8 января советское командование во избежание напрасного кровопролития предъявило командованию окруженных под Сталинградом вражеских войск ультиматум с предложением прекратить сопротивление и капитулировать.

«Командующему окруженной под Сталинградом 6-й германской армией генерал-полковнику Паулюсу или его заместителю.

6-я германская армия, соединения 4-й танковой армии и приданные им части усиления находятся в полном окружении с 23 ноября 1942 г.

Части Красной Армии окружили эту группу германских войск плотным кольцом. Все надежды на спасение ваших войск путем наступления германских войск с юга и юго-запада не оправдались. Спешившие вам на помощь германские войска отступают на Ростов. Германская транспортная авиация, перевозящая вам голодную норму продовольствия, боеприпасов и горючего, в связи с успешным, стремительным продвижением Красной Армии вынуждена часто менять аэродромы и летать в расположение окруженных издалека. К тому же германская транспортная авиация несет огромные потери в самолетах и экипажах от русской авиации. Ее помощь окруженным становится нереальной.

Положение ваших окруженных войск тяжелое. Они испытывают голод, болезни и холод. Суровая русская зима только начинается; сильные морозы, холодные ветры и метели еще впереди, а ваши солдаты не обеспечены зимним обмундированием и находятся в тяжелых антисанитарных условиях.

Вы, как командующий, и все офицеры окруженных войск отлично понимаете, что у Вас нет никаких реальных возможностей прорвать кольцо окружения. Ваше положение безнадежное, и дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла.

В условиях сложившейся для Вас безвыходной обстановки, во избежание напрасного кровопролития, предлагаем Вам принять следующие условия капитуляции:

1. Всем германским окруженным войскам во главе с Вами и Вашим штабом прекратить сопротивление.

2. Вам организованно передать в наше распоряжение весь личный состав, вооружение, всю боевую технику и военное имущество в исправном состоянии.

Мы гарантируем всем прекратившим сопротивление офицерам, унтер-офицерам и солдатам жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или в любую страну, куда изъявят желание военнопленные.

Всему личному составу сдавшихся войск сохраняем военную форму, знаки различия и ордена, личные вещи, ценности, а высшему офицерскому составу и холодное оружие.

Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам немедленно будет установлено нормальное питание.

Всем раненым, больным и обмороженным будет оказана медицинская помощь.

Ваш ответ ожидается в 15 часов 00 минут, по московскому времени, 9 января 1943 г. в письменном виде через лично Вами назначенного представителя, которому надлежит следовать в легковой машине с белым флагом по дороге разъезд Конный — ст. Котлубань.

Ваш представитель будет встречен русскими доверенными командирами в районе „Б“ 0,5 км юго-восточнее разъезда 564 в 15 часов 00 минут 9 января 1943 г.

При отклонении Вами нашего предложения о капитуляции предупреждаем, что войска Красной Армии и Красного Воздушного Флота будут вынуждены вести дело на уничтожение окруженных германских войск, а за их уничтожение Вы будете нести ответственность.

Представитель Ставки Верховного Главного Командования Красной Армии

генерал-полковник артиллерии Воронов

Командующий войсками Донского фронта

генерал-лейтенант Рокоссовский».

Пакет с текстом ультиматума лично Паулюсу наши парламентеры майор А. М. Смыслов и капитан Н. Д. Детлянко пытались вручить в тот же день—8 января. Паулюс отказался их принять, и через час они вернулись на КП фронта.

Текст ультиматума неоднократно передавался по радио на немецком языке и распространялся среди окруженных войск в листовках. С полудня до темноты 9 января 1943 года представители штаба фронта ждали появления легковой машины с белым флагом перед разъездом 564, но безрезультатно. Фашистские главари не прислушались к голосу благоразумия. Они обрекли четверть миллиона немецких солдат на верную гибель…

В ночь на 10 января во все части, в том числе и в Сталинград, поступило письмо — обращение Военного совета фронта.

«Товарищи бойцы, командиры и политработники… Вы блестяще справились с задачей героической защиты Сталинграда… Своей стойкостью и героизмом вы прославили свое имя и веках.

Но это только одна половина боевой задачи… Весь наш советский народ с нетерпением ждет от нас радостного известия о ликвидации окруженных войск, полном освобождении из кровавых рук подлого врага родного героического города Сталинграда!»

И вновь загремели «катюши», сотрясая и дробя обледенелые траншеи и блиндажи «зимней крепости» гитлеровцев между Доном и Волгой. Залпы гвардейских минометов поддержали голоса ствольной артиллерии — более пяти тысяч пушек и орудий различного калибра. Огонь батарей и дивизионов был спланирован по всем правилам советского искусства — разрушать точки и наиболее опасные сооружения в обороне противника, не причиняя вреда населенным пунктам, где еще оставались и ждали освобождения советские люди. Эти залпы сотрясали воздух и над руинами Сталинграда, где продолжались напряженные уличные бои за овладение наиболее выгодными позициями к предстоящим штурмовым ударам.

Вслед за огневым валом поднялись в атаку танки и стрелковые части — главные ударные силы Донского фронта. Гитлеровцы сопротивлялись с отчаянностью обреченных. Подчиненные инстинкту самосохранения, они цепко держались за утепленные огневые точки и блиндажи, боясь степного мороза. Огонь и мороз — все их обрекало на гибель. И не было у них другого выхода, кроме сдачи на милость победителям. Однако всякий, кто пытался поднять руки, получал пулю в затылок. Оставалось одно — исступленно нажимать гашетку пулеметов и автоматов с надеждой продлить свое существование на какое-то время.

К исходу дня ударные силы 65-й армии, взломав оборону противника, продвинулись на 6–8 километров, затем, взаимодействуя с войсками 21-й армии генерала И. М. Чистякова, 12 января вышли на рубеж реки Россошка. Одновременно войска 57-й армии, наступая на Бассаргино, соединились с южным флангом 64-й армии и прорвали оборону противника на реке Червленая.

17 января загремели взрывы мин и снарядов на западных окраинах Воропоново. Ударные силы Донского фронта приблизились к Сталинграду на расстояние слышимости залпов и взрывов снарядов среднего калибра. Кольцо неотвратимо сжималось. Аэродромы в Гумраке и Питомнике оказались под огнем минометов и орудий. Прием транспортных и боевых самолетов прекратился. «Теперь померк даже наигранный оптимизм Гитлера, — писал тогда Цейтцлер — По его приказу в сводках Верховного командования впервые появились намеки на серьезность создавшейся… обстановки». Гитлер все еще отказывался давать Паулюсу свободу действий, а тот, проявляя верность фюреру, призывал обреченных оказывать стойкое сопротивление, запугивая их и себя «ужасами» капитуляции. После отклонения ультиматума потери группировки составили почти 100 тысяч убитыми, ранеными и пленными.

Советское командование вторично предложило окруженной группировке капитулировать. Паулюс молчал. У него еще оставалось 150 тысяч войск. Они продолжали сопротивляться, стягиваясь к стенам города, к позициям 62-й армии.

Позже по этому поводу В. И. Чуйков сказал: «В свою очередь я, как бывший командующий 62-й армией, со всей ответственностью заявляю, что Сталинград мог быть взят противником лишь при одном условии: если бы все до единого солдата были убиты. Мы дали клятву партии и народу — „Стоять насмерть!“. От этой клятвы нас могла освободить только смерть. Сие убеждение было продиктовано не только осознанием стратегической обстановки и необходимостью удержать город. Это было веление сердца. Оно отражало тот перелом в сознании советского солдата, который произошел в нашей армии у стен Сталинграда — „выстоять и победить врага“».

Утренние и вечерние сообщения Совинформбюро о ходе боев по ликвидации группировки Паулюса всколыхнули эвакуированных в заволжские районы сталинградцев. По степным поселкам потянулись вереницы пешеходов, саночников, упряжек со скарбом и детьми. Волга к той поре уже покрылась неподвижным льдом, и город — вот он, рукой подать, неузнаваемый, истерзанный; не терпится поскорее проскочить в него, найти, прикоснуться к родному гнезду, пусть разбитому, испепеленному… Меж заснеженных торосов запетляли пунктирными строчками следы одиночек, проверяющих крепость льда. Овальная двухкилометровая полынья перед заводским районом зияла синевой голубого фарватера, не застывала, похоже, не успела еще выдохнуть жар и горечь самой реки от тех дней. Здесь Волга долго не соглашалась спрятаться под ледовый панцирь.