«Покаянники» отреагировали по-другому. Громкий негодующий гул пробежал вдоль их рядов. Судя по этому гулу, они окончательно убедились, что именно тот, кого они ждали, пожаловал на встречу.

— Не переживай, аниран, — подбодрил меня Иберик. — Они несомненно опасны своим количеством. Но это сброд. Плохо оснащённый и необученный сброд. Наши шансы довольно-таки высоки. Ты просто не отходи от меня.

Когда я ответил усмешкой на браваду невысокого молодого парня, из леса раздался неразборчивый командный выкрик. «Сброд» как-то весь собрался и замер.

А затем к нестройным рядам из леса вышли трое. Трое высоких крепких воинов в кожаных доспехах с металлическими пластинами на груди и животе. Каждый носил шлем из металла, полностью скрывавший лицо и оставлявший лишь полосочку для глаз. Каждый держал в руках добротный щит и закалённый обоюдоострый меч. Эти трое распределились вдоль рядов, дружно воздели клинки и опять что-то грозно прорычали.

— А это кто? — шепнул я Иберику.

— Не знаю, — тот пожал плечами. — Но это точно не сброд.

Мужик, ставший в центре вражеских рядов, указал мечом на нас и громко прокричал на языке, который я хорошо понимал:

— Смерть драксадару!

— Сме-е-е-ерть!!! — дружно отозвалось лысое воинство и выдвинулось навстречу.

Первая линия «покаянников» быстро перестроилась. Вперёд вышли самые низкие и худые мужики. Они выставили перед собой прямоугольные деревянные щиты, которые с трудом удерживали двумя руками, и прикрыли ими тех, кто шёл следом — тех самых неуклюжих пузанов с рогатинами. Затем первый ряд пошёл в атаку, получив прикрытие на флангах в виде мечников.

— Не отходи от меня, аниран, — повторил Иберик и облизал пересохшие губы.

Я скосил на него недовольный взгляд, потому что, в отличие от него, не считал себя беспомощным. Но не стал ничего отвечать. В голове прочно засело слово, которое я услышал впервые.

— Кто таков драксадар? — спросил я. — Это я, что ли? Это они меня так называли?

Иберик растерянно захлопал глазами.

— Я не знаю. Я никогда не слы…

Его перебил Каталам. Он воздел меч над головой, как Прометей когда-то воздел факел, и громко прокричал:

— Сражаться яростно! Сражаться безжалостно! Никого не жалеть, ибо вас никто не пожалеет! Враг пришёл за анираном! А значит, враг должен быть уничтожен! Залп!

Залп вышел жиденьким, конечно. С крыши кареты просвистели три стрелы и остались торчать в грубых деревянных щитах. Щёлкнул арбалет. Тяжёлый арбалетный болт чиркнул по щиту и срикошетил в ногу щитоносцу, пробив ступню. Хилый лысый паренёк запричитал, выронил щит и упал, схватившись за ногу. Лучники поспешили воспользоваться моментом и добили бедолагу вместе с тем, кого он вынужден был прикрывать.

Командиры «покаянников» одновременно воскликнули, приказывая двигаться быстрее. Лысая толпа беспрекословно подчинилась, сплотилась ещё сильнее и, тяжело дыша, принялась торопливо сокращать дистанцию.

Когда до неизбежного столкновения оставались считанные мгновения, когда лучники выбили ещё нескольких врагов, я почувствовал нечто. Странное воодушевление и сладостное предвкушение, я бы сказал. Сама по себе на моём лице появилась улыбка. Я верил в свою неуязвимость и в свою силу. Я чувствовал себя особенным. И хотел доказать это не только лысым недоноскам, но и всему этому отсталому миру.

Каталам приказал выдвинуться врагу навстречу. Я не понял, в чём великая тактическая мысль сближения, но ослушаться приказа не посмел. Кто я такой, чтобы сомневаться в решениях того, кто обладал военным опытом и умел командовать?

С грохотом две мелкие армии сошлись. Металл столкнулся с металлом. Деревянные щиты сцепились с деревянными щитами. Засвистели стрелы, по щитам застучали наконечники копий, которыми атаковали «покаянники».

В первые же секунды боя я забыл обо всём на свете. Я будто погрузился в транс, будто очутился в другом мире. Я не думал о тех, кто прикрывает мою спину, кто стоит плечом к плечу. Я видел лишь тех, кто с стоял передо мной с перекошенной в ненависти мордой. Именно мордой, а не лицом. Эти странные лысые мужики с безумными глазами, казалось, стремились атаковать именно меня. Именно на меня были направлены их мечи и копья.

Но почему-то я был рад этому. Этого я и ждал.

Завязалась кровавая рубка. Визги и вопли, крики и хрипы раздавались со всех сторон. От ужасной боли кричали даже те, кто дал обет молчания.

Но я ничего не видел. Я только слышал. Я покинул первый оборонительный ряд под предостерегающий крик Иберика, размахивал длинным кинжалом и помогал себе щитом. Я видел, как фонтаном брызжет кровь из глубоких ран поверженных врагов. Как опаленные, почерневшие конечности отделяются от тел и отлетают в стороны. Я перерубал длинные рогатины щитом, поджигал их, а затем глубоко вонзал кинжал в дряблые тела. Рубил направо и налево, кромсал и пронзал, ничего не видя перед собой, кроме очередного врага.

Кто-то наносил мне удары. Кто-то пытался атаковать. Несколько раз меня даже поцарапали. Но Иберик всегда был рядом. Что бы со мной не происходило, как бы далеко я не вышел из плотных рядов, он следовал за мной. Подчищал фланги и покрикивал между делом, чтобы Вилибальд снял того или иного врага. Хоть я слышал его голос, был уверен, что мне это не нужно. Что я легко справлюсь сам. Но я так ничего и не сказал. Я хотел лишь убивать.

Очень быстро плотный строй развалился. Завязались одиночные или парные схватки, когда лысых щитоносцев полностью выбили. Меня пытались взять в кольцо и проткнуть мечами. Но подобраться достаточно близко ни у кого не получалось. Энергетический щит легко пресекал любую атаку. Под его ударами плавился металл, чернело опалённое дерево. Я давно потерял счёт своим жертвам. Поначалу мне казалось забавным считать тех, кого я отправил на встречу с Фласэзом. Не знаю, почему так. Но после пятого или шестого, я перестал считать. Меня кто-то пырнул в бедро и это вызвало в моей душе невероятную злобу. Я не почувствовал боли, но почувствовал негодование. Как они посмели ко мне прикоснуться? Как посмели эти выродки нанести мне раны? Мне!?

Именно тогда во мне проснулась невероятная ярость. Наподобие той, что я испытывал, столкнувшись с работорговцами в нищей деревне. Когда я кромсал кинжалом очередное тело, упавшее на покрасневший от крови каменный тракт, в голове помутнело. Мозг словно расплавился. Превратился в жидкую кашу. Я рубил, смеялся и упивался этим чувством. Я дышал схваткой. Видел, как во все стороны летят капли крови, и понял, что рождён именно для этого. Я рождён, чтобы убивать. Для меня кровавые битвы — услада. Они так же естественны, как пища.

Я услышал свой собственный смех, когда легко отразил очередную атаку. На меня опять навалились, но щит без помех разрубил сразу два тощих тела. Несмотря на туман в голове, я почувствовал невероятную радость. Смотрел на перепачканные руки и смеялся. Я смеялся на этими рабами, которые тщетно пытались поразить совершенное тело. В этом мире нет такого оружия, которое смогло бы нанести моему телу сколь значительные увечья. В этом мире я — божество!

Внезапно раздались неожиданные приказы вражеских командиров. Я услышал, как те призывают своему войску отступить. Кровавая пелена перед глазами немного прояснилась, когда я рассмотрел перекошенные от ужаса лица тех, кто пятился назад. Кто отступал по тракту, размазывая кровь дырявыми башмаками. И эти испуганные лица вызвали в моей душе очередной приступ непередаваемой радости.

Я облизал губы и ощутил языком железистый кровавый привкус. С края щита осыпалась корка; это была запёкшаяся кровь. Кинжал зазубрился, но рукоять крепко сидела в окрашенном в красно-бурый цвет кулаке.

— Ха-ха-ха! — засмеялся я знакомым грубым голосом. — Вы с кем решили сразиться, безродные!? На кого подняли руку!? Вы знаете, кто я!?

Мой голос звучал пугающе. Звучал сверхъестественно — будто эхо идущее с небес. Но это был не мой голос. Таким пронизывающим голосом, вызывающим жуткий страх, я не умел говорить. Я разговаривал совершенно иначе. Но я, наверное, единственный понял, кому принадлежит этот голос. На меня с выпученными глазами уставились все — и друзья, и враги. Но никто из них не знал, что я говорю голосом из своих снов. Я заговорил тем голосом, который приходил ко мне во сне.