— Кин, — шепнул он стоящему рядом приказчику, — это радиовышка?

Тот кивнул.

— Богато живут, у нас в баронстве не в каждой веси такое есть, а тут торчит. Кстати, тут есть свое место силы, ты чувствуешь его?

Константин прислушался к ощущениям, и вправду, что-то странное было где-то неподалеку, оттуда тянуло спокойствием, безопасностью. Воронцов мотнул головой в сторону дальнего края поселка, где в круг стояло несколько идолов.

— Там?

— Молодцом, Ваше сиятельство, — похвалил его Кин. — Верно определил. Смотри, там буза намечается.

Константин посмотрел на собравшихся в центре площади бандитов, тут были и те, кто только приехал, и те, кто охранял базу. Всего Воронцов насчитал девятнадцать человек. Женщина была только одна — крепкая молодка в кожаном плаще, шляпа, не как у ковбоев, а нечто более женское, даже странно, но смотрелось интересно, высокие сапоги с самыми настоящими шпорами. В руках карабин, но не Родимцева, и короче, и дизайн немного другой, и система магазинная, не как у тех, что были у Кина и его людей, больше похоже на штатовский М14. Она внимательно слушала самопровозглашенного лидера бандитов Ждана, и с каждым словом хмурилась все сильнее. Бывший детектив хоть и не слышал, о чем они говорят, но было видно, что вокруг молодки кучкуются крепкие парни из тех, что в рейде не было, похоже, назревал передел, банда была не так однородна. Он покосился на стоящего рядом с ними Черена, так звали неизменного конвоира, которого Ждан оставил их сторожить. Тот настороженно поглядывал на сходку и нервно мацал рукоять револьвера. Его револьвера, того самого из «Лавки братьев Силовых».

Голоса становились все громче, явно назревал скандал, похоже, тут были две группировки. Первая сплотилась вокруг дамочки, вторая вокруг Ждана, который уже в открытую орал на присутствующих, причем его партия сильно проигрывала в числе, сказался неудачный рейд. За самопровозглашенного главаря стояли всего семь человек.

— А бабенка не робкого десятка, — прошептал Кин, — и уважают ее.

Черен так зыркнул на приказчика, что тот предпочел больше не комментировать происходящее.

Константин же, с интересом наблюдая за разборкой власть имущих, уже понял, что миром дело не кончится, ор стоял такой, что теперь отдельные фразы можно было без труда расслышать. Ждан, принявший эстафету от погибшего от руки Кина Соловья, напирал на то, что был заместителем главного пахана, и бабе подчиняться не намерен. Пусть она и жена покойного. Женщина же отмалчивалась, стояла спокойно и с достоинством, слегка возвышаясь над низкорослым, пусть и крепким, Жданом. За нее говорил бугай ростом примерно с Воронцова, может, чуть пониже, примерно метр восемьдесят, но вот что здоровяк килограмм на тридцать тяжелее, лысый, в шрамах, и со здоровенными кулаками. Говорил он не слишком громко, размерено, спокойно. И явно выигрывал в словесной дуэли. Константин присмотрелся к дамочке, на зрение он не жаловался, площадь была хорошо освещена. Она была ниже его на голову, значит, примерно метр семьдесят пять, волосы заплетены в тугую косу, угольно-черного цвета с отчетливым синим отливом, такое Константин видел впервые. Сомнительно, что тут дошли до покраски волос. Неужели природные? Красиво. Лицо восточное, скуластое, миндалевидный разрез глаз. Именно в этот момент она посмотрела на пленников. Странный контраст — восточные черты лица и ярко-серые, как расплавное серебро, глаза. Оригинальная барышня. На секунду их взгляды встретились. Нет, не было никакой вспышки, или чего-то еще, просто короткий поединок. Надо сказать, жесткий у этой дамочки был взгляд, а еще проницательный, Воронцову показалось, что она ему словно в душу заглянула. Потом она посмотрела на Кина и Аишу и, потеряв интерес к пленникам, уставилась на Ждана. Тот стоял метрах в трех, брызгая слюной и понося всех подряд.

Все случилось почти мгновенно. Ждан потянул из кобуры «Императора», его люди тоже схватились за оружие, вот только они даже не успели выстрелить. Женушка покойного Соловья вытянула руку, а затем сжала ее в кулак, резко, с вывертом. Даже стоя в двадцати метрах, Константин почувствовал, как плеснуло силой. Ждан устоял, бес его знает, почему, а вот его люди безвольно упали, повалившись друг на друга. Только самопровозглашенный главарь все же выхватил пистолет и даже выстрелил от бедра, и ведь попал, прямо в сердце угодил. Константин замер, он отчетливо разглядел крохотную вспышку на груди женщины в том месте, куда угодила пуля. Вот только результат оказался не тот, который ожидал Воронцов — барышня так и осталась стоять, лишь слегка покачнулась, не было похоже, что пуля причинила ей вред. Все это случилось за пару секунд, реакция бугая была молниеносной, здоровяк-телохранитель в прыжке сбил Ждана с ног и принялся месить его рожу своими здоровенными кулаками.

— Хватит, — выкрикнула атаманша, и крепыш тут же замер, даже руку, занесенную для удара, не опустил.

Черен рванул было к ним, вытягивая из кобуры револьвер, но Воронцов успел ухватить его за плечо, и когда тот обернулся, чтобы выстрелить в наглого раба, посмевшего его тронуть, то столкнулся с твердым уверенным взглядом пленника.

— Куда? — прошептал Константин, стараясь не обращать внимания на ствол револьвера смотрящего ему в брюхо. — Там все кончено. Тоже подохнуть захотел? Твои проиграли. Можешь поиграть в героя и умереть вместе с ними, а можешь остаться жить. Ты даже пяти шагов не пройдешь, вон тот, с краю, держит нас на прицеле. Дернешься на новую командиршу, и тебе череп прострелят быстрее, чем ты руку поднять успеешь. Твой выбор?

Черен повернулся к площади, до него дошло, что пленник прав, там уже все было кончено.

— Связать и повесить, — жестко приказала новая «королева улья».

Люди, которые выступали на ее стороне, кинулись к телам и принялись сноровисто крутить проигравшей стороне руки.

— Не дури, — прошептал Воронцов.

Черен кивнул и убрал револьвер в кобуру.

— Я тебе должен, Ваш сиятельство, — произнес он и отступил на прежнее место.

— Много интересного увидел? — шепотом поинтересовался Кин.

— Много. Я так понимаю, то, что продемонстрировала эта дамочка, результат употребления сфер?

— Да, — подтвердил приказчик. — Но я бы не сказал, что она сильно преобразилась, может быть, сферы три. Но если у них тут есть ведун, она свое получит, ты им много сфер подарил. Да и та, что ты отдал мне, тоже у них оказалось. Эх, надо было твои богатства укрыть, хотя, если у бандюганов имелся человек с поиском захоронок, то прячь, не прячь, все одно — найдут.

— Пусть подавятся, — махнул скованными руками Воронцов, — чтоб у них прокачка криво пошла.

— Что? — не понял Кин, услышав очередное незнакомое слово.

— Ну, то, что ты называешь преобразованием, — вздохнув, пояснил бывший детектив, мысленно проклиная свой длинный язык. Да уж, говорить совсем по местному у него не получалось, прорывались словечки другого мира, к которым он так привык, что даже не замечал.

Приказчик кивнул, сделав вид, что понял.

На площади закончили вязать проигравших и поволокли их к перекладине, которая стояла чуть в стороне. Народ, населяющий поселок потянулся полюбоваться на казнь. Константин даже увидел пяток детей лет трех-четырех, которые держались за юбки женщин, и нескольких подростков от тринадцати до пятнадцати. Ну да, телевизора нет, радиовещание наверняка в зачаточном состоянии, если вообще есть, а казнь — фактически культурно-массовое мероприятие.

Про них временно забыли, как и про транспорт. Воронцову надоело стоять, и он уселся на землю прямо у колеса грузовика, на котором их везли. Черен скосил на него глаза, но ничего не сказал. Не пытается бежать его благородие, не нападает, ну и пусть сидит. Аиша, которая оправилась от контузии, пристроилась рядом, а скоро к ним и Кин присоединился. Так и сидели втроем, наблюдая за приготовлениями к казни. Для приказчика и ведуньи — привычное дело, а вот Константину зрелище было в новинку, как-то не казнят в двадцать первом веке преступников прилюдным повешением. Не сказать, что оно ему нравилось, ему были чужды либеральные взгляды, и когда в двадцать третьем вернули смертную казнь, он был доволен. Правда, не знал, что через два года его самого приговорят к смерти, заменив ее на роль лабораторной крысы. Но он все равно не жалел, и спокойно принял бы смерть, как принял то, что его размажет по бетонному коридору, как и всех, кто был до него. Здесь же это было нормой, и мерить аборигенов по себе не имело никакого смысла, оставалось принять, что сейчас семь человек просто повесят, без суда и следствия.