мерзавцев! Она храбро защищала себя и вышла победительницей! За что же ее карать? Нет, нет, в это надо как следует вникнуть, и тогда вы убедитесь, что я прав.

Телюков говорил с горячностью и азартом адвоката, глубоко убежденного в правоте того дела, которое он защищает.

— Если вы так выступите на суде, то, пожалуй, все будет хорошо, — не то серьезно, не то шутя сказал Поддубный, не отрываясь от руля.

— Выступлю. Конечно выступлю!

Некоторое время они ехали молча. Дорога змейкой вползала в горы. Лучи фар двумя желтоватыми кругами отсвечивали на придорожных сугробах, а на перевалах горизонтальными лучами уходили вдаль, выхватывали из темноты зубцы хвойного леса, росшего в долинах. В окно секла редкая снежная крупа.

— Так вы, товарищ подполковник, может быть, против того, чтобы я стал космонавтом? — осторожно спросил Телюков.

— Нет, не против. Как только утрясем ваши земные дела, можете заниматься космосом. Ведите свой корабль хоть на Марс, хоть на Венеру. Буду даже сам вас рекомендовать, так как уверен — гайка у вас подвинчена туго, в космосе не раскрутится. Но ведь вы, кажется, собирались поступать в академию?

— И собираюсь. Но уже после того, как слетаю.

— А если не вернетесь? Об этом подумали?

— Собаки ведь возвращаются, чем я хуже? — засмеялся Телюков и продолжал в веселом, шутливом тоне: — А слетаешь в космос, слава тебе на веки вечные. Пройдет лет сто, а то и тысяча, спросит учитель ученика: «Кто был первым в мире космонавтом?» И ученик ответит: «Офицер Советской Армии Филипп Кондратьевич Телюков». Я то есть. Ну, пускай и не я буду. Но первым космонавтом обязательно должен быть наш соотечественник. Откровенно говоря, я был бы очень опечален, если бы в космос первым слетал кто-нибудь из капиталистического мира, тем паче из Америки. Тут, знаете, у меня свои соображения. Разрешите высказать?

— Высказывайте, только покороче, — согласился Поддубный, которого Телюков не раз развлекал на досуге своими веселыми «соображениями».

— Мир на нашей планете разделился на два лагеря — капиталистический и социалистический.

— Это уже известно.

— Нет, товарищ подполковник, поскольку вы уже дали мне слово, так теперь выслушайте до конца, — сказал Телюков. — Итак, значит, два лагеря. А который из них самый новый, самый передовой? Наш, социалистический! Так разве было бы справедливо посылать, скажем, на Марс представителя старого, обреченного историей, лагеря? Известно ведь, что на Марсе жизнь возникла куда раньше, чем на Земле. А вдруг там люди живут уже в коммунизме. И вот представьте себе, что к ним прилетает какой-то капиталистический тип. Да марсиане определенно возмутились бы: «Смотрите, какой пережиток прошлого прибыл к нам с Земли!» И позор тогда всему земному человечеству! Нет уж, если посылать человека на Марс, то такого, чтобы этот космический гость был достоин тамошних жителей.

— Это одно соображение, — продолжал Телюков. — Но следует ведь подумать и о судьбе марсиан. Они, быть может, внешне и не похожи на людей, но все-таки люди. Для них, как для нас, дорога свобода, независимость… Они, быть может, еще больше нашего ненавидят войну. Ведь на Марсе немало крови пролилось. Не случайно ведь эта планета красного цвета. Возможно, что во время капиталистического строя не такие еще войны обрушивались на марсиан. И вот представьте себе, что на Марсе приземлился, вернее, примарсианился тип, вооруженный бесшумными пистолетами и ядовитыми булавками. Он сразу же начинает действовать, как заправский бандит… А что, если на этой планете появятся десятки таких бандитов? Начнут устанавливать там свои, капиталистические, порядки, начнут внедрять американский образ жизни, строить военные базы, ковать атомное и водородное оружие, душить налогами, линчевать марсиан. А то еще, подражая далеким своим предкам, построят пиратские корабли и будут возить марсианскими каналами невольников и продавать их, как продавали негров. Подумайте, какая это была бы величайшая трагедия для целой планеты. Колониализм в масштабе Солнечной системы!