Квартира Эйдана была огромной, с высокими потолками и изящными французскими дверями, ведущими на балкон, с которого открывался вид на площадь. Селестрия наблюдала, как угасает дневной свет и наступают сумерки.

— Какая прекрасная ночь! — сказала она, глядя, как розовое небо бледнеет и постепенно становится серым. Эйдан подошел к ней сзади и обнял.

— Разве она может соперничать с тобой? — прошептал он, запечатлев на ее шее нежный поцелуй. Селестрия повернулась к нему, и ее глаза вдруг наполнились грустью.

— Поцелуй меня, Эйдан. Целуй меня так, чтобы я поскорее забыла обо всем, кроме тебя.

Эйдан обхватил ее лицо руками и жадно припал к ее устам. Она закрыла глаза и с наслаждением вдыхала аромат его тела; все ненужные мысли наконец покинули ее. Поцелуй был неторопливым и ласковым, она чувствовала его теплое дыхание на своей коже. Он держал девушку в своих объятьях и крепко прижимал к себе, желая, чтобы она чувствовала себя в надежных руках. Понимая, что на балконе они находятся в поле зрения случайных прохожих, прогуливающихся по дороге, Эйдан увлек ее в комнату. Потом они легли на коричневый вельветовый диван, и их тела сплелись в страстном порыве. Селестрия нисколько не сопротивлялась, когда его рука поползла под ее платье и стала ласкать то место, где заканчиваются чулки. Она поняла сейчас, насколько ей не пара был Рафферти, с Эйданом все было естественней, а еще она чувствовала, что он ей необходим. С человеком, который был сейчас рядом, она не желала думать об отце или глубоко копаться в собственных чувствах потери и заброшенности. Она хотела впитывать его любовь, как губка, ту любовь, которую он так отчаянно стремился подарить ей.

— Я хочу заняться с тобой любовью, — прошептал он. — Давай поженимся, Селестрия, милая. Позволь мне заботиться о тебе, — настойчиво просил Эйдан. — Скажи, что ты будешь моей всегда.

— Да, Эйдан, — сказала она в ответ голосом, охрипшим от страстного желания, позволяя судьбе нести ее, как пустую ракушку во время прилива. Казалось, она уже забыла об отце, пропавших тысячах долларов и графине Валонье. Сейчас не было ничего важнее Эйдана и его широких щедрых объятий. «Он позаботится обо мне, — думала она, изрядно захмелев от выпитого вина, когда он стоял перед ней обнаженный. — И я никогда снова не останусь одна».

Селестрия проснулась около двух часов ночи с пульсирующей головной болью. Какое-то время она не могла сообразить, где находится. Комната была незнакомой, диван чужим, и тот факт, что она лежала нагишом, вселил в нее некоторое беспокойство. Потом она перевела взгляд на Эйдана и увидела, что он спит со счастливым выражением лица в отблесках света, пробивавшегося с улицы. Молодой человек лежал рядом, уткнувшись лицом в изгиб ее шеи. Она уставилась в потолок, пытаясь до мельчайших подробностей воспроизвести события прошлого вечера. Они занимались любовью, это не оставляло никаких сомнений: между ног она ощущала довольно неприятное жжение. Селестрия даже не могла припомнить, понравилось ли ей то, что случилось, или нет, и ей было очень стыдно, ведь это был ее первый сексуальный опыт с мужчиной. Она вспомнила, как ее мысли куда-то унеслись, пока он ласкал ее. Эйдан оказался довольно изощренным любовником. Она бы даже посмеялась над своими воспоминаниями, если бы ее голова не раскалывалась от боли. Без сомнения, все, что случилось между ними, было великолепно, однако сейчас она почему-то чувствовала себя дешевой шлюхой. Когда она попыталась встать с постели, не разбудив своего любовника, то вдруг в памяти всплыло, как он говорил что-то насчет женитьбы. Что она ему ответила, ей вспомнить не удалось.

Селестрия попыталась найти свою одежду, в беспорядке разбросанную по всей спальне. Ее трусики лежали под диваном, туфли в коридоре. Она поспешно оделась и на цыпочках вышла из комнаты, даже не оглянувшись на Эйдана.

«Вот уже второго человека я оставляю лежать в бессознательном состоянии за последние двадцать четыре часа, — подумала она. — Но на этот раз использовали меня».

Она направилась к Понт-стрит. Улица впереди была безлюдной, если не считать случайного такси, которое ехало мимо, прорезая темноту желтыми фарами. Ей без проблем удалось его остановить. Понимая, что вид у нее довольно растрепанный, она даже не пыталась заговорить с водителем. Вместо этого она смотрела в окно, чувствуя себя совершенно опустошенной. Интимная близость должна быть чем-то сокровенным и особенным, единением двух человеческих душ, которые с любовью и заботой относятся друг к другу. И конечно же, не имеет ничего общего с высоким чувством то, что произошло сегодня ночью, проведенной в пьяном угаре, со смутными воспоминаниями на следующее утро.

Селестрия Монтегю, которой исполнился двадцать один год, отдавшись мужчине и став настоящей женщиной, металась по своей кровати, натягивая на голову простыни и одеяла и пытаясь таким образом отрешиться от окружающего ее мира, пока наконец не забылась глубоким спокойным сном.

Она проснулась шесть часов спустя от настойчивого телефонного звонка, доносившегося из маминой спальни, смежной с ее комнатой. «Где же Уэйни?» — сердито подумала она, ожидая, что та поднимет трубку. Но телефон не смолкал. Со стоном девушка перевернулась на другой бок и положила на ухо подушку. Еще было не время встречаться с Эйданом. Кроме того, Селестрия не знала, что она чувствует к нему, лучше было вообще ничего не чувствовать. «Я подумаю об этом позже», — решила она и снова заснула. В 11.25 ее опять разбудил телефон. Он трезвонил не переставая. «О боже, какой же он настойчивый», — сокрушалась она, понимая, что на этот раз придется ответить на звонок. Нехотя выбравшись из постели и слегка пошатываясь, она прошла в комнату матери и сняла трубку. К ее удивлению, на другом конце провода раздался громогласный голос Ричарда У Бэнкрофта II.

— Лисичка? Я названиваю тебе все утро.

— Дедушка? — произнесла пораженная Селестрия. Лисичка — так он любя называл ее с детства.

— Нет, Санта-Клаус. Ну а кто же еще?

— Ты где?

— Я остановился в отеле «Клериджз».

— Так ты в Лондоне! — Эта новость была подобна уколу адреналина.

— Моя внучка не откажется разделить со мной ленч сегодня в отеле «Ритц»?

— Это такая неожиданность для меня!

— Надеюсь, приятная. Насколько мне известно, жизнь тебе недавно преподнесла довольно скверный сюрприз.

— И это еще мягко сказано, — сипло засмеялась она.

— Ну, расскажешь мне все подробно во время ленча. Встречаемся ровно в 12.30.

— Ты уже говорил с мамой?

— А как бы иначе я узнал, где ты, лисичка? Прячешься здесь совершенно одна. Вот я и подумал: не составить ли тебе компанию? И не опаздывай!

Она услышала, что он усмехнулся, и представила, как любимый дед сейчас сидит в роскошном номере отеля, завернувшись в свой бургундский халат с шелковыми отворотами, и выдыхает сигаретный дым. Наверняка его окружают фотографии, на которых он или играет в гольф с тридцать четвертым президентом США Эйзенхауэром, или вместе с Бернардом Барухом, крупным финансистом и государственным деятелем, присутствует на церемонии открытия городской библиотеки, или целует выдающуюся оперную певицу Марию Каллас после ее выступления в Риме. Дедушка был одним из последних баронов-разбойников, нефтяным королем, американцем, который любил Англию настолько, что купил самый непомерный по цене шотландский замок, какой он только смог найти, и отделал его до блеска. Он путешествовал со своей собственной хрустальной посудой и серебряным столовым набором, а его комнаты в «Клериджз» были загодя украшены бледными орхидеями и лилиями. Ричард У Бэнкрофт II был из тех, кто привык доводить дело до конца, не останавливаясь на полпути. Он любил окружать себя красивыми вещами, и его могло устроить только самое высокое качество.

Селестрия опустилась на кровать матери, пытаясь собраться с мыслями, ей казалось, что вместо головы у нее клубок шерсти.

Она посмотрела на часы: было уже 11.30. У нее оставалось меньше часа, чтобы принять ванну и одеться с иголочки, потому что дедушка хотел, чтобы она выглядела лучше всех.