Петр выключил душ, взял свежее полотенце и принялся растираться — сильно, пока кожу не стало жечь и она не покраснела.

Майор сказал что-то о «дне икс». Да, да, он так и сказал — «день икс»…

Петр опустил полотенце. «День икс»… Неужели майор хотел сказать, что уже назначен день выступления сепаратистов? Но почему Даджума хотел передать эти важные сведения через Петра? Разве у него не было своих надежных каналов? Или все его связи с Луисом оказались прерваны? Тогда это значит, что «день икс» должен вот-вот наступить…

Петр поспешно оделся.

А что, если сейчас покинуть отель, тайком уйти в город, к Бамуанге, за хорошие деньги нанять лодку — их много стоит у берега, и лодочники спят прямо в них? Портфель же оставить здесь, о нем наверняка позаботится Войтович.

Он нащупал в боковом кармане бумажник с документами и деньгами, подошел к двери, прислушался. В коридоре было тихо.

Осторожно открыв дверь, Петр на цыпочках пошел к лифту, через каждые несколько шагов останавливаясь и прислушиваясь. Внезапно ему показалось, что позади скрипнула дверь. Он резко обернулся — в коридоре было по-прежнему пусто и тихо.

Зато со стороны лифта послышался гул вдруг заработавших электромоторов. Кто-то поднимался наверх, может быть, даже на двенадцатый этаж.

Петр, не раздумывая, кинулся к своей двери, неслышно ступая по толстому ковру. Он успел вовремя: в коридоре послышались голоса.

Потом громкие, уверенные шаги, направляющиеся в сторону его номера. Петр весь напрягся. Шаги приближались. Ближе, ближе.

Он отошел от двери, предварительно повернув в ней ключ, — осторожно, бесшумно. На цыпочках прошел к кровати и в чем был забрался под одеяло. Выключить свет было делом одной секунды.

Шаги затихли у его двери. Пришедшие приглушенно посоветовались, потом послышался легкий стук и голос:

— Мистер Николаев, вы спите? Петр ничего не ответил.

— Вы спите, Питер? — раздался другой голос… И Петр с облегчением вздохнул. Это был голос Мартина Френдли.

— Сплю, а что? — постарался придать своему голосу сонливость Петр. — Что случилось?

Френдли пьяно икнул:

— Да ничего, бади. Мы тут сидели в баре… Прибыл посыльный от губернатора. Завтра он опять не может нас принять и поручил королю организовать для нас осмотр Уарри…

— Ладно, — громко зевнул Петр. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Питер…

Кто-то подергал ручку двери, и компания проследовала дальше по коридору.

Подождав, пока все стихло, Петр вылез из-под одеяла: мысль пересечь Бамуангу не оставляла его. «Надо бы все-таки предупредить Войтовича, — подумал он. — Если станет известно, что убит начальник штаба третьей бригады и в ту же ночь бежал советский журналист, власти возьмутся за Войтовича. Для них мы все одинаковые — все „красные“. Значит, если уходить… только вместе».

Он вышел в коридор и осторожно постучал в соседнюю дверь.

— Открыто, — сейчас же отозвался Войтович. Удивленный тем, что поляк все еще не спит, Петр вошел в номер. Анджей сидел в кресле перед ночным столиком и быстро заполнял страницы блокнота в клеенчатой синей обложке: делать записи событий каждого дня было его нерушимым правилом.

Даже там, в Луисе, когда он лежал больной в доме Николаевых, ему удавалось по вечерам вести свои дневники.

Анджей снял свое профессорское пенсне, потер усталые глаза, закрыл блокнот и потянулся:

— Присаживайся. Описываю «Луна Росса». Забавно, а? Петр нашел взглядом невысокий пуфик, придвинул его ногой поближе к Войтовичу и сел.

— Ты ничего не слышал… примерно минут двадцать назад?

— Нет, — равнодушно отозвался Анджей.

— Там… — кивнул Петр на окно.

— Нет, а что?

— А вспышку света видел? Войтович пожал плечами:

— Не обратил внимания. Наверно, увлекся этим…

Он кивнул на блокнот, лежавший перед ним на столике.

— Тогда слушай…

Петр открыл было рот, но Анджей поднял предостерегающе руку:

— Пойдем-ка сначала помоем руки.

Петр понял его. Они встали, вошли в ванную. Войтович пустил воду: в ванне, в умывальнике и в душе.

— Сейчас, правда, говорят, что эту звуковую защиту легко отфильтровывают, так что рассказывай шепотом. Кстати, у тебя такое лицо, будто ты убил человека.

— Убил — не убил, но…

И Петр рассказал о том, что произошло в бассейне.

— Дай сообразить, — наконец проговорил Войтович, снимая пенсне и близоруко щурясь: он всегда так делал в затруднительном положении. — Значит, Даджума хотел, чтобы мы с тобою предупредили федеральные власти… Назначен «день икс», и сепаратисты готовы выступить? А кто-то, в свою очередь, хотел помешать утечке такой важной информации… — Он невесело взглянул на Петра: — Благодари бога, что убийцам кто-то помешал. Или что-то. Вторая пуля была бы для тебя…

Ночью была гроза. Косой ливень тяжело стучал в окно, и гремело так, что Петру казалось: «Эксельсиор» вот-вот рухнет. Потом вдруг оборвался ровный гул кондиционера — прекратилась подача электричества. В номере сделалось душно. Петр встал с кровати, подошел к окну и поднял раму. Дышать стало легче, тяжелые капли били в лицо и стекали на шею, на грудь…

Войтович похрапывал.

Он так и не отпустил Петра из своего номера, оставил его у себя, на второй кровати: все номера в «Эксельсиоре» были рассчитаны на двоих.

Ливень падал тяжелой, сплошной завесой, за которой стояла темнота. Гроза ушла в сторону, молнии падали в Бамуангу, и раскаты грома становились все глуше. И вдруг Петр почувствовал, что его тянет в грозу, что ему было бы сейчас легче там, в утлой пироге, пересекающей бурную могучую реку, веками, катящую свои воды к океану и с равнодушием вечности не замечающую мелочной суеты на своих пустынных берегах. И он пожалел, что дал Войтовичу уговорить себя и остался в отеле, не ушел в ночь к Бамуанге.

— Не спится? — раздался голос Войтовича.

— Душно, — сказал Петр и пошел к своей кровати.

— Завтра рано вставать, — сладко зевнул Анджей и, повернувшись на другой бок, тут же снова захрапел.

Петр позавидовал ему: железные нервы и профессорская невозмутимость!

Утром Войтович разбудил его в семь часов.

После вчерашней грозы было свежо. За окном сияло ослепительно чистое небо.

— Я пошел к себе — умываться, — сказал Петр, берясь за ручку двери.

— Ровно в семь тридцать мы должны быть внизу, в ресторане. После завтрака, в восемь, выезжаем смотреть город, — предупредил его Анджей.

— Ого! Ты даже знаешь программу.

— Нашел вчера бумажку в ящике, — кивнул Войтович на тумбочку, стоящую между кроватями. — У тебя наверняка тоже есть такая.

— Посмотрю.

Петр вошел в свой номер и огляделся. Здесь было все так, как он оставил вчера, все вещи лежали на своих местах, к ним явно никто не прикасался.

Он хотел было сразу же отправиться в ванную, но вспомнил о программе, о которой говорил ему Войтович, и направился к точно такой же, как у Анджея, тумбочке, стоящей между кроватями у стены.

Ящик тумбочки был плохо подогнан, и, чтобы выдвинуть его, Петру пришлось дернуть посильнее раз, другой. На третий раз ящик чуть было не вылетел, выдвинувшись почти до конца… и Петр инстинктивно отпрянул: на голубоватом листке лежала, приподняв голову и приготовившись к броску, тоненькая черная змейка длиною сантиметров в двадцать.

«Мамба, „черная смерть“, — мелькнуло в мозгу, и Петр почувствовал, как у него похолодели руки. Не сводя взгляда с мамбы, он быстро отступил на несколько шагов назад.

Змея опустила голову и скользнула по дну ящика. Петр поискал взглядом: ему нужно было что-нибудь вроде длинного и гибкого хлыста — резким ударом перебить змее позвоночник. Одним. И если бы этот удар не достиг цели, в следующее мгновение мамба кинулась бы на него — точной, черной стрелой, несущей верную смерть.

Змея выбралась на крышку тумбочки, скользнула на кровать, потекла по ней упругой черной струйкой. Петр сделал несколько осторожных шагов назад, стараясь избежать резких движений, уперся спиной в дверь ванной, нащупал ручку…