Фрэнк Монтень, записанный родителями в метрике под именем Франсуа, появился на свет в небольшом сельском приходе Плакемин под Новым Орлеаном. Жила семья в плавучем доме, построенном собственными руками отцом — простым рыбаком, занимавшимся ловлей лангустов. Монополизировав со временем всю добычу этого деликатесного морского продукта в регионе и поставляя его непосредственно в лучшие рыбные рестораны города, он до глубокой старости вел аскетический образ жизни, копил деньги и сошел в могилу миллионером, как и подобает истинному потомку гугенотов, известных своей расчетливостью и умеренностью в быту.

Говорить по-французски юный Франсуа выучился намного раньше, чем по-английски; позднее сокурсники в военном училище дали ему прозвище Попурри — за то, что он частенько мешал в разговоре слова обоих языков, ставших для него родными. Успев повоевать во Вьетнаме командиром взвода саперного батальона, Монтень сумел сделать стремительную карьеру — во многом благодаря нескольким инженерным дипломам, полученным в свободное от службы время. Его последним академическим достижением стала докторская степень по гидрологии. Украсив в сорок пять лет свои погоны генеральскими звездами, Монтень одновременно получил новое назначение. Ему поручили надзор за большей частью бассейна Миссисипи — от устья до места слияния ее с Миссури. Новоиспеченный генерал оказался идеальной кандидатурой для этой должности. Сам родившийся на реке, он знал и любил ее почти так же страстно и преданно, как свою ненаглядную женушку, младшую сестру лучшего друга босоногого детства, и своих трех дочерей-погодков. В то же время, как уже упоминалось выше, в глубине души Фрэнк Монтень боялся реки и не доверял ее буйному и непредсказуемому нраву, грозящему в любой момент обернуться катастрофой невиданного масштаба. Иногда ему даже снились кошмары, в которых Миссисипи выходила из берегов и разливалась в низовьях, затопляя миллионы акров плодородных земель, а затем, вместо того чтобы вернуться в прежнее русло, прокладывала себе другую дорогу к Мексиканскому заливу, попутно смывая целые городские кварталы в Батон-Руж и Новом Орлеане.

Еще до рассвета «Джордж Б. Ларсон», названный так в честь геройски погибшего много лет назад офицера Инженерного корпуса, вошел в цепь шлюзов, сооруженных для контроля разливов реки и выравнивания уровней Миссисипи и Атчафалайи, чтобы устранить угрозу устремления первой в русло последней. Эти гидротехнические сооружения по сути представляют собой гигантские дамбы, оборудованные системами экстренного сброса воды. Они начинаются пятьюдесятью милями выше Батон-Руж в районе Старой излучины, где за сто семьдесят лет до описываемых событий Ред-Ривер сливалась с Миссисипи. В 1831 году капитан Генри Шрив построил канал, связавший горловину излучины, в результате чего Ред-Ривер изменила свое русло, а Атчафалайя, бывшая прежде лишь одним из незначительных рукавов дельты, стала намного полноводнее. От истока до Мексиканского залива ее отделяет ныне всего сто сорок две мили, в то время как Миссисипи — целых триста пятнадцать. Поэтому Отец-реку влечет к младшей дочурке с той же неудержимой силой, как пение сирен — моряков античности.

Как только ворота последнего понижающего шлюза закрылись за кормой, Монтень вышел на палубу, чтобы полюбоваться процессом. Это потрясающее зрелище, даже если наблюдаешь за ним далеко не впервые. Стены гигантского железобетонного колодца начинают вдруг неторопливо вздыматься ввысь, а само судно с той же скоростью уносится вниз, словно на невидимом лифте. Атчафалайя протекает на пятнадцать футов ниже Миссисипи, и весь переход занимает порядка десяти минут. Помахав рукой смотрителю, генерал проводил взглядом удаляющийся шлюз. Нижние западные ворота уже захлопнулись, и внутрь вновь устремились потоки воды, поднимая ее на прежний уровень. «Джордж Б. Ларсон», набирая ход, двинулся вниз по реке в сторону Морган-Сити и выхода в Мексиканский залив.

— Когда вы рассчитываете прибыть в точку рандеву с исследовательским судном НУМА? — спросил Монтень у Жиро.

— Часам к пятнадцати, — без колебаний ответил шкипер. — Плюс-минус пять минут.

— Смахивает на лесопильное сырье, — заметил генерал, кивком указывая на пыхтящий буксир, тянущий за собой караван груженных бревнами барж.

— Должно быть, в Мелвилл идут, — задумчиво проговорил Жиро. — Я слышал, там какое-то большое строительство разворачивается.

Шкипер, с его выдающимся орлиным носом и напомаженными черными усами, лихо закрученными на кончиках, здорово напоминал Портоса из знаменитого романа Дюма. Подобно своему пассажиру, он родился и вырос в здешних краях, однако, в отличие от него, никогда их не покидал. Крупный мужчина с выдающимся животом, в котором редко когда плескалось меньше полугаллона местного пива, он был остер на язык и обладал весьма своеобразным чувством юмора, о чем было хорошо известно его коллегам и портовым чиновникам на протяжении всей реки. Заметив внимательный взгляд Монтеня, направленный на новенькую моторку с набившейся в нее четверкой ржущих юнцов, только что подрезавших его собственное судно и явно намеревающихся проделать то же самое с караваном, шкипер презрительно фыркнул и проворчал:

— Вот же глупые засранцы! Если у них сейчас заглохнет движок, никакой буксир не успеет затормозить или отвернуть вовремя. Инерция барж слишком велика: их просто размажет по воде, как кусок плавленого сыра.

— В их возрасте, помнится, я тоже устраивал нечто подобное, — мечтательно произнес генерал, предварительно убедившись, что с подростками ничего не случилось — их моторка обогнула нос буксира всего в нескольких ярдах от него и понеслась дальше. — У моего отца была старая восемнадцатифутовая алюминиевая лодка с подвесным двадцатипятисильным моторчиком. Когда он отправлялся на ловлю, я тайком выводил ее из сарая и гонял до посинения. Однажды папаша застукал меня за этим занятием и выдрал так, что до сих пор в одном месте чешется. Но я, как видите, все еще жив.

— И поделом! — убежденно сказал Жиро. — Вы уж меня извините за откровенность, генерал, только я вам прямо скажу: в таком случае вы в детстве были еще тупее, чем эти придурки.

Монтень нисколько не обиделся на шкипера за нарушение субординации. Тот много лет водил вверх и вниз по реке самые разные суда и чего только не насмотрелся за минувшие годы. Посадки на мель, разливы топлива, столкновения, пожары — все это не раз случалось на его памяти и научило соблюдать предельную осторожность и не ослаблять внимания даже на самых спокойных и безопасных участках. Подобно многим лоцманам и капитанам, на горьком опыте познавшим эту прописную истину, Жиро твердо усвоил, что Миссисипи ошибок и безалаберности не прощает.

— Как вы думаете, Люка, — снова заговорил после паузы генерал, — может так произойти, что в один прекрасный день Миссисипи прорвет все заслоны и хлынет в русло Атчафалайи?

— Любому дураку понятно, — ответил шкипер, — что для этого достаточно всего одного крупного разлива. Такое может случиться через год, через десять или даже двадцать лет, но в конце концов обязательно произойдет. Тогда река уйдет из Нового Орлеана, а половина его жителей останется без работы.

— Инженерный корпус прилагает все усилия, чтобы предотвратить подобный поворот событий, — с ноткой обиды в голосе возразил Монтень и добавил: — И не без успеха, как мне кажется.

— Человек не может слишком долго насиловать природу, — философски пожал плечами Жиро. — Рано или поздно она начинает мстить. Надеюсь когда-нибудь увидеть это своими глазами.

— Почему? — удивился генерал. — Неужели вам будет приятно наблюдать за катастрофой такого непостижимого масштаба? Снесенные наводнением города, затопленные посевы, тысячи погибших и пропавших без вести. Бр-р-р...

— Не в том дело, — уклончиво ответил шкипер, и взор его затуманился. — Уже сегодня через шлюзы и этот канал проходит весь сброс Ред-Ривер и Атчафалайи. Сами подумайте, какая колоссальная река образуется, когда к ним присоединится еще и Миссисипи! Это будет такое зрелище, какого не видывали со времен Всемирного потопа!