25 декабря. Вчера в 7 часов утра эскадра в составе пяти броненосцев и семи транспортов вышла на соединение с Фелькерзамом в Носси-Бе.

Крейсера назад не пришли. На рассвете вчера был обнаружен в океане за косой наш посыльный «Роланд». Он вернулся из Томатавы, куда ходил для отправки телеграмм и сбора сведений.

Когда мы были уже в океане и шли походным строем, с «Роланда» разнеслось известие, что Артур капитулировал. Наша артурская эскадра полностью уничтожена, перестала существовать или, как горько иронизируют моряки, превращена в подводный флот. Так бессмысленно была сведена на нет эта могучая сила, насчитывавшая до 50 кораблей всех рангов, в то время как противник не понес существенного урона.

Вчера утром, через час после выхода в океан, у нас заработал беспроволочный телеграф. Была принята телеграмма: «Иду с «Бодрым» и «Бедовым». Последний имеет повреждение в машине. Угля на 16 часов хода. «Светлана».

В 12 часов произошла встреча с посланцами из отряда Фелькерзама. Наконец-то мы своими глазами увидели корабли, с которыми расстались больше двух месяцев назад.

Миноносцы немедленно подошли к транспорту «Анадырь» пополнить запас угля. Один из них был взят затем на буксир «Роландом», пока на «Камчатке» выполняют для него расточку вкладышей для подшипника.

26 декабря. За первые сутки похода эскадра сделала всего 119 миль из-за многочисленных аварийных задержек.

Вчера вечером на «Орле» продуло фланец паровой трубы в кочегарке, давление в котлах упало, и корабль потерял ход. Эскадра сбавила ход до 6 узлов, так плетется и сейчас. Соединение с Фелькерзамом сможет состояться только завтра утром. Ночью адмирал выслал «Светлану» вперед с извещением о нашем приходе, а миноносцы остались при отряде броненосцев. Один из них продолжает тащиться на буксире у «Роланда», другой же несет обязанности разведчика и летает по сторонам для осмотра и проверки встречных судов. Как-то непривычно видеть при броненосцах наши собственные миноносцы, так как весь поход нам постоянно мерещились только неприятельские.

Вчера встретили рождество по старому стилю. Собственно говоря, никакой торжественной встречи не устраивали, так как из-за последних тревог, погрузок и авралов было не до этого. Не удалось организовать и елку для команды с подарками и развлечениями, как проектировал Гирс. Была обедня, офицеры и команда после долгого перерыва помылись пресной водой и оделись в чистое обмундирование. В кают-компании к обеду подали последнего поросенка и выставили более обычного вин и ликеров. Но ни жаркая погода, ни внешняя обстановка ничем не напоминали рождественские праздники. Общее настроение кают-компании было подавленное под впечатлением вести о сдаче Артура. Оно еще более омрачилось из-за острого конфликта всего офицерского коллектива с командиром броненосца.

За время похода командир, пользовавшийся репутацией опытного моряка, хотя и старой школы парусных времен, постепенно стал терять свой престиж среди офицерского состава. В его руках, после плаваний на фрегатах с парусным вооружением, оказался броненосец самого нового типа, к тому же еще недостаточно испытанный и требующий от руководителя больших технических знаний.

Между тем командир по старой привычке прирос к ходовому мостику. На походе он не спускается ниже батарейной палубы, а находится неотлучно в ходовой рубке или в запасной каюте на верхнем носовом мостике. Он вмешивается в управление рулем, считает обороты машины и следит за быстрым подъемом флажных сигналов. О каждом изменении курса или скорости хода он велит докладывать и даже ночью выбегает из каюты при каждом звонке машинного телеграфа. Во время эволюции он нервничает из-за боязни столкнуться с ближайшими судами, сбивает с толку вахтенного начальника, а в результате получает сигналом «неудовольствие адмирала».

Влияние командира на организацию жизни корабля постепенно сошло на нет. Вопросы обучения команды и боевой подготовки корабля целиком перешли в ведение старших специалистов, которые негласно принимают все ответственные решения, лишь формально санкционируемые командиром без проверки и обсуждения их. На ходу командир подменяет вахтенного начальника, а на якорной стоянке, выйдя на спардек, начинает вмешиваться во все текущие судовые работы, как подъем катеров, спуск шлюпок, погрузка угля и мытье палубы. При этом он быстро раздражается, начинает на всех кричать, отдает десять приказаний одновременно. Из ничтожных, пустых текущих дел он устраивает такой грандиозный аврал, что наши бедные мичманы и лейтенанты только руками разводят, представляя себе, что может получиться в бою при такой системе командования.

Как большинство русских командиров и адмиралов прошлого столетия, он искренно убежден в том, что сущность командования заключается в терроризировании своих подчиненных. Его задергал своим самодурством адмирал, а он в свою очередь должен тянуть своих подчиненных.

Разрыв нормальных отношений между командиром и кают-компанией «Орла» произошел на почве возмущения его диким поступком с нашим больным офицером и младшим доктором. Дело произошло так. С броненосца «Орел» был отправлен на госпитальный корабль заболевший тропической лихорадкой второй артиллерист Гирс. Когда стало известно, что эскадра выходит в море из бухты Танг-Танг на соединение с Фелькерзамом, то Гирс, допуская, что на ходу возможна встреча с неприятелем, просил по семафору вернуть его обратно на броненосец, желая быть полезным своему кораблю. С «Орла» за Гирсом послали паровой катер, на котором для сопровождения больного отправился младший врач Марков. Было уже около шести часов вечера и до спуска флага оставалось не более четверти часа, а катер был назначен в дозорную цепь.

У трапа госпитального корабля катер по случайным причинам задержался на несколько минут. Когда, приняв Гирса, он подошел к нашему броненосцу, раздался сигнал спуска флага и трап был убран. Тогда стоявший на руле катера мичман Туманов подошел к кормовому балкону. Принять Гирса на корабль было бы делом нескольких секунд. В этот момент командир, заметив катер, поднял истерический крик, что он запрещает катеру приставать к броненосцу и приказывает без малейшего промедления идти в дозор, невзирая на присутствие больного и доктора. Старший врач Макаров немедленно заявил командиру, что для больного крайне вредно пребывание под открытым небом в ночной сырости, но выслушал в ответ от него поток каких-то сумбурных выкриков, среди которых можно было только разобрать отдельные слова: «Адмирал! Спуск флага! Дозор!»

Когда в 5 часов утра, после дождливой, сырой и холодной ночи, офицеры вернулись с дозора на броненосец, командир устроил возвратившимся специальный спектакль «выговора на шканцах при фронте офицеров» и заявил, что «есть вещи, которые недопустимы на боевом корабле». Офицеры вполне согласились с этой формулировкой, отнеся ее к действиям самого командира, который из-за пустой формальности рискует нужными для корабля людьми.

По морскому обычаю в праздники и торжественные дни кают-компания приглашает командира к обеду. В обычное время на больших кораблях командир обедает отдельно в своем салоне. Вчера, встречая рождество, кают-компания отказалась передать через старшего офицера приглашение командиру, и обед прошел в его отсутствии. Это — весьма чувствительный укол его самолюбию. Самый факт показывает, что офицеры отнюдь не намерены безропотно сносить выходки командира и готовы перейти к организованному протесту.

Стоит почти полный штиль, даже мелкая рябь не бороздит океан, и только длинные и мерные зыбины докатываются до нас по блестящей зеркальной глади. Воздух абсолютно прозрачен. Слева на горизонте среди легких облаков глаз все время улавливает бледнолиловые зубцы вершин мадагаскарских хребтов. По вечерам заходящее солнце, погружая в водяную пучину свои жгучие лучи, создает такие феерические картины из групп облаков, окрашенных в цвета всей гаммы спектра, что человеческое воображение невольно цепенеет в изумлении перед таким размахом творческого порыва природы. На востоке, где скрыт Мадагаскар, окутанный дневными испарениями океана, вспыхивают немые зарницы. Их бледнокрасное отдаленное зарево кажется мерцанием ночной лампады, озаряющей покой природы.