— Для чего же тогда Шэню понадобилась канава длиной в восемнадцать миль?

— Вот здесь-то и зарыта собака, — вздохнул Питт. — Для всех насыпных работ в Сангари с лихвой хватило бы двух, а зачем было копать еще шестнадцать, знает пока только он один.

— С чего начнем? — спросил итальянец.

— Сейчас распакуем байдарку — ее им будет сложнее засечь, — загрузим снаряжение, на веслах дойдем до места слияния затона Хукера с каналом и постараемся достичь Колзаса. Хорошо бы, конечно, отыскать что-нибудь интересное, но к рассвету нам в любом случае необходимо вернуться сюда и увести шэнтибот в Атчафалайю.

— А как ты собираешься обмануть их системы слежения?

— Я рассчитываю, что они по-прежнему применяют ту же технику, что и на озере Орион. Лучи лазерных детекторов поймают бредущего по болоту охотника или закидывающего сеть рыбака за пять миль, в то время как низко сидящая в воде байдарка, крадущаяся вплотную к берегу, пройдет под лучом и останется незамеченной. Грести придется в лежачем положении, но другого выбора у нас нет.

Выслушав напарника, Джордино надолго задумался. По его надутой физиономии видно было, что далеко не все в предложенном плане вызывает у него одобрение. Наконец он пошевелился, тяжко вздохнул и с тоской уставился на свои ладони, представляя, видимо, во что они превратятся после многочасовой ночной гребли.

— Ладно, уговорил, — махнул он рукой и неожиданно ухмыльнулся. — Мамочка всегда считала меня неженкой, но я докажу, что она ошибалась, даже если сотру ручонки до кровавых мозолей!

Дуглас Уилер не ошибся, сделав прогноз на убывающую луну в последней четверти. Оставив сытого и впавшего в ступор Ромберга стеречь шэнтибот, друзья сели на весла и вывели скиф на чистую воду. В лучах света от ущербного месяца они легко находили дорогу: все изгибы береговой линии было видно как на ладони. Узкая и остроносая, с благородными обводами, байдарка быстро и бесшумно рассекала темную воду без особых усилий со стороны гребцов. В те редкие минуты, когда луну закрывали облака, ориентироваться помогали очки ночного видения.

Затон постепенно сужался, пока не превратился в узенькую протоку шириной в каких-нибудь пять футов. В отличие от более цивилизованных мест, жизнь на болотах пробуждается с наступлением темноты. Эскадрильи москитов, барражирующие над водой в поисках полнокровной жертвы, наполняли воздух неумолчным гудением. По счастью, их острые хоботки не могли проткнуть плотный неопрен гидрокостюмов, а лица и руки Питт и Джордино предусмотрительно намазали репеллентом. Тысячеголосый хор лягушек выводил нескончаемые рулады, то усиливаясь до немыслимого крешендо, то неожиданно умолкая, словно по мановению дирижерской палочки невидимого маэстро. В траве и зарослях бриллиантовой звездной россыпью мерцали мириады светлячков. Это было феерическое зрелище и незабываемый концерт, но у наших героев, к сожалению, имелись неотложные дела, не позволяющие отвлекаться на красоты природы.

Путь от стоянки до Призрачного канала занял около полутора часов. Командный пункт службы безопасности Шэня сиял огнями, как стадион во время футбольного матча. Установленные по периметру участка площадью примерно в два акра прожектора со всех сторон освещали старый особняк в колониальном стиле, некогда принадлежавший какому-нибудь плантатору. Дом окружали толстые кряжистые дубы с раскидистыми кронами. От крыльца к воде полого тянулась заросшая сорняками лужайка. Ветхое трехэтажное строение до боли напоминало знакомые с детства кадры из «Унесенных ветром», демонстрирующие разоренные войной усадьбы, куда возвращались уцелевшие в лихую годину хозяева.

В атмосфере явственно ощущался характерный запах китайской стряпни. За освещенными незанавешенными окнами виднелись снующие по комнатам фигуры в знакомой униформе. С нижнего этажа доносились режущие слух европейца визгливые звуки, которые уроженцы Поднебесной упорно именуют музыкой. Под этот немыслимый аккомпанемент завывал в упоении женский голос — столь пронзительно и душераздирающе, словно у певицы прямо на эстраде случились трудные роды. В окна гостиной на втором этаже можно было разглядеть нагромождение электронной аппаратуры и нескольких операторов, сидящих за мониторами. Единственное отличие от базы на озере Орион состояло в том, что окрестности командного пункта не патрулировались — охранники целиком полагались на лазерные детекторы и не опасались атаки извне. Амфибия на воздушной подушке стояла у самого берега, пришвартованная к импровизированному плавучему причалу, сооруженному из грубо сколоченного деревянного настила и привязанных к нему пустых железных бочек из-под солярки. На борту никого не было.

— Греби вдоль берега, — прошептал Питт. — Очень плавно и очень тихо. Представь, что ты аллигатор.

Джордино молча кивнул и погрузил лопасть весла в воду таким замедленным движением, какое случается наблюдать только при демонстрации съемки рапидом. Невидимый и бесшумный, как ночной призрак, скиф проскользнул мимо командной базы, прячась в тени освещенного лучами прожекторов берега. Лишь отдалившись на сотню ярдов от причала, друзья позволили себе остановиться и передохнуть. Все эти предосторожности диктовались суровой необходимостью. Стоило кому-то из них опрометчиво поднять голову или слишком высоко взмахнуть веслом — и миссию можно было считать проваленной. Они же, в случае обнаружения, не имели возможности даже защищаться — оружие было решено не брать, чтобы не перегружать легкую байдарку, и без того угрожающе низко сидевшую в воде.

— Судя по тому, что мы с тобой увидели, — снова заговорил Питт, — система безопасности в зоне канала в точности повторяет структуру на озере Орион. Только здесь охранники обленились и слишком полагаются на электронику. Рутина всегда засасывает и расслабляет. Держу пари, что они и за мониторами следят вполглаза.

— Ну, не скажи, — возразил итальянец. — Днем они нас в момент засекли, мы и опомниться не успели.

— Не путай скиф с пятнадцатифутовой плавучей хижиной. Такую махину любой радар за десять миль поймает. Там, на озере, нас зафиксировали бы еще до того, как мы спустили байдарку на воду. А здесь, как видишь, мы благополучно прошмыгнули у них под носом. Нет, что ни говори, а с бдительностью дела у них обстоят не лучшим образом.

— Все это подозрительно смахивает на Рождество, — проворчал Джордино. — Подарков под елкой нам, правда, не оставили, но спасибо и на том, что не задержали на светофоре.

— Поехали дальше, — предложил Питт. — Здесь ловить нечего, а нам до рассвета предстоит еще покрыть не одну милю. Ночью нам ничего не грозит, если вести себя осторожно, но как только взойдет солнце, мы с тобой превратимся в сидящих уток.

Отойдя на безопасное расстояние, они стали грести более энергично, ориентируясь по лунной дорожке, серебряной стрелой пролегшей по фарватеру канала. До конца его оставалось пройти около семи миль; дистанция казалась невообразимо огромной, а цель недостижимой, как мираж в пустыне. Стальные мускулы Джордино заставляли скиф мчаться вперед с достойной олимпийских заездов скоростью. Питт, несмотря на все свои старания, никак не мог угнаться за напарником — на три его взмаха веслом приходилось четыре-пять мощных гребков итальянца. Напоенный влагой и отдающий болотной тиной воздух затруднял дыхание; под неопреном гидрокостюмов оба обливались потом, но не решались разоблачиться. По темному небу, озаренному тусклым сиянием умирающей луны, стремительно неслись еще более темные облака, а где-то в отдалении, почти у горизонта, подмигивали разноцветными габаритными огнями вереницы автомобилей на мосту через Атчафалайю.

Канал разрезал Колзас, превратившийся по прихоти Шэня в город-призрак, на две половины. Городские кварталы располагались, в основном, на возвышенном клочке суши, подковообразно вклинившемся в заболоченные земли. Пустые глазницы окон и магазинных витрин служили скорбным напоминанием о покинувших Колзас жителях, которым уже не суждено вернуться в родные места. Между редкими уцелевшими зданиями тянулись груды обломков и щебня — жалкие останки снесенных бульдозерами домов. Старая гостиница в стиле барокко соседствовала с современной бензоколонкой и автомастерской. Ближе к окраине высилась городская церковь, отделенная от прилегающего к ней кладбища ажурной металлической оградой. Могильные надгробья сиротливо чернели в ночи крестами и гранитными плитами со стершимися от времени эпитафиями. Печальная картина, наглядно иллюстрирующая тщетность и бессмысленность человеческого бытия.