Однако она остановилась в шаге, лицо бледное и усталое, губы плотно сжаты, в глазах непокорство и непонятный вызов.

— Как живешь, Адам?

Он развел руками, она села напротив, не дожидаясь приглашения, как она всегда делала, спина прямая, взгляд тоже прямой и требовательный.

— Ты же знаешь, — ответил он с неловкостью. — В отличие от тебя я иду по пути, указанному Господом.

Она фыркнула.

— Трусишь ослушаться?

Он ощутил раздражение, мужчины больше всего страшатся услышать обвинение в трусости, но пересилил себя и ответил мягко:

— Нет.

— Но ты же делаешь то, что Он приказывает!

— Что он указывает, — поправил Адам. — А делаю так потому, что так правильно.

Лилит вскинула гордо голову, вызов в глазах разгорался ярче, Адам напрягся, ожидая дерзкой выходки, но Лилит вдруг вздохнула, плечи опустились.

— А я, напротив, — произнесла она глухим голосом, — нарушала все Его заповеди. И даже те, которые Он не давал, но я знаю, в каких бы случаях и за какие поступки Он бы меня осудил… И чем больше Он бы вознегодовал, тем с большей охотой я бросалась в эти нарушения законов или, как вы их называете, грехи…

Адам поежился.

— Усвоить дурное очень легко, — согласился он с сочувствием, которого она никак не ожидала, — и если не в силах бываешь подражать добродетелям других, быстро перенимаешь их пороки.

— Это точно, — ответила она мстительно.

Он спросил бледно:

— И что ты делала?

Она надменно искривила рот.

— Все. Придумай или вообрази любую гнусность, любое преступление, любое извращение вашей натуры… все это я прошла с великим интересом, азартом и желанием досадить Всевышнему. Представляю, как Он корчился от бессилия!

Адам сказал с неудовольствием:

— Какое бессилие? Он одним словом может уничтожить весь мир, как и создал!

— Не уничтожит, — ответила она уверенно.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Просто так думаю.

— Знаешь, — сказал он. — Знаешь почему.

— Ну скажи ты!

— Он все еще любит тебя, — ответил Адам. — Он все еще любит нас всех. И постоянно дает нам шанс. А наказание за грехи всякий раз откладывает… да и то, если признать вину и раскаяться, простит даже великое преступление!

Она фыркнула.

— Вот уж от меня Он никогда этого не дождется!

Адам помалкивал, Лилит слишком хмурится, зло сжимает кулачки, уголки губ затвердели, под глазами глубокие тени.

— Ни за что, — повторила она твердо. — Никогда!

Адам проронил негромко:

— Но ты все-таки надеешься, что Он ждет?

Она удивилась:

— Почему это?

— Так показалось, — признался он. — Тебе очень хочется, чтобы Он ждал твоего покаяния, а ты вот, такая дерзкая и отважная, ни за что и никогда! Назло родителю не будешь мыть уши и шею, испачкаешь ноги… ну, еще что-нибудь себе натворишь, пусть ему хуже будет.

Она в удивлении даже отстранилась чуть, брови взлетели, в глазах негодование, но Адам уловил и промелькнувшее во взгляде смятение. Наконец она справилась с собой, засмеялась чересчур громко:

— Адам, ну и глупости говоришь… Хотя, должна признаться, ты за это время в самом деле возмужал. Не скажу, что стал мудрецом, но уже не дурак дураком, каким был. А вот в моем окружении почему-то не умнеют. Не понимаю, почему.

Он поинтересовался:

— Может быть, дело в тебе?

Она помотала головой.

— Нет. Я умнее их на голову. Потому мне и становится с ними скучно… Почему ты улыбаешься?

Он развел руками.

— Мне показалось, уж извини…

— Ну говори!

— Показалось, что любой грех… прости, всегда слишком прост. Чтобы грешить, не нужно ни ума, ни особой отваги. Грешат как раз слабые.

Она фыркнула.

— Это ты о своем опыте?

Он кивнул.

— И о своем. Я долго думал о природе греха.

— И что надумал?

Неловкая улыбка тронула его губы.

— Грех не в нашей природе, — произнес он тихо, — у нас есть воля и свобода. И нет такого греха, который не изглаживался бы признанием вины и готовностью принять наказание.

Она фыркнула громко и с отвращением:

— Адам, ты говоришь, как будто трусишь! Как же, все в руке Всевышнего… Ха-ха, трепещи весь мир, как вот я трепещу. А показать, что не боишься Его, страшно?

Он покачал головой.

— А как это я могу сделать, если Он прав, а я нет? Это значит пойти не только против Творца, но и против себя.

Она сказала с насмешкой:

— Не узнаю тебя, Адам. Ты же был бунтарем! И постоянно задавал Всевышнему неудобные вопросы. Я даже помню, как ты спрашивал, может ли Он создать такой камень, который не смог бы поднять…

Он отмахнулся.

— Я был мальчишкой. Хоть и в теле взрослого мужчины. Сейчас мне за то поведение неловко.

Она удивилась:

— С чего это?

— Повзрослел, — ответил он с усмешкой.

Она посмотрела ему в глаза.

— Но грешить не разучился?

— Стараюсь, — ответил он. — Иногда получается.

— Сейчас не получится, — сказала она уверенно.

Небо постоянно закрыто либо тучами, либо плотными облаками, иногда в каких-то местах слабо багровеет, и Адам догадывался, что именно там находится солнце, которое он видел только в первый день, когда вышли из Эдема.

Сегодня по небу очень долго и медленно летела огромная призрачная птица, закрывая собой треть небосвода и в то же время не затемняя, так как сквозь нее можно было видеть лохматые облака. И сама птица выглядела как сотканная из мельчайшей водяной пыли.

Адам задумался, не ангел ли, но ангелам, как он помнил, Творец велел являться только в виде взрослых мужчин, ни в коем случае не женщин, детей или животных. Возможно, по эту сторону рая живут совсем другие существа, чем в Эдеме.

Отсюда, где они с Евой остановились, бывает очень далеко виден дивный свет. Ева иногда уверяет, что это новый Эдем, Господь снова его создал, намереваясь их простить и вернуть обратно, и только близость к нему удерживает на расстоянии всяких чудовищ, но, если они начнут отдаляться, опасность будет возрастать с каждым шагом.

Адам помалкивал, в возрождение Эдема не верил, это не по-мужски — переигрывать сделанное. Если уж Творец решит, что Он перегнул с наказаниями, Он должен облегчить им жизнь здесь, а не возвращать все обратно.

Иногда он угадывал в очертаниях облаков исполинские лица, благородные, исполненные мудрости, светлые и даже светящиеся. Мелькала мысль, что Господь следит за ним, но тут же одергивал себя. Творцу вовсе не нужно делать себя видимым, да еще вот так заметно.

Каин из ребенка неуловимо быстро стал подростком, а тот за каких-то несколько лет превратился в рослого крепкого юношу с развитой фигурой, мускулистыми руками и выпуклой из-за широких пластин мышц грудью. Сперва он во всем подражал отцу, ходил с ним на охоту и даже превзошел отца в умении ставить ловушки на зверей, затем начал интересоваться тем, чем занимается его тихая и всегда послушная мама.

Адам посмеивался, поддразнивал, говорил, что теперь у него две стряпухи, обед будет если не вкуснее, то в двух котлах. Каин не обижался, познавать новое всегда интересно, а когда все выспросил у мамы и понял, что и почему у нее получается так, а не иначе, ушел и долго сам рыскал по лесам и долинам.

Дочери росли тихими и незаметными, во всем послушными, никогда не спорили и не приставали с расспросами. Обучались они трудно, зато потом все выполняли очень старательно.

Адам был удивлен, когда Каин острым суком зачем-то всковырял землю, а затем в солнцепек даже прикрывал ее срубленными ветвями.

— Что ты придумал? У тебя там гнезда кротов?

Каин помотал головой.

— Отец, мать ходит и собирает злаки по дальним долинам и холмам. Я подумал, а не лучше ли, если они будут расти здесь, вблизи дома?

Адам подумал, развел руками.

— А что, они здесь вырастут?

— Разве ты не видел, — спросил Каин, — как растения цветут, у них созревают семена, а потом эти зерна падают на землю?