С точки зрения военного воспитания и тренировки в проведении охранных мероприятий было выбрано мало подходящее время: условия плавания были особенно тяжелыми, а движение эскадры, выше всякой меры перегруженной углем, уже само по себе являлось вопиющим нарушением всех элементарных правил корабельной организации безопасности.
Если адмиралу было угодно подменить серьезную боевую подготовку «игрой в солдатики», то и это следовало сделать обдуманно и логично. Адмирал отдал приказ, не указав момента его вступления в действие, и не потрудился проверить, дошел ли он до всех кораблей. Лебедев, уезжая за сестрой на «Орел», еще не знал о приказе, а вахтенный начальник не успел доложить ему о первом происшествии с арестом катера и о сигнале адмирала об аресте вахтенного начальника крейсера. Адмирал не обсудил приказ с начальником штаба. Он привык рубить сплеча и не считает нужным совещаться даже с ближайшими помощниками. Так, например, вчера последовал его приказ: стрелять по всякой шлюпке после второго окрика. Но через четверть часа последовало дополнение по семафору: не стрелять в капитанов немецких пароходов — наших угольщиков.
Когда это распоряжение дошло до нашего часового под кормовым флагом, которому надлежало применять на деле приказ адмирала, то он вполне резонно задал вопрос вахтенному начальнику: «А как ночью узнать немецких капитанов, ваше благородие?» На этот естественный вопрос вахтенный начальник мог только развести руками.
Очевидно, в штабе догадались, к каким бедам может привести приказ адмирала, и попытались смягчить его по семафору. Ведь мы пока не на театре военных действий. А германские угольщики не только не обязаны подчиняться всем распоряжениям адмирала, но, наоборот, он сам находится в полной зависимости от их доброй воли и согласия обслуживать русскую эскадру. Достаточно повторить в новом издании «гулльский инцидент», воспроизведя его в самом глухом углу африканского побережья в виде эксперимента с немецкими капитанами, — и мы останемся без угля, находясь за 8000 миль от России. Поэтому, по негласному распоряжению штаба всем командирам кораблей, приказ адмирала об обстреле шлюпок попросту был аннулирован.
До нас дошли сведения также о ряде других инцидентов на судах эскадры во время последнего перехода от Дакара. На буксире «Роланд» с вольнонаемной командой кочегары отказались поддерживать полное давление пара, когда «Роланду» было приказано буксировать «Малайю», ссылаясь на переутомление от чрезмерной жары. Адмирал был взбешен, грозил предать их военному суду, но буксир зафрахтован и служит по договору.
На пловучей мастерской «Камчатка», где помимо судовой команды имеется до 100 человек портовых рабочих, служащих по вольному найму, произошло столкновение рабочих с мастером и с заведующим мастерской инженером-технологом Л. Один рабочий повздорил с мастером и в ответ на его приказание сказал, что не обязан его слушать, так как принадлежит к другому цеху. Когда пришел начальник мастерской инженер Л., то мастеровой и ему повторил то же самое. Тогда Л. не удержался и ударил рабочего по лицу. Мастеровой бросился с кулаками на Л., но был схвачен.
И вот теперь возникло судебное дело «о нарушении мастеровым воинской дисциплины». Что касается поведения Л., то в приказе адмирала никакой оценки его поступка не сделано. А ведь в контрактах, которыми определяется положение рабочих в плавании, вовсе не сказано, что они приравниваются к «нижним чинам». В них имеется только ссылка на 1223-ю статью Морского устава, которая гласит, что «пассажиры и посторонние лица не имеют права вмешиваться в действия судового начальства».
Между тем Рожественский намерен применять к мастеровым законы военного времени наравне с нижними чинами. Вообще адмирал усвоил себе широкий взгляд на назначение законов: они должны давать право представителям власти «держать в ежовых рукавицах» своих подчиненных. А если формально закон этому назначению не отвечает, то долг начальства — дать закону надлежащее толкование и действовать сообразно с обстоятельствами, не по букве, а по духу закона. Дух же закона всегда заключается в том, что «начальство должно обеспечить повиновение подчиненных».
Правда, на эскадре есть страж писаного закона — наш флагманский обер-аудитор Добровольский, живущий на «Орле». Он пытался объяснить Рожественскому, что законы военного времени не могут применяться на эскадре, так как эскадра не находится на театре военных действий и не была объявлена высочайшим указом на военном положении как особая административно-территориальная единица. Но адмирала такие доводы нисколько не смутили. Считая, что это является следствием недосмотра и упущения, он решил исправить ошибку и присвоил себе прерогативы верховной власти, собственным приказом объявив 2-ю эскадру флота Тихого океана на военном положении с момента выхода из Либавы, т. е. распространил его действие на полтора месяца назад, вопреки утверждениям законоведов о том, что закон обратной силы не имеет.
По словам обер-аудитора, действия адмирала с преданием суду трех офицеров «Донского» являются вопиющим нарушением всех требований морского судопроизводства и с юридической стороны не выдерживают никакой критики. Приказы адмирал составил лично, под непосредственным впечатлением. Объяснения командира «Донского» он также не пожелал выслушать. Офицеры возвращены в Россию для предания суду, но никакого дознания и следствия по предъявленным обвинениям произведено не было. Когда они явятся в Главный Морской штаб с предписанием адмирала, там просто не будут знать, на основании каких данных их надлежит судить. Материалом могут служить только личные показания обвиняемых и телеграмма Рожественского с донесением об их преступлении, в которой оно квалифицировано как «неповиновение». Между тем это слово является определенным юридическим термином. Под ним подразумевается «сознательное неисполнение приказания, лично полученного от начальника». Офицеры же действовали с разрешения командира и старшего офицера крейсера, являющихся их прямыми начальниками. Поэтому их проступок в крайнем случае мог бы быть подведен лишь под статью «о неисполнении общих распоряжений начальника».
Последние приказы адмирала восприняты офицерским составом эскадры как прямое оскорбление и вызвали резкую критику. Упоминание об артурской эскадре вызвало ядовитое замечание, что именно «господам адмиралам» не мешает хорошенько запомнить этот урок, так как только нераспорядительность высшего командования поставила артурскую эскадру под неожиданный удар противника. Командиры же пытались самостоятельно принять меры для защиты кораблей — установить боны, поставить сети, но адмирал Алексеев отменил эти распоряжения.
Далее — кто, как не руководители флота, не сумели перед войной провести правильное распределение морских сил и упрятали боевую эскадру в артурскую мышеловку? Кто догадался оставить линейный флот в самый напряженный момент без охраны на внешнем рейде и не предпринял серьезной крейсерской разведки в открытом море? Офицерский состав артурской эскадры представлял собой прекрасный боевой материал, но главное командование не сумело правильно использовать эти его качества. Поэтому Рожественскому не пристало бросать обвинения в лицо всему офицерскому составу 2-й эскадры. Он, как бывший начальник Главного Морского штаба в момент начала войны, сам несет большую ответственность за то безвыходное положение, в котором очутилась артурская эскадра с первых дней войны, Что же касается боевых заслуг, то Рожественский пока прославился только боем с рыбаками.
Случайный эпизод с офицерами «Донского» ярко показал, какая непроходимая пропасть разделяет командующего от его командиров кораблей и всей массы кадрового офицерства. Ореол величия, таинственности и недоступности, окружавший адмирала, начал понемногу рассеиваться. Личность командующего раскрылась перед всей эскадрой в настоящем свете, обнажая лицо типичного сатрапа Российской империи, не знающего никаких ограничений своего самомнения и дикой воли.
