— Нет, нет, сир!

Он не обратил внимания на ее восклицание.

— Господи, иногда мне кажется, что я слышу не вой ветра, а голоса людей, планировавших мое свержение. Талейран, Фуше, Мармон. Они что-то шепчут, разрабатывают схемы и плетут заговоры против меня. Я всегда подозревал, что они мне враги, но ничего не сделал, чтобы их остановить. Они мне были нужны и полезны, и я был уверен, что смогу их контролировать. Но теперь они делают все, чтобы я оставался на острове, отравляют разум французов, которые всегда в меня верили.

И это самые невинные из моих фантазий, — мрачно продолжил Наполеон. — Иногда мне мерещатся голоса, которые я слышал ночью после битвы, когда, не покладая рук, работали хирурги, но могли оказать помощь только немногим раненым и покалеченным людям. Неужели во время моего поражения я должен выслушивать напоминание о цене победы?

Как-то утром Бетси не появилась, и дурное настроение императора усугубил неожиданно сильный ливень. Дул сильнейший ветер, который, создавая из облаков поразительные фигуры, быстро гнал их по темному небу. Казалось, наступил Судный день, и было страшно взглянуть на мрачное небо.

В доме сразу потемнело, и слуги пытались побыстрее зажечь свечи во всех комнатах. По дому носились страшные сквозняки.

Наполеон гневно стоял у окна. Ему было необходимо что-то срочно обсудить с маршалом Бертраном, и он не желал ждать, пока закончится шторм и буря уберется подальше в океан.

— Маршан!

Слуга ждал вызова за дверью и показался внезапно, как чертик из коробки.

— Да, Ваше Величество.

— Я отправляюсь к маршалу. Принесите мне крепкий плащ.

— Ваше Величество, в такой дождь? Он вскоре закончится.

— Сейчас же. Вы меня слышите? Сейчас!

Маршан укутал императора в огромный плащ, и он нетвердыми шагами отправился под ливень. Бертран увидел, что к нему идет император и встретил его на половине пути. У него не было времени, чтобы чем-то прикрыться, и маршал сразу промок до нитки.

— Переодевайтесь, Бертран, и побыстрее. Мне нужно с вами кое-что обсудить.

Потом он начал говорить.

— У меня слабеет разум. Успокойтесь, мне не нужно слышать ваши протесты. Кто из нас может об этом более верно судить, как не я? Понимаете, маршал, мне тут нечего делать. Я только сижу и читаю или ссорюсь с этим бестолковым англичанином. Прежде передо мной всегда стояли важные проблемы. Мне нужно было принимать решения, намечать будущие победы и возмещать потери. Мой ум был тренированным и острым. Я мог разрешить любую проблему. Господи, разве можно сравнить с этим мою теперешнюю жизнь! Бертран, в этом и есть моя трагедия. Вам должно быть понятно, что это сводит меня с ума. Мой разум всегда пылал огнем. Иногда он был как бы притушен, но в нужный момент разгорался в сильнейшее пламя. Он пылал, сверкал, и во все стороны подобно искрам, разносились великолепные идеи. Всю мою жизнь мне помогал мой острый ум. А сейчас он дремлет.

У меня есть одно утешение. По ночам мой разум пробуждается. Пока я лежу в постели, я начинаю чувствовать пробуждение разума. Иногда во сне я вижу поразительные сны, и ко мне приплывают удивительные истины. Иногда они не четко сформулированы. Во сне идеи становятся просто фантастичными, и мне нужно много сил, чтобы уловить ошибки и их исправить.

Теперь я расскажу о причине, которая привела меня к вам, — продолжил император. — Прошлой ночью во сне ко мне пришла идея, как отсюда выбраться и провести последние несколько лет в комфорте и мире. Я перебрал все варианты и наконец прибыл к реальному решению, как корабль пришвартовывается к надежной стоянке. Бертран, скажите мне. Кто сейчас является главной фигурой в Европе?

— Меттерних? — предложил свой вариант маршал.

— Нет, Бертран, нет! Не Меттерних, ни в коем случае! Господи, он хорошо умеет дергать кукол за веревочки, не больше того. Если говорить о том, чье решающее слово может подействовать на европейских монархов, так это русский царь Александр.

Бертран сразу поддержал императора.'

— Конечно, сир. Как я мог так ошибаться? Все лидеры Европы немного опасаются русского царя. Он обладает удивительной силой.

— В Александре имеется источник величия. Он желает принести много добра своему народу и для многих народов мира, но у него в стране отсутствует стабильность, и он иногда не очень четко мыслит. Он никогда особенно многого не добьется. Но если его уговорить поведать миру о том, что здесь творится, другие монархи к нему прислушаются. Я в этом уверен.

— Да, сир, ужас вашего положения на острове не известен Александру. Вся информация тщательно фильтруется его придворными, и он думает, что вы живете в хорошем доме, расположенном в чудесном тенистом парке. И со всеми удобствами. Он также уверен, что у вас хорошее здоровье.

— Правильно, Бертран, правильно. Мы должны попытаться достучаться до него и послать людей, которые смогут его убедить в правдивости посланных ему сведений.

— Но-о-о…

— Я понимаю, что перед нами стоят большие трудности и это можно сделать только одним способом — с помощью Папы. Мне известно, что Александр исповедует православную религию, но он чтит Папу. Чтит больше, чем я. Теперь я понимаю, что дурно к нему относился.

Наполеон некоторое время обдумывал свою ошибку.

— Папа хорошо относится к моей матушке и много сделал для нашего семейства. Я уверен, что он может сделать так, чтобы кое-кого послали к Александру. Царь, я уверен, хорошо ко мне относится, несмотря на мой поход на Москву и ненависть, которую он ко мне в то время испытывал.

Бертран снял с себя верхнюю одежду и закутался в старый халат. На отвороте было пятно от вина, и халат пополз по швам. Эта парочка выглядела крайне странно, обсуждая будущие планы. Мадам Бертран заглянула в комнату, и ей стало дурно, когда она увидела наряд собственного мужа. Он жестом показал ей, чтобы она не входила в комнату.

— Сколько лет синьоре? — внезапно спросил Наполеон.

— Вы имеете в виду, сир, Виолетту Гравину?

— Кого же еще? Меня всегда завораживал ее голос. Она еще дает концерты?

— Да, сир. Она поет на лучших площадках в Италии и время от времени посещает Лондон и Вену. Конечно, ее голос не такой сильный, как прежде, и она уже не может брать верхние ноты, но в нижнем регистре она великолепна.

— Хорошо. А ее муж Джакопо? — Наполеон улыбнулся. — Именно это имя навело меня на эти мысли. Одного из нашего слуг зовут Джакопо. Вчера вечером я услышал, как кто-то зовет его пронзительным голосом: «Джакопо! Джакопо!» И ночью мне приснился сон, и я понял, где лежит ключ, чтобы открыть ворота тюрьмы.

Бертран сильно удивился, но тем не менее сказал:

— Этот забавный старичок, муж сеньоры. Он ей едва достигает до плеча. Но по-своему он — гений. Он прекрасно рисует! С ним трудно сравниться многим художникам.

Наполеон оживился.

— Вы поняли, что я задумал. Я хочу, чтобы для меня снова спела сеньора. Как вы считаете, она примет приглашение пожаловать сюда?

— Для нее это большая честь. Я в этому уверен, сир. Но как это все организовать? Согласится ли на ее визит английское правительство?

— Я думаю, что все может организовать Папа. Бертран, сразу пошлите приглашения и, конечно, с ней должен приехать Джакопо.

— Он повсюду следует за ней.

— Пусть он привезет с собой карандаши и краски. Бертран понемногу начал все понимать.

— Сир! — восхищенно воскликнул он. — Он вас будет рисовать в то время, пока будет петь сеньора!

— Да, Бертран. Я буду настаивать на том, чтобы он меня изобразил как можно более реалистично, мне известно, насколько я изменился за последние месяцы. Возможно, эти рисунки помогут нам убедить Александра в моем бедственном положении. Кроме того, я прикажу, чтобы Джакопо сделал рисунки моего дома с внешней и внутренней сторон. Пусть обязательно покажет крысиный ход на потолке в библиотеке и мою ужасную спальню, и крохотную, неудобную ванную комнату. Если он честно изобразит нашу столовую, все поразятся тому, насколько она неприглядна.