— Зачем, — спрашивал он себя, повторяя вопрос, который ему столько раз задавали прихожане, — понадобилось человеку, который имеет все, ради чего стоит жить, кончать жизнь самоубийством?

Однажды, в четверг утром к нему пожаловал нежданный посетитель.

Отец Далглиеш сидел за своим письменным столом, просматривая корреспонденцию, на которую у него просто не хватало времени последние несколько дней, как вдруг услышал стук в дверь. Он тяжело вздохнул. Без сомнения, еще одной встревоженной душе понадобилась его помощь. Он отложил в сторону ручку.

— Входите, — произнес он.

Молодой викарий по имени Хоуэл Брок выглянул из-за двери.

— Извините, что побеспокоил вас, святой отец, но пришла леди, она хочет видеть вас. Говорит, что это важно.

— А она представилась?

— Нет, но сказала, что пришла по личному вопросу. — Брови отца Брока взметнулись вверх. — На ней шляпа и темные очки, — добавил он. — Очень таинственная особа.

Отец Далглиеш сгорал от любопытства. Он встал, поправил жилет, а затем последовал в комнату для приема посетителей. Мисс Ходдел драила захудалой шваброй пол коридора, выложенный плиткой. Увидев священника, она выпрямилась и, опираясь на рукоятку, стала вытирать грязную руку о свой цветастый фартук.

— К вам пожаловала Грета Гарбо, — с усмешкой произнесла она. Не обращая внимания на ее слова, отец Далглиеш открыл дверь.

На самом краю дивана, неуклюже примостившись, сидела незнакомка. На ее коленях мирно дремал маленький пушистый пес. Она казалась поразительно красивой в черном строгом пиджаке и юбке, а черные туфли из кожи ящерицы были плотно приставлены друг к другу. Ее шею облегало бриллиантовое колье с единственной жемчужиной, маленькая шляпа была приколота в одном месте к волосам, с нее на лицо женщины падала тонкая сетчатая вуаль. Увидев его, она не улыбнулась, а лишь сняла свои темные очки, под которыми скрывались ледяные голубые глаза, бывшие хоть и холодными, но пленительными. Сердце отца Далглиеша остановилось — она была копией своей дочери.

— Меня зовут Памела Бэнкрофт Монтегю, — произнесла женщина с американским акцентом. — Мой муж — Роберт Монтегю. — При упоминании его имени она потупила взор, так что ее длинные черные ресницы чуть коснулись щек. Ее макияж был нанесен аккуратно, но все же ни пудра, ни помада не смогли скрыть выражения горя на ее лице. Она гладила собаку рукой, затянутой в перчатку.

— Я сожалею о вашей потере, миссис Бэнкрофт Монтегю, — сказал священник, опускаясь в кресло напротив.

Она с трудом вдохнула и покачала головой.

— Мой муж был приверженцем католической церкви, я уверена, вам это известно.

— Вы правы.

— А я, напротив, не придерживаюсь ни одной веры. Я атеистка.

— Вы не верите в Бога?

— Я не знаю, — пробормотала она, не решаясь посмотреть ему в глаза.

— Ну, тогда вы агностик. — Он улыбнулся, стараясь ее поддержать.

— Это ведь не так уж плохо, правда?

— Господь существует, миссис Бэнкрофт Монтегю, независимо от того, верите вы в Него или нет. Он терпеливо ждет, пока вы раскроете свое сердце и устремите к Нему глаза. Его любовь является безусловной.

— Я хочу поверить, святой отец. Очень хочу. — Она услышала, как мисс Ходдел постучала шваброй об пол. — Этот разговор останется между нами, не так ли? — прошептала она.

— Конечно.

— Я не хотела бы, чтобы семья моего мужа узнала о том, что я приходила сюда.

— Одну минутку, — сказал священник, вставая. Отец Далглиеш прошел к двери, открыл ее, и раскрасневшаяся мисс Ходдел буквально ввалилась внутрь. Она выпрямилась и пригладила свой фартук. — Не будете ли вы так любезны, мисс Ходдел, заварить нам чаю? А затем можете убрать и мой кабинет. На днях я заметил, что там довольно пыльно.

— Я хотела бы стереть пыль с ваших книг, святой отец, — раздраженно сказала она.

— Боюсь, у меня по-прежнему нет времени, чтобы их все рассортировать.

— Как вам угодно, — сказала она, наклоняясь для того, чтобы поднять железное ведро с грязной водой. — Хотя это очень плохо для моей спины. — Уходя, она бросила взгляд в комнату, туда, где, повернувшись спиной к двери, сидела незнакомка.

— У меня нет никого, к кому бы я могла обратиться, — продолжала Памела, когда отец Далглиеш вернулся на свое место. — Видите ли, я должна быть сильной ради своих детей.

— Ради Селестрии и Гарри, — добавил он, кивнув головой.

— Вы познакомились с ними. К сожалению, в тот день, когда вы приходили на ленч, у меня был приступ мигрени. Они периодически повторяются. Знаете, Монти был моей опорой в жизни, святой отец. Он был для меня целым миром. И сейчас, когда его не стало, я чувствую себя совершенно одинокой.

— А как же насчет семьи вашего мужа?

— Все они типичные англичане, если вы понимаете, что я имею в виду. Пенелопа ведет себя так, как будто ничего не случилось. Мильтон стал очень тихим и сдержанным. Арчи измотан и довольно слаб сейчас. Джулия, его жена, страдает так же, как и я, но поджимает губы и виду не подает. Это все выглядит так благородно, а ничего иного и нельзя ожидать от истинных членов семейства Монтегю, но все мои чувства видны как на ладони, и я боюсь стать для них настоящей обузой.

— А как насчет ваших детей?

— О, слава богу, Гарри нетрудно отвлечь от утраты, но вот Селестрия убедила себя в том, что ее отца убили. Хотя, наверное, она имеет полное право так думать, не правда ли? Маленькие девочки просто боготворят своих отцов. По крайней мере большинство из них. — Она опустила глаза.

— Селестрия упоминала о своем дедушке, который живет в Нью-Йорке, — сказал он. — Полагаю, это ваш отец.

— Да, верно, это мой отец. — Ее лицо стало вдруг жестким. — У нас с ним были сложные отношения, Селестрия же просто обожает его. Я отвезла ее в Америку на время, пока шла война. Гарри еще тогда не родился, так что мы жили там с ней вдвоем. Мой отец всегда был чужим человеком для меня. Знаете, из тех людей, у которых никогда не хватает времени на своих детей, но которые наивно полагают, что подарками смогут компенсировать образовавшуюся брешь в общении. Он был слишком увлечен своим бизнесом. Кроме того, он хотел сына, Ричарда Бэнкрофта III, который бы возглавил его бизнес-империю, когда ему самому придет время уйти на покой. А вместо сына получил Памелу. Это было не очень хорошо. Я думаю, что к тому времени, когда Селестрия приехала к нему погостить, он осознал, что упустил, потому как ну просто выплескивал на нее фонтан своей любви и привязанности. — Она горько усмехнулась. — Я так и не простила его за такую несправедливость. Но Селестрия думает, что дед — это свет в окне. — Внезапно она замолчала, вспомнив, где находится, и добавила: — Она считает его идеальным.

— Я думаю, что при подобных отношениях вы не радовали его частыми посещениями.

— Мы когда-то вместе отдыхали с неделю в его нелепом роскошном замке в Шотландии, но я ненавидела тамошний холод. Как, впрочем, и моя мама, которая предпочитает оставаться в Америке. Зато мы частенько ездили на весь июль на остров Нантукет, где я в детстве проводила летние каникулы и где мы ни разу не были за последние два года. Знаете, то одно, то другое… — Ее голос стал еле слышен.

— Селестрия, должно быть, скучает по нему.

— Она была опустошена, когда мы вернулись в Лондон в конце войны. Девочка не узнала своего отца и ужасно скучала по дедушке. Монти прилагал невероятные усилия, и в конце концов они стали не разлей вода. Ну, он обладает этой редкой способностью очаровывать. Было невозможно не полюбить его. — Ее голос снова стал тихим, когда она начала говорить о нем. — Лондон выглядел каким-то серым по сравнению с Нью-Йорком. Послевоенные продовольственные пайки и все такое прочее. К этому было довольно трудно привыкнуть. А потом родился Гарри, мой драгоценный Гарри. — Ее глаза засветились. — Он тоже любил своего отца, но всегда был моим маленьким мальчиком. Дети легко находят способ, как продолжать жить несмотря ни на какие невзгоды, не так ли? Гарри не может, как я, долго находиться в подавленном состоянии. Сейчас он снова в лесу со своими кузенами, ставит капканы на хищников и охотится на зайцев с Дэвидом. Интересно, какие мысли одолевают его ночью, когда нечем себя отвлечь?