— Это никому не нужно! Когда со мной был Бертье и мы ездили по полям сражений Европы днем и ночью в моей замечательной карете, которую изобрел я сам, я постоянно диктовал ему приказы и письма. Бертье все аккуратно записывал, не делая ни одной ошибки. Как мне его не хватало во время последней кампании! После того, как я покинул Эльбу, у него не стало мужества присоединиться ко мне.

Наполеон помолчал и взглянул в верхнее окно.

— Вам не кажется, что вы заставляете мальчика слишком много работать? Он выглядит слишком болезненным.

— Он вполне здоров, но он растет и поэтому выглядит худым.

Бетси лицо в чердачном окошке показалось несчастным.

«Интересно, все французские мальчики с темными волосами и не очень красивые?» — подумала девочка. Ей стало его жаль, но потом она успокоилась, вспомнив о роли, которую ей позволили играть. Девочка уселась на третий стул и разгладила юбки.

— Сир, я не произнесу ни слова.

Работа началась снова, и через некоторое время Наполеон погрузился в нее полностью, как это было до прихода Бетси. В течение получаса он продолжал рассуждать о поворотном пункте своей военной карьеры. Так случилось, когда его назначили командующим французской армией в Италии. Бетси смирно сидела стуле, как птичка на ветке, и продолжала молчать. Перо Ла Касе изо всех сил спешило по бумаге, оставляя на ней множество клякс. У него не было времени, чтобы вдохнуть щепотку табака, хотя состояние шейного платка и его жилета свидетельствовало о том, что он приверженец этой пагубной привычки.

«Какой неприятный человек», — подумала Бетси.

Наконец голос великого покорителя мира смолк. Он помолчал, широко развел руками в сторону и спросил у Бетси:

— Ну, дитя мое, вам было интересно?

Бетси засуетилась на стуле. Стоит ли ей его обманывать? Или лучше сказать правду?

— Нет, сир, — наконец вымолвила девочка.

— Нет?! Меня это удивляет. Мне показалось, что все было очень интересно.

— Все было… очень скучно, — нерешительно сказала Бетси.

— Сучно?! — Наполеон был поражен.

— Скучно? — эхом повторил маркиз.

— Ну, это были сплошные рассуждения по поводу пушек и амуниции и различных поставок. Вы не рассказали никаких историй, подобно тем, что мне приходилось читать в книгах.

— В книгах? В каких книгах?

— Сир, в книгах, написанных о вас. Вы знаете, сколько о вас написано книг? Их привозят нам на каждом корабле. И все их внимательно читают, потому что у нас нет других способов что-либо узнать о текущих событиях. Конечно, мне дают читать только приличные книги, потому что все подбирает для нас сама мама. Иногда она берет перо и начинает что-то вымарывать, а то вырывает по несколько страниц, и только потом мы получаем в руки эту книгу.

— Так бывает часто?

— О сир, постоянно! Мне было бы очень интересно знать, что было написано на страницах, которые она вырвала и сожгла. Я обычно читаю по ночам, и мне приходится ставить у постели ширму, чтобы не мешать Джейн, которая любит поспать. Иногда мне удается почитать три или четыре часа, но чаще всего приходит мама и тушит свечу.

— Что же есть в книгах, чего не хватает в моей диктовке? — поинтересовался император.

— В книгах рассказывается множество разных историй. Большинство из них о вас, но иногда в них говорится о других людях. Иногда истории бывают довольно забавными, и временами… полны сплетен. В книгах постоянно приводится множество деталей о том, как одеваются придворные дамы, и те беседы, которые были у вас с ними и тому подобное.

— Вы ничего не читаете о моих кампаниях? И о великих сражениях?

— Конечно, мне больше всего нравится описание битв, но я… я пропускаю детали о пушках и об амуниции.

— Вы хотите сказать, что пропускаете все, что я диктовал маркизу сегодня?

— Да, сир. Боюсь, что вы посчитаете меня глупой.

Наполеон повернулся в кресле так, что смотрел теперь прямо на девочку. Он внимательно изучал ее лицо, а потом вдруг ударил руками по коленям.

— Ла Касе, она права! Это все действительно скучно! Мне самому было скучно, поэтому работа двигалась настолько медленно.

«Медленно», — подумал маркиз, сжимая натруженные пальцы.

— Порвите все! — приказал Наполеон. — Порвите бумагу на мелкие кусочки и сожгите. Днем мы начнем сначала, я начну включать личную информацию. Сегодня утром мне вспомнились случаи, но я пытался опускать их, считая их тривиальными и не очень важными. Теперь я уверен, что был неправ. Я вспомнил, как меня называли Огуро, когда я прибыл в лагерь. Маленький пройдоха! Кто-то услышал это прозвище, и вскоре все обитатели лагеря стали так называть меня. Но солдаты вскоре поняли, что мне известно о войне больше, чем остальным генералам вместе взятым, и тогда они начали меня называть просто пройдохой, но как бы желая похвалить меня.

Он остановился и с виноватым видом взглянул на Бетси.

— Вы поняли, о чем я говорил?

— Нет, сир!

— Хорошо. Мне нужно быть более внимательным, когда вы находитесь рядом. — Он медленно встал. — До ленча еще целый час. Малышка, чем бы нам сейчас заняться?

— У меня поручение. Я должна сходить к соседям. Соседку называют Леди в Вуали. Вчера днем я отвозила ей персики, а теперь мне необходимо взять назад нашу корзинку.

— Я отправлюсь с вами, — решил Наполеон и крикнул: — Аршамбо! Я отправляюсь верхом! Седлай для меня Мамлюка.

Бетси быстро вскочила.

— Сир, сбегаю переодеться. Это мое лучшее платье, и мама будет вне себя, если я поеду в нем верхом. Я буду через несколько минут.

Бетси и Наполеон выехали из прохлады под сенью деревьев, покинули зеленые тропинки «Брайарса» и оказались на извилистых каменистых дорожках, ведущих в Лонгвуд. Коричневого цвета низкий кустарник едва прикрывал каменистую землю, и странной формы изогнутые деревья казались непривычными после зеленой роскоши поместья Бэлкумов. Красивый Мамлюк поднимал копытами желтоватую пыль, а заросли кустарника и подлеска вынуждали даже низкорослого Тома постоянно петлять.

Среди каменистых утесов Долины Руперта им удалось увидеть хмурые воды Атлантики, текущие в залив Флегстаф. Бетси был знаком каждый дюйм дороги, но ей здесь очень не нравилось. Наполеон при виде мрачной картины начал горькие рассуждения:

— Острова! Моря просто кишат островами, бесполезными полосками земли, которые отрыгнуло море. Все они — суровые, негостеприимные и одинокие куски суши. Мне кажется, что этот остров станет для меня самым худшим.

Наполеон взглянул на Бетси. Слова императора подействовали на нее. Девочка изо всех сил надеялась, что со временем ему будет нравиться остров Святой Елены.

— Бог мой, — продолжил император. — Я могу поспорить, что все несчастья в моей жизни связаны с островами. Мне следует подчеркнуть в воспоминаниях, — продолжал великий человек, — что моя жизнь была связана, ограничена и даже испорчена неприятной привычкой природы разделять сушу на континенты и острова. Начать с того, что я родился на Корсике. На таких островах люди сильно отличаются привычками, манерой изъясняться, внешними данными и одеждой от остальных окружающих. Когда меня отослали во французскую школу, все мальчики отличались от меня и глядели на меня сверху вниз и всячески мне досаждали. На Корсике выращивают хороших овец, так мальчики в школе собирались в группы и постоянно блеяли, пытаясь меня разозлить. Они меня обзывали бараном. Мне не нравилось в школе, но, возможно, это было к лучшему, потому что мне оставалось только учиться и постоянно читать. — Он еще раз взглянул на девочку, упорно скакавшую рядом с ним на приземистом пони. — Мадемуазель Бетси-и, вам и сейчас мой рассказ кажется скучным?

— Нет, нет, сир. Я очень внимательно слушаю, вас.

— Малышка, далее будет еще интереснее. Это касается Англии. Этот крупный и богатый остров постоянно мне мешал, на каждой стадии моей жизни. Англичане отказывались заключить со мной мир и заставляли всю Европу вооружаться, снабжая деньгами. Эти упрямые лавочники не давали мне ни секунды передышки. Отчего я не повел на них свои армии и не поставил всех на колени? Я уже подготовил все планы, а в Булони была готова оккупационная армия.