— Я не хотел оскорбить тебя. — Он казался искренне расстроенным.

— Ты ведь думаешь, что я слишком легко все позволяю, не так ли?

— Да это была просто маленькая безобидная шутка.

— То же самое сказал и Хэмфри.

— А кто такой Хэмфри?

— Старый отвратительный надоеда, который весь вечер только и делал, что лапал мое колено. Думаю, самое время положить этому конец! — сердито воскликнула она, переступая через него. Она полностью взяла себя в руки, и теперь с трудом верилось, что минуту назад эта девушка буквально изнывала от страсти. Спотыкаясь, она направилась к двери.

— Я что-то не то сказал? — запинаясь, произнес он в полном недоумении.

— Просто мы неправильно друг друга поняли, — ответила она, нащупывая ручку двери. В следующую секунду он уже был возле нее, обвил ее талию руками и уткнулся носом в ее волосы.

— Я не хотел, чтобы все зашло так далеко. Мне очень жаль. Я просто слишком увлекся. Ты великолепная женщина, а я ирландец с горячим темпераментом. Ты сводишь мужчин с ума!

— Я тоже дала волю чувствам, — холодно произнесла она, наконец нащупав ручку и повернув ее. — Что ж, мы славно провели время. А теперь давай вернемся на вечеринку.

«Сердце женщины — глубокая и сложная вещь», — подумала она, вздохнув. Даже себе самой она не смогла бы объяснить своего поступка. Селестрия покидала комнату в разочаровании: это оказалась не любовь. Однако она не могла любить мужчину, который проявил к ней неуважение. Рафферти оказался далеко не львом. В ее глазах он стал собакой в львиной шкуре.

Проходя через холл, она заметила, что в кабинете Арчи горит свет, а дверь приоткрыта. Когда Рафферти исчез в палатке, она повернулась и не спеша зашла внутрь.

К своему удивлению, она увидела отца, стоящего возле окна и внимательно наблюдающего за штормом. Он вертел в пальцах сигарету, дым которой растворялся в теплом, пахнущем плесенью воздухе. Сначала он даже не заметил ее, и Селестрия снова почувствовала себя крайне неловко, как будто ей опять пришлось подглядывать за ним. Его лицо в профиль казалось каким-то торжественным, а на губах застыло суровое и непреклонное выражение. Казалось, что на людях он, как актер, играл роль веселого, добродушного мужа, отца и дяди, но, сойдя со сцены и оставшись в одиночестве, становился совершенно другим человеком. На какое-то мгновение Селестрии стало очень любопытно, каким же он был на самом деле. И от этой мысли, подкрепленной еще и воспоминаниями о тревожной беседе с матерью в дамской комнате, у нее вдруг закружилась голова. Неожиданно отец повернулся и поймал ее взгляд. Он открыл рот от удивления, но сразу же выражение его лица изменилось, и он расплылся в улыбке.

— Моя милая, — сказал он, уже больше не думая о шторме. Оставив свои тягостные мысли, он подошел к ней. — Очень непривычно видеть тебя такой спокойной.

— А тебя, папа, таким серьезным. С тобой все в порядке?

Он усмехнулся и покачал головой.

— Сегодня вечером разразился ужасный шторм. Очень необычно для этого времени года.

— Ты выглядишь печальным, — упорствовала она. Монти недоуменно посмотрел на дочь. — У тебя точно все в порядке?

— Да лучше и быть не может, — ответил он, и его усмешка лишь подтвердила, что это было сущей правдой.

— Я хочу видеть улыбку на твоем лице, — сказала она.

— Тогда я буду улыбаться чаще, будь в этом уверена.

— А где мама?

— Потанцуешь со мной, Селестрия? — вдруг спросил он, и она не поняла, проигнорировал ли он ее вопрос или же просто не услышал его.

— С удовольствием. Я, пожалуй, единственная молодая особа, которую ты можешь подержать в своих руках, и при этом мама не будет иметь ничего против. — Он был поражен. Селестрия, взглянув на него, усмехнулась, понимая, что ее беспечность вызвана исключительно тем, что она выпила много шампанского. Ее несколько обеспокоила мысль, что ее замечание вызвало у отца такую реакцию. Он покачал головой и похлопал по ее руке.

— Давай-ка я отведу тебя на танцевальную площадку, прежде чем ты скажешь еще что-то, о чем потом пожалеешь.

Той же ночью, после того как остальные домочадцы отправились в постель, Монти снова стоял у окна в кабинете своего брата. Запахи сигарет и спиртного висели в воздухе и спустя какое-то время, перемешавшись, стали кисловатыми. Он держал в руке пустую бутылку из-под шампанского. Монти расстегнул жилет и развязал галстук-бабочку так, чтобы он свободно лежал вокруг его шеи. Дождь продолжал барабанить по стеклу, а ветер жутко завывал, носясь вокруг дома в надежде поймать свой хвост. Сейчас от Монти-весельчака, которого все знали и любили, не осталось и следа, его место занял другой человек, преследуемый своим прошлым и осознающий всю бесперспективность будущего.

Он, как плохой сеятель, совершенно не задумывался о конечном результате своего труда — богатом урожае. Получая удовольствие лишь от самого процесса, он не думал о последствиях, и теперь из сложившейся ситуации оставался только один выход.

На следующее после вечеринки утро Джулия ворвалась в спальню Селестрии, ее лицо было белым как мел. Охрипшим от волнения голосом она объявила, что Баунси не оказалось на месте и его никто не видел с тех самых пор, как юные кузены оставили его одного на лестнице прошлой ночью.

— Ты ведь тоже видела его, Селестрия? — Ее голос прервался, и она начала плакать. Она стояла в дверях в своем халате и вдруг стала казаться какой-то маленькой. Ее непричесанные волосы торчали в разные стороны, напоминая метелку из перьев для смахивания пыли. Селестрия, чуть пошатываясь, встала с постели.

— Я велела ему идти спать, — сказала она, сморщившись от головной боли. Она стащила свой халат с крючка на двери и громко зевнула.

— Ты видела, как он встал с постели? А когда он потом пошел спать?

— Нет, не видела.

— Он не с Нэнни. Я чуть не убила глупую женщину за то, что она позволила этому случиться. — Она потерла ладошкой свой лоб и сделала глубокий вздох. — Ну ничего, ничего… Просто дом большой. Мы его найдем.

— А разве Гарри и остальные мальчики не проводили Баунси в его комнату?

— Конечно нет, ведь они же просто мальчишки!

— Давайте осмотрим дом снизу доверху. Ведь должен же он где-то быть!

Джулия беспомощно затрясла головой.

— Мы уже обыскали каждый уголок. Все участвовали в поисках, но его нигде нет.

— Он очень боится грозы. Он просто побоялся бы выйти наружу! — Тут Селестрия вспомнила, как вчера он бесстрашно бросился бежать к морю, и вдруг почувствовала, как откуда-то изнутри внезапно подступила тошнота.

Она присоединилась к остальным, начав поиски с чердака. Селестрия обыскала каждый шкаф, заглянула под каждую кровать, обследовала каждый комод, диван или стул. Она звала его по имени, но интуиция подсказывала ей, что малыша здесь нет. Казалось, обыскали уже весь дом, не пропустив ни одного уголка. Ее сердце оборвалось, когда в голову стали приходить ужасающие предположения. Она уткнулась носом в оконное стекло. Дождь уже прекратился, и небо стало бледно-голубым в приближающемся рассвете. Океан внизу был спокойным. Неужели Баунси все же решился пойти на пляж один?

Все принимали участие в поисках, боясь проронить хоть слово о самом ужасном, что могло случиться. У Селестрии перед глазами все время стояла картина: морская пучина забирает и поглощает его, влечет малыша на дно, где теперь лежит его неподвижное бездыханное тело… Она слышала, как Нэнни, словно призрак, надломленным и безнадежным голосом выкрикивает его имя. Селестрия не осмеливалась посмотреть ей в глаза. Неожиданное исчезновение мальчика лишь подтвердило мысль о том, насколько опасным было вчерашнее происшествие на пляже.

Арчи обследовал сады, выражение его лица было встревоженным. Он то и дело останавливался, положив руки на бедра, и в отчаянии тряс головой. Как мог малыш исчезнуть среди ночи?

Селестрия стремглав сбежала по мокрой дорожке, ведущей на пляж. Ей было больно наступать босыми ногами на камни, но она слишком спешила и не могла остановиться и вернуться за обувью. Она должна была выяснить, утонул маленький Баунси или нет. Вряд ли она могла объяснить кому-либо, даже себе, почему подозрения привели ее именно в это место. Что-то неудержимо тянуло ее сюда, как будто пытаясь сказать, что ответ на вопрос напрямую связан с океаном. Солнце грело ее лицо теплыми лучами, хотя был еще ранний час. После ночной грозы в воздухе пахло свежестью и травой. Она добралась до скал и тщательно обследовала их в поисках Баунси. Ее сердце колотилось, в груди становилось тесно, но пляж по-прежнему безмолвствовал. И только случайные чайки пытались полакомиться крабами, оставленными приливом, стуча клювами по твердым панцирям.