— Ты не ответил, Митенька. Почему меня не бросил? Пожалел?

— Давай не будем, — сказал он.

По Митиным прикидкам, если делать в сутки по пятьдесят — шестьдесят километров, не ломать ноги и не поддаваться на Дашкины уговоры пожить денёк в каком-нибудь райском уголке, им оставалось преодолеть не больше тысячи километров. Никаких проблем. Поселения попадались всё реже, иногда за два-три дня не встречалось следов человеческого присутствия, зато леса и водоёмы превратились в продовольственные кладовые: грибы, ягоды, рыба, непуганая мелкая живность, которая сама шла в руки. В буквальном смысле. Однажды в речной заводи, зайдя по колено в воду, они с Дашей за полчаса накидали на берег с десяток то ли лещей, то ли жерехов, упитанных, жирных, вялых от перенасыщения радиацией.

В ту ночь, обожравшись рыбой, запечённой на углях, долго лежали без сна на еловой подстилке, любуясь звёздным небом. Обоим было хорошо, как никогда прежде. Наркотическая хмарь предыдущей бессмысленной жизни давно повыветрилась, и они чувствовали себя словно новорождённые. От этого было немного жутковато. Не убирая твёрдой ладошки из его руки, Даша нарушила привычное необременительное молчание.

— Зачем? — спросила с печальным вздохом.

— Что — зачем? — Митя, конечно, знал, о чём она думает, но хотел получить подтверждение.

— Зачем куда-то идти, когда можно остаться здесь? Погляди, Митя. Лес, река, тихо, чисто. Зверюшки ручные. Или тебе плохо со мной? Зачем возвращаться к людям? Они злые, отмороженные. Мне кажется, я раньше вообще не жила.

— Ты не жила, и я не жил. Разве в этом дело?

— А в чём, Митенька?

— Твои предки тоже не жили, дедки с бабками. Никто в России никогда не жил как хотел. Кроме приватизаторов. Это не причина, чтобы Димыча кинуть. Придумай чего-нибудь получше.

Митя не заметил, как мимоходом нарушил вторую заповедь изменённых. Не вдумывайся в слова — вот что она гласила. Хуже будет. Даша мягко попеняла:

— Ты слишком быстро вернулся, Митенька. Слишком быстро вернулся в прошлое.

— Ну и что?

— Ничего. Я рада… Но почему ты меня избегаешь?

— С чего ты взяла?

— За целый месяц у нас не было секса. Только один раз, да и то когда спал.

— Как это — спал и секс? Разве так бывает?

— По-настоящему только так и бывает. Всё хорошее нам снится, всё плохое происходит на самом деле.

Верная мысль, подумал Митя. Изменённые всегда счастливы, потому что живут с помрачённым сознанием. Им худо, если не удаётся вовремя принять очередную дозу, но это ерунда по сравнению с тем, что испытывает вочеловеченный. Множество страхов заново поселяются в его душе и отравляют жизнь. И главное, он всегда сознаёт, что ему не уцелеть в том мире, где восторжествовало зло.

… Настоящая беда, как и крупная удача, приходит всегда неожиданно. Оторвавшись от дикой Печоры, катящей отравленные воды вспять, они со дня на день ожидали, что вот-вот появятся из лесных сумерек сторожевые разъезды. Тому было много признаков. Всё чаще попадались следы от костров, на деревьях встречалиа засеки. Мелкий зверь сторожился, не кидался обморочно под ноги, ища знакомства. На рассвете ноздри улавливали горьковатый жилой дымок. Однажды откуда-то будто из-за тридевяти земель, донёсся собачий лай. В пространстве ощутимо присутствовал свирепый человеческий дух. Стояла макушка лета, они оба к концу пути превратились в дикарей. Исхудали до коричневого блеска, одежда истрепалась, глаза лихорадочно блестели. Оба знали, что дойдут, и не верили в это…

Брели берёзовым перелеском, след в след, как обычно, Даша впереди. Митя сзади на пять шагов. Девушка что-то грустно курлыкала себе под нос. Под утро в укромной пещере она всё же добилась от Мити секса но вроде сама была не рада. Секс получился грустный. В самый неподходящий момент она вдруг разрыдалась и тут же хлопнулась в обморок. Испуганный, Митя тряс её, колотил по щекам, допытывался:

— Что с тобой, что? Ты ведь этого хотела?

— Не этого, — крикнула она. — Отстань от меня урод!

Митю озадачила её повышенная чувствительность и неожиданная грубость. По дороге он несколько раз возвращался к утреннему эпизоду. Даша отнекивалась, дескать, не лезь, потом кое-как, нехотя объяснила, чте оказывается, есть разница между тем, когда обслуживаешь клиентов, и тем, когда занимаешься сексом бесплатно. Бесплатные занятия сексом причиняют боль, она сама столкнулась с этим впервые.

— Какую боль? Физическую? — допытывался Митя.

Не получил ответа.

Он не спросил, почему она обозвала его уродом. Это как раз ясно. Норма — это мутация, вочеловечение — отклонение от нормы, другими словами, уродство. Конечно, не ей упрекать. Но… женская логика…

В берёзовом перелеске Митя загляделся на низкие предвечерние облака, вьющиеся по небу, будто стая диковинных птиц с гигантским размахом крыл, — загляделся и не заметил, как Даша, идущая впереди, исчезла, словно провалилась под землю. Так и оказалось. Обнаружив, что её нет, Митя тихонько позвал:

— Дашка! Дашка, ты где?

Из-под земли глухо отозвалось: «Митя, я здесь», и наконец он различил узкую, как рана, трещинку в земной коре. Девушка угодила в ловушку, приготовленную для крупного зверя. Так он подумал, но когда подполз к краю и свесил голову вниз, увидел: что-то не так. Яма чересчур глубокая, как колодец, с гладкими, словно отполированными краями, сходившимися конусом вверх. Далеко внизу бледной точкой светила Дашина голова. Если это западня, то какая-то особенная и вряд ли оборудованная человеком. Конус и полировка стен — вот что смущало. Возможно, такая воронка могла образоваться при взрыве пневматической мины, какие миротворцы использовали, выкуривая туземцев из пещер. Что то Митя слышал об этом, но точно не помнил. Да это было сейчас и не важно. Надо поскорее вызволить «матрешку».

— Эй, Даша, — окликнул он, — Ты целая? Руки, ноги не поломала?

— Всё хорошо, — услышал из земной толщи. — Вытащи меня, Митя, тут что-то плохое бродит.

Он не стал вдумываться в её слова. Кто там мог бродить в глубине, чушь какая-то. Уже прикинул, что бечёвка, которая в ранце, не годится, чтобы вытащить «матрёшку». Лучше срубить подходящую тонкую берёзку и опустить в яму. Поднялся на ноги, обернулся и увидел перед собой в двух шагах здоровущего медведя. Хозяин тайги укоризненно покрутил башкой, похоже, осуждая его, Митю, за легкомыслие. Митя не удивился, что тот подкрался неслышно, медведь — великий охотник, но поразился, что, кажется, улавливает мысли и намерения зверя. Мысли плохие.

«Значит, на людишек ямку нарыл, — не сказал, а подумал Митя. — Но зачем? Ты же не людоед».

«Для порядка, — ответил медведь, — чтобы совместить границы бытия».

Почудился или нет Мите этот разговор, но когда он полез за топором, медведь протянул лапу и толкнул его в грудь. Несильно, но точно. И с той же укоряющей усмешкой. Митя кувырнулся в яму и на лету успел подумать, что раздавит «матрёшку», если… Но Даша посторонилась, и Митя аккуратно приземлился на корточки, потом шмякнулся задом, да так, что в затылке хрустнуло.

— Ой! — сказала Даша. — Вот и ты, любимый.

— Да, я, — с достоинством отозвался Митя. — Ну, покажи, кто тут бродит?

— Сам услышишь… Зачем ты это сделал? Как мы теперь выберемся?

— Сделал и сделал. Соскучился…

На дне ямы — свалка древесного мусора, смягчившего удар. Размером она по низу — метра три в диаметре, не тесно, просторно. И действительно, такое ощущение, будто рядом кто-то дышит. Митя обследовал стены, простучал глину, слепившуюся в камень, костяшками пальцев. В некоторых местах звук замирал, в других чуть прозванивал. Там явно были полости, и именно там кто-то копошился, попискивая и сопя.

— Что, что? — торопила Даша.

— Не блажи. Кроты ходы роют, что ещё?

Сам обеспокоился не на шутку. Кто из руссиян не слышал об ужасных существах, их называли землеройками, — пожирателях мертвечины, разорителях кладбищ. О них писали в газетах, пугали ими непослушных детей, но в натуре их никто не видел. Если землеройки существовали на самом деле и если воронка их, то им с Дашей недолго осталось мучиться. В голову пришла бредовая мысль: а что, если медведь и землеройки действуют заодно? Медведь сверху поставляет пропитание, а землеройки что-то отдают взамен.