— Или, напротив, оно слишком большое. Верни брошь своей матери, — печально произнесла Фредерика, вручая ей коробочку. — Скажи, что нашла ее под кроватью. Не рассказывай правду. Как ты сама понимаешь, в данной ситуации правда намного хуже, чем ложь.

Закрыв коробочку, Селестрия встала.

— Нас всех предали, — произнесла она.

— Но мы нашли друг друга.

— Да, это так, — ответила она, подумав о Хэмише. — И я открыла для себя Марелатт.

Уединившись в своей комнате, она долго писала письмо дедушке, рассказывая ему обо всем, что ей удалось узнать. Он понадеялся на интуицию внучки и поддержал ее стремление узнать истину, и сейчас она очень нуждалась в его совете. Не было ли глупостью с ее стороны полюбить Хэмиша?

Днем Селестрия встретила миссис Уэйнбридж в саду. Она сидела на солнышке, разговаривая с Дафни. Обе смеялись, блестя глазами из-под широких полей шляп. Завидев девушку, Уэйни замахала рукой, а Дафни с чопорным видом встала.

— Я оставляю вас наедине, — произнесла она, поднимая свою сумку, украшенную лиственным орнаментом, в которой носила книгу и очки для чтения. — Мне нужно успеть порисовать, перед тем как стемнеет.

Селестрия опустилась в кресло Дафни.

— Я тебя так редко стала видеть, Уэйни, — сказала она с сожалением. Девушка собралась было рассказать ей о бриллиантовой брошке, как вдруг поняла, что Уэйни ужасно далека от всех земных забот. Женщина смотрела куда-то мечтательным, рассеянным взглядом.

— Нуззо сделал мне предложение, — наконец произнесла она.

— И как это ему удалось, он изъяснялся жестами? — Селестрия вовсе не хотела показаться грубой. — Или он все же научил тебя итальянскому языку? — прибавила она, уже смягчив интонацию и надеясь, что женщина не обиделась.

— Мы отлично понимаем друг друга, — ответила миссис Уэйнбридж, гордо вскинув подбородок.

— И ты сказала «да»?

— Конечно.

— Уэйни, я так взволнована этим известием! — Селестрия крепко обняла ее, наклонившись через стол.

— Правда? — Вообще-то миссис Уэйнбридж не знала, как преподнести ей эту новость. Ее беспокоило, что молодой девушке придется отправиться обратно в Англию одной.

Селестрия старалась выглядеть веселой.

— Ну конечно, — с улыбкой сказала она, но в тот же миг слезы так и хлынули из ее глаз, и она больше не могла сдерживать своих чувств. — Прости меня. Я такая эгоистка. Ты обрела счастье с Нуззо в этом прекрасном уголке, а я думаю лишь о себе.

— Не извиняйся. Я все понимаю. Не забывай, я ведь знаю тебя с малолетства.

— Эта неделя была ужасной. Я приехала, чтобы найти отца, а вместо этого обрела любовь.

— Ты обрела любовь? — Она была так сосредоточена на своем переполненном радостью сердце, что не заметила, что на душе у Селестрии творится то же самое. — Но с кем?

Селестрия выглядела застенчивой.

— С Хэмишем.

— Но я полагала, что он тебе не нравится.

— Все изменилось. Он мне нравится, и очень.

— А что послужило причиной столь разительной перемены?

— Просто я его немного лучше узнала. — Ее лицо вспыхнуло, и глаза девушки загорелись. — Сначала мы неправильно друг друга поняли, Уэйни. Но сейчас все позади. Миссис Халифакс оказалась права: он очаровательный, умный, и с ним весело. Когда мы наконец поговорили по душам, то почувствовали, что подходим друг другу, как паровоз и вагончик, которые неразрывно связаны между собой. Когда я нахожусь рядом с ним, то мне кажется, что мы просто созданы друг для друга, с ним я чувствую себя в полной безопасности. — Она вздохнула. — Я очень люблю его, Уэйни, и вовсе не горю желанием возвращаться домой, в Лондон. Мне хочется жить здесь, тихо и скромно, прогуливаться вдоль берега, держа его за руку, танцевать при свете луны, смотреть, как он рисует. Я хочу играть на фортепиано и петь, прочитать все книги в библиотеке Гайтано, родить Хэмишу детей, которые бы так же, как и мы, находили смысл в простых вещах. Я хочу сделать его счастливым.

— Тогда почему ты плачешь?

Селестрия смахнула слезу.

— Потому что я не знаю, что делать, — остаться здесь или ехать домой? Он мне еще не сделал предложение.

— Дай ему время, вы ведь только встретились.

— А что, если он все еще любит свою умершую жену?

— Мертвая жена уже никак не сможет повлиять на развитие ваших отношений.

— Гайтано говорит, что Хэмиш поглощен чувством вины, потому что в момент ее смерти находился рядом с ней. Он никак не может простить себя и постоянно занимается самобичеванием.

— Время залечит все раны, милочка.

— Но прошло уже целых три года! Сколько же еще нужно времени?

— Он только-только встретил тебя.

— Но я рядом, живая, любящая женщина! Наталия не может любить его там, где она сейчас находится.

— И что ты собираешься делать?

— Я не знаю. Какой смысл оставаться здесь и мучаться дальше? Что мне делать: остаться или уехать?

— Оставайся, Селестрия, и борись за то, что ты хочешь получить, — бодро ответила женщина.

— Возможно, мое место совсем не здесь. Мне следует вернуться в Лондон, выйти замуж за Эйдана и позабыть о том, что я когда-то встретила этого человека.

— Ну, тогда твоя жизнь будет неполной.

— Как раз наоборот, если я останусь здесь с Хэмишем, моя жизнь будет неполной. Наталия всегда будет стоять между нами.

Однако вопрос об отъезде из Конвенто решился сам собой — из Лондона пришла телеграмма, присланная Памелой как раз в тот момент, когда Селестрия отправила свою. Девушка прочитала ее, перечитала еще раз, попыталась сделать это снова, но не смогла — глаза затуманились слезами. Телеграмма сообщала: «ТВОЙ ДЕДУШКА УМЕР СЕГОДНЯ УТРОМ ТОЧКА ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ ТОЧКА».

Селестрия медленно опустилась на подушки, лежащие под монастырскими стенами, притянув к коленям Примо и Майялино для поддержки. Хэмиш сел рядом, взяв телеграмму из ее дрожащих рук.

— О Боже, — прошептал он, поцеловав ее в макушку. — Ты любила его как отца, не так ли? — Она кивнула, но не смогла произнести ни слова в ответ. Они еще долго сидели вдвоем в тени двора. Притихшие Примо и Майялино, казалось, чувствовали обрушившееся горе. Наконец Селестрия взяла себя в руки и сложила телеграмму.

— Я должна ехать домой, — произнесла она, вытирая слезы тыльной стороной руки.

— Я понимаю.

— Что же нам делать?

— Я буду здесь, когда ты вернешься.

— А ты этого хочешь? — Она посмотрела на него, нахмурившись, страстно желая уверенности в его чувствах, чтобы его любовь принадлежала лишь ей одной.

— Да. — Он взял ее лицо в свои руки и поцеловал ее в губы, прежде чем ответить. — Я очень хочу, чтобы ты вернулась.

Миссис Уэйнбридж переживала за Селестрию.

— Бедное дитя потеряло не только своего отца, но и дедушку, которого любило больше всех на свете, даже сильнее, чем мать. Впрочем, вы бы не удивились этому, если бы узнали ее маму, — рассказывала она Фредерике и Дафни.

— А что же теперь будет с Хэмишем? — спросила Дафни, вспоминая утреннюю беседу с девушкой.

— Надеюсь, она все-таки вернется, — произнесла Фредди. — Она ему нужна, и они могут быть счастливы вместе.

— Она вернется, — сказала Уэйни, улыбнувшись с видом знатока. — Женщина, познавшая Италию, не может остаться прежней.

В ночь перед отъездом Хэмиш с Селестрией предавались безумию любви возле старой крепости. На небе не было видно ни звездочки, луна спряталась за непроницаемыми тучами и туманом, низко висевшим над морем. Воздух был удивительно теплым и влажным. Надвигалась гроза. Они лежали на коврике, радостно отдаваясь друг другу, но их сердца переполняла грусть. Они не знали, что еще уготовило им будущее.

Утром Селестрия упаковала чемоданы и во дворе Конвенто ожидала прихода Гайтано, собиравшегося отвезти ее в Спонгано. Шел дождь. Огромные капли падали на мощеную дорожку и стекали с монастырских арок, под которыми лежали собаки. Миссис Уэйнбридж и Дафни попрощались с ней еще в столовой, чтобы не разрыдаться при расставании. Хэмиша нигде не было видно.