Джулия была всецело занята приготовлениями к приближающемуся празднику — дню рождения ее мужа. Это случалось каждый год, и никто бы не догадался, какие тревоги и волнения скрываются под ее беспечной улыбкой. Как раз приехал фургон, и из него стали выходить мужчины, которые должны были установить палатку. Поставщики провизии несли ящики с бокалами и остальной посудой. Селестрия наблюдала за работой этих возбужденных людей и чувствовала, как ее фантазия наконец превращается в реальность. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с утонченными лондонскими вечеринками, но ей так не хватало увеселительных мероприятий, что сейчас ее вполне устроила бы и эта. Она представляла, как там соберется множество людей, с обожанием наблюдающих за ней, и она всю ночь напролет будет танцевать с Дэном Уилмоттом в том платье, которое она выберет. Наконец-то хоть что-то встряхнет Корнуолл и выведет его из долгой спячки. Кто знает, может, она еще и влюбится, недаром ее мать не перестает повторять, что любовь приходит тогда, когда ее совсем не ждешь.

Лотти и Мелисса испытывали по поводу вечеринки такие же чувства, как и Селестрия. Шанс найти там потенциальных претендентов на руку и сердце — вот что их волновало прежде всего. У Лотти были золотисто-каштановые волосы, и она была гораздо симпатичнее сестры, но, как говорила жестокая Памела, в королевстве слепых и одноглазый человек — король. Хотя бедные создания, конечно же, не были слепы, но, как многие типичные англичанки, имели овальные лица с маленькими подбородками и бесцветными маленькими глазками, доставшимися по наследству от их матери Пенелопы. Памела называла такой тип лица яйцеобразным. Часто подобная форма лица считалась признаком аристократического происхождения, но, к сожалению, не в случае Лотти и Мелиссы. У Мильтона было красивое мужественное лицо с большими глазами и крепкой заостренной челюстью, которую по счастливой случайности унаследовал Дэвид, — высокий молодой человек атлетического телосложения. Какая жалость, что дочерям Мильтона повезло меньше! Памела была напыщенной и себялюбивой, но зато имела прекрасные черты лица, которые так удачно унаследовала Селестрия.

Наконец наступило утро долгожданного дня. Селестрия убежала на пляж, избавив себя от обязанности помогать Джулии с цветами Мелисса не посмела вести себя столь безответственно, однако Селестрии удалось убедить Лотти присоединиться к ней. Девушки лежали на полотенцах, нежась в лучах утреннего солнца, пока Баунси копался в песке под присмотром Нэнни, а мальчишки играли в крикет с Пурди. На Селестрии были белые шорты и бирюзовая блузка, завязанная узлом на груди, цвет ее серых глаз приобрел голубой оттенок моря. Лотти надела широкие белые брюки — она стеснялась обнажать свои ноги, так как они были мускулистыми, как у пони, — и шляпу от солнца, защищающую ее светлую веснушчатую кожу.

— А ты уверена, что наша помощь сейчас не нужна? — нахмурив брови, спросила она.

Селестрия лениво потянулась.

— Думаю, мы будем только мешать. Когда слишком много поваров, считай, что суп испорчен! Кроме того, ведь кто-то же должен присматривать за мальчиками, пока Нэнни занята с Баунси.

— И то правда. Я очень хочу ребеночка, — прибавила Лотти, вздохнув.

— Ну, для начала тебе следует найти мужа. Разве тетушка Пенелопа не посвятила тебя в таинства половой жизни?

Едва заметная улыбка скользнула по лицу Лотти.

— А ты умеешь хранить секреты?

— Ты ведь знаешь, что умею, — ответила Селестрия, приподнявшись на локте.

— Я этого не говорила даже Мелиссе.

— О, она бы немедленно рассказала все вашей матушке, и тетушка Пенелопа стала бы вопить как сирена.

— Так я могу довериться тебе?

— Конечно.

Лотти глубоко вздохнула, а затем произнесла с серьезным видом:

— Я влюблена, Селестрия. По-настоящему и искренне. — Ее глаза светились счастьем.

— В кого же? Я его знаю?

— В этом-то и заключается вся проблема. Он не принадлежит к нашему кругу.

— Это случайно не какой-нибудь известный художник? — Селестрия была потрясена и в то же время заинтригована. — Если он богат, то какая, в принципе, разница? Он из новоиспеченных богачей?

— Не думаю, что у него много денег. Ведь он пианист.

— Фрэнсис Браун! — ликующе выпалила Селестрия.

Лотти выглядела испуганной.

— А откуда ты знаешь?

— Да ведь он же твой новый учитель фортепиано. Кстати, моя мама как раз планирует избавиться от старой миссис Джилстоун и найти ей замену в лице Фрэнсиса Брауна, что, с моей точки зрения, как нельзя кстати. У миссис Джилстоун такой неприятный запах изо рта. Твоя мать говорит, что он довольно милый, действительно очень милый!

— Он талантливый, чувствительный и добрый. — Лицо Лотти, озаренное любовью, казалось сейчас почти прекрасным.

— О боже! А он-то хоть отвечает тебе взаимностью?

— Да. И хочет на мне жениться.

— Ты ведь можешь сбежать с ним. Это так романтично. Даже трудно себе представить, на что способны такие люди, как он.

— Мои родители этого бы не пережили. Я бы никогда не поступила с ними подобным образом.

— Ну, теперь ты должна сама выбирать, кого слушать. А он красивый?

— Очень. Блондин с длинным тонким носом и самыми прелестными карими глазами, которые я когда-либо видела. Он называет меня своей Афродитой.

— Да уж, нисколько в этом не сомневаюсь. А он уже тебя целовал?

Лицо Лотти покрылось багровым румянцем.

— Да. Но только один раз. Я ужасно хочу поскорее возвратиться в Лондон, чтобы снова увидеться с ним. Он даже не может мне сюда написать. Мама тотчас догадается, она ведь хочет, чтобы я вышла замуж за Эдди Ричмонда.

— Ну да, он богатый и со временем унаследует поместье своего отца в Нортумберленде.

— Он милый парень, но, как по мне, совсем не привлекательный.

— Но ведь внешность — это не самое главное в мужчине, Лотти. — Лотти не улыбнулась, а Селестрия радостно продолжала: — У него милые глаза, и хотя передние зубы немного выпирают, зато у него уйма денег. Перед тобой стоит нелегкий выбор: любовь или деньги.

— Да все и так ясно как божий день. Я выбираю только любовь! Все дело в маме.

— Да, у нее действительно большая проблема!

— На дворе пятидесятые годы. Девушка вправе выйти замуж за того, за кого посчитает нужным. Уже прошло много времени с тех пор, как бесстрашная Эммелин Пэнкхерст заковывала себя в цепи, борясь за избирательные права женщин.

— Если ты выйдешь за Фрэнсиса Брауна, то у нас у всех появится бесплатный учитель музыки, — пошутила Селестрия.

— Не говори глупостей, Селестрия. Чтобы выжить, нам придется с тебя брать вдвое больше, ведь мои родители отрекутся от меня.

— Ну, я так не думаю. Это было бы слишком. А как насчет того, чтобы влюбиться в отца Далглиеша?

Лотти засмеялась.

— Это против всех моих принципов, как, кстати, и твоих.

С моря подул ледяной ветер. Селестрия вся съежилась от холода. На горизонте собрались багровые тучи, и Нэнни вынула свитер Баунси. Он увидел, как она машет свитером, подзывая его, и вдруг побежал прочь по направлению к воде. Ветер подхватил его смех, напоминающий крик чайки. Стоя на берегу, он наблюдал, как огромные сердитые волны накатываются на берег, ударяя в него, словно могучие лапы льва. Он выронил из рук лопатку, и Пурди, выпустив крикетный шарик, тотчас с радостью подхватил ее. Нэнни поднялась на затекшие ноги и поспешила к маленькой фигурке, находящейся на солидном расстоянии от нее. Селестрия и Лотти в ужасе следили за тем, как Баунси продолжал удаляться; его, видимо, совершенно не пугал оглушительный и разъяренный львиный рев волн. Гарри, Уилфрид и Сэм, не подозревая, что происходит, не отрывались от игры в крикет. Только Пурди, выпустив лопатку, начал тревожно лаять.

Мальчик подошел к воде, внезапно остановился, а затем, повернувшись в сторону Нэнни, стал плакать. Под затянутым тучами небом волны казались еще более зловещими. Женщина схватила его за руку и повела прочь от моря, сильно ругая за то, что он убежал, и это заставило его еще больше расплакаться.