— Не кобенься, Ваше сиятельство, — произнес незнакомый голос, — никто про вас худо не думает. А подкрепиться вам нужно.

Воронцов перевернулся и посмотрел на говорившего. Пожалуй, его можно было считать самым старым из пленников, даже Кин уступал ему лет десять, мужику было не меньше шестидесяти, худой, уставший, осунувшееся лицо, грязные волосы, обгрызенные ногти, мешки под глазами. Он поставил на лежак корзину и вернулся к остальным.

Желудок снова заурчал. Воронцов стянул кусок тряпки, которой была накрыта еда. Цельная запеченная курица, остывшая, но все равно пахнувшая так притягательно, краюха серого хлеба, кусок сыра. Рот моментально наполнился слюной, но Константин сдержался. Он оторвал себе куриную ногу вместе с бедром, затем кусок хлеба и немного сыра. В корзине оставалось еще достаточно еда, конечно, накормить всех не выйдет, но понемногу каждому хватит.

— Кин, — позвал он, — забирай остальное, поешь сам и людям дай. Мне этого достаточно.

Приказчик кивнул и, подойдя, забрал оставшееся. Последовав примеру Воронцова, он оторвал себе вторую куриную ногу и взял немного хлеба с сыром, остальное передал узникам. Константин ел, стараясь не смотреть на людей, ему было стыдно, для него принесли нормальную еду. Возможно, Авия хотела проучить его, и когда бы благородный сожрал бы все в одну харю, местные его наверняка бы отмудохали, это где-то там, в мире, он боярин, а здесь он такой же пленник. Как бы ему не хотелось жрать, быть зарезанным озлобившимися людьми не хотелось еще большею.

— Ваше сиятельство, — звякнув кандалами, подсел к нему Кин, — вы правильно поступили, завоевали у пленников уважение, не привыкли они к хорошему отношению от подобных вам.

Константин согласно кивнул, расчет был верен.

— Слушай, Кин, а с чего только у нас с тобой кандалы, может, надо попросить, чтобы их сняли?

— С вас, может, и снимут, а вот с меня точно нет. Ну да не беда, не повесели за то, что я Соловья убил, и то хорошо.

— Мне показалось, что Авия не слишком опечалилась смертью любовника, или кто он ей там был?

— А чего печалится ей-то? Баба она видная, другой конец найдет. Власть теперь полностью в ее руках, хотя за эти дни банда сократилась вполовину. Но число — дело поправимое, уже к середине лета она наберет еще человек десять. Ну да нас уже тут не будет. Мужики сказали, что тут еще баб с дюжину, как только тьма пройдет, нас всех в грузовики и на продажу. В вольный город Тверд, рудники там самые разные, горный край, на берегу огромного озера, откуда берет начало великая река Ура, которая впадает в восточное море. Ну, да я рассказывал вам, — он понизил голос. — Там, где-то рядом с ним, ваша вотчина. Но это очень далеко. Кстати, атаманша тоже с востока, но совсем уж дальнего, наверное, все же подальше, чем «ваши земли». — Он специально выделил последние слова интонацией, словно говоря, что он помнит про то, что Воронцов самозванец, ставший боярином случайно, благодаря имени и фамилии. — Странно даже, после тьмы редко к нам оттуда люди приходят, а тут на нее наткнулся. Хотя мне кажется, она не чистокровная восточница, много в ней крови славов, где-то половина, а то может, и все три четверти.

Константин внимательно слушал, он уже съел все, что взял. Кое-как утолил голод, до утренней каши протянет. Его стало клонить в сон, он зевнул, прикрывая рот ладонью, звякнула цепь кандалов. Приказчик заметил это движение.

— Ложитесь спать, Ваше сиятельство, мы с мужиками поговорили, они вам уступили эту лавку, она теперь ваша, остальные посменно спят.

Константин кивнул, он вымотался, хотелось нормально выспаться, а не вахтой, хотя сомнительно, что это удастся, храп наверняка будет стоять, слишком много народу тут. Хотя… Он оторвал пару небольших кусочков от чистой тряпки, которой накрывали еду, и немного пожевав их, заткнул себе уши, гул голосов стал гораздо тише.

— Спокойной ночи, Кин, — пожелал он и, отвернувшись к стене, закрыл глаза.

— Спокойной, Ваше сиятельство, — пожелал в ответ приказчик и ушел к остальным, которые тоже укладывались спать и делили нары.

Как ни странно, Воронцов выспался. Те, кто бодрствовали, ожидая своей очереди, пихали храпящих, и бывший детектив был очень рад, что сам не храпит, сопит — да, но вот храпа за ним никогда не замечалось.

Браслеты ему жутко надоели, хорошо, что рукава рубахи руки защищали, иначе бы давно кожу натерли. Кое-как умывшись, Константин обвел собравшихся «отеческим» взглядом.

— Милейшие, есть у кого тонкий гвоздик или проволочка?

— Найдется, — произнес тот самый седой мужик в годах, которого Воронцов мысленно окрестил Дедом. — Никак, Ваше сиятельство решил кандалы свои снять? Не боитесь, что за своеволие накажут?

— Не пристало мне бояться, — с пафосом, гордо ответил Константин, и поймал себя на мысли, что медленно вживается в роль. Маска боярина начала прирастать к лицу. Вот только роль очень сложная, и с ней можно не справиться.

— Все вы, благородные, храбрые, пока языком мелете, — зло произнес кто-то из угла у двери, где было огорожен закуток с парашей. — А вот как плетка атаманова пройдется по спине, взвоешь.

— Возможно, — согласился Константин, — но пару часов я проведу как пленник, а не как раб. Без цепей.

— Достойный ответ, Ваше сиятельство, — слегка склонив голову, произнес Дед, после чего порылся в какой-то щели между досок и вытащил тонкий кусок то ли проволоки, то ли спицы. — Справитесь или помочь?

— Спасибо, справлюсь, — забирая железяку и усаживаясь поудобней ответил Константин.

Местные замки, если не брать магические, как на кандалах у Кина, были настолько топорными, что их можно в музеях выставлять. С первым он справился за двадцать шесть секунд. Со вторым в два раза быстрее, только с последним на правой ноге пришлось повозиться, зараза заедала, его и ключом-то было открыть сложно. Уже через полторы минуты Воронцов скинул железяки в корзину и прикрыл тряпкой.

— А ты не прост, Ваше сиятельство, — подсаживаясь, прошептал Кин. — Говоришь, ничего не помнишь, а замочки вскрыл на раз.

— Так я и не помню, — соврал Воронцов, — а вот руки помнят. Я когда эти замочки разглядел, подумал, будь у меня железка, проблем не будет. А откуда я умею замки вскрывать, я без понятия.

— Врешь, — только и сказал приказчик.

Константин пожал плечами, мол, думай, как хочешь, и завалился на нары, закинув руки за голову. Он, похоже, даже задремал, поскольку не услышал, как поворачивается ключ в замке снаружи погреба. Разбудил его уже знакомый вопль:

— Все от двери! Кого увижу рядом, пристрелю.

Бывший детектив улыбнулся и потер глаза, видимо, бывали у бандитов прецеденты, когда узники бросались на врагов, в надежде вырваться.

Дверь распахнулась от мощного пинка и влетела в стену. На пороге возник Аркад с пистолетом в руке, такие Воронцов уже видел, нечто среднее между ТТ и Кольтом. Кин называл их «Монархами».

Обведя взглядом пленников, он, наконец, заметил Константина. Взгляд у бугая полон ненависти, была бы его воля, подох бы он максимально мучительно, но атаманша такой команды не давала, напротив, ее, видимо, заинтересовал пленник, тем более он был трофейщиком, а убивать курицу, несущие золотые яйца, верх расточительности. Рука с пистолетом навелась на Константина.

— Вставай, — приказал Аркад, — Авия желает тебя видеть.

Слова он цедил сквозь зубы, с такой ненавистью, что бывший детектив стал опасаться, как бы тот не решил его шлепнуть при попытке к бегству, невзирая на выгоду, которую сулила жизнь Воронцова. А когда бандит понял, что тот без кандалов, у него рожу перекосило, да так, что Константин заподозрил инсульт.

— Где цепи? — прошипел он.

— В нужнике, — подойдя почти вплотную, весело произнес Воронцов. — Доставать полезешь, или ну их?

Вот теперь точно удар мужика хватит. Аркад напоминал выброшенную на берег рыбу — глаза навыкате, рот постоянно открывается и закрывается, и ни звука.

— Да шучу, я, — попытался успокоить его Константин, — в корзинку я их положил, понимаю же, казенное имущество. Тут и так пахнет плохо, а если ты еще в нужник за ними полезешь, так от смрада вообще не продохнуть будет. Ну, так что, мы идем? — Говоря все это, он, напрягшись, ждал атаки.