Зал же был абсолютно пуст – хотя играла живая музыка, укрывшаяся от взглядов посетителей за шторкой, горели всеми огнями хрустальные люстры, отражаясь теплыми искорками от разложенных на столах столовых приборов и меди настенных канделябров.
Довольно просторное помещение, всего на двадцать столиков – расстояние меж ними такое, что паре легко танцевать, а до соседей не долетит тихая беседа. Уютно, светло, без напускной роскоши. Под ногами наборный паркет серых тонов, резная мебель выполнена из темного дерева – в тон им стены, набранные из панелей темной вишни и украшенные нейтральными акварелями. Столы покрыты зелеными скатертями, на которых довольно симпатично смотрится белый фарфор посуды. В белых тонах исполнен и высокий потолок – тут, правда, мастер не смог удержаться от легкой позолоты, замахнувшись то ли на то, чтобы повторить потолки Эрмитажа, то ли на скромную роскошь большого Гатчинского Дворца. А за окнами, приподнятыми над дорогой, был виден парк – пока еще зеленый. Симпатично.
Что-то невнятно-восторженное пробормотала Вера, перемежая восторги тоскливыми взглядами на свое платье, которое то ли не соответствовало моменту, то ли было вполне приемлемым, так как никого все равно не было, а значит никто не обратит внимание, но это ужасно, что никого нет, потому что она тут, на свидании, одна на весь зал. В общем, это точно не переодетый мужчина, подосланный к Артему склонять к недоброму с последующим разоблачением, семейным скандалом и пятном на репутации.
- Ты опять думаешь про Веру что-то плохое, - шепнул неодобрительно Артем, обескураживая неестественной догадливостью.
Неужели я стал настолько предсказуем?
- Наоборот, вычеркнул одно из подозрений в ее адрес. – Поспешил я шепотом реабилитироваться.
- Там еще много, в твоем списке?
- Если начать зачитывать, до утра не завершу, - и первым прошел к центральному столу, расположенному напротив сдвоенных окон, а значит идеально освещенному.
- Меню, будьте любезны, - тут же по правую руку лег весомый томик с бархатной обложкой и цветными иллюстрациями на матовой и плотной бумаге.
- Вы присаживайтесь, - обратился я к Вере и Артему.
- Максим только на первую перемену блюд, - отчего-то уговаривал Артем замершую у выхода Веру, взяв ее правую руку в свою.
- Мне неловко, неудобно, - прошептала она. – Может, лучше в кафе?
- Слушайте, ну какое кафе? – Возмутился уже я, обращаясь к официанту. – Значит, нам первую страницу целиком… Так… Еще вторую и третью. И компот. У вас есть компот? – Усомнился в уровне заведения.
- Есть из морошки, малины, плодов розовых цветов, земляники и брусники. Какой изволите?..
Вопрос повис в отзвуке закрывшейся двери и последующей тишине.
Вера и Артем ушли.
В душе поселилось маятное ощущение допущенной ошибки. Но с другой стороны, что за ерунда, в самом деле! Как будто заказывал только для себя, а не остальным, которым наверняка было бы интересно распробовать все по малому кусочку. Я ведь сказал им, что уйду после первого блюда, и никогда не давал повода сомневаться в своих словах.
Какая-то полоса разлада появляется всякий раз, когда этот представитель женского пола начинает действовать по-своему. Я положил лицо на ладони, чувствуя, что рассуждения бесполезны, свидание сорвано, а виноватым в этом оставят меня.
- Что-нибудь еще? – напомнил о себе официант.
- Достаточно, - отложил я меню в сторону, постаравшись насладиться одиночеством и видом осеннего парка перед собой.
Не бежать же за ними, уговаривая. От последствий ошибки тоже можно получать удовольствие.
- Желаете аперитив?
- Принесите лучше мороженое. Просто мороженое, - отослал я его жестом.
Расторопный персонал уложился в пару минут, поставив запрашиваемое рядом в аккуратной полукруглой чаше, сопроводив серебряной ложечкой.
- Это вам не кусочки с круглой наклейки, - пробормотал я отчего-то.
Попробовал – и понял, что кусочки с наклейки были вкуснее. Вернее, я не помню доподлинно, каковыми именно они были, но детство запоминает ощущение счастья, а не вкусовые оттенки.
Позади раздались звонкие шаги – словно что-то тяжелое несут, или специально акцентируют внимание… Шаги, впрочем, замерли ровно за спиной. Первое, быть может, принесли – и требуется посторониться, чтобы поставить аппетитную, пропеченную молочную свинку?... Тогда почему бы не обойти стол…
Я обернулся из любопытства. Стоит. Ника стоит. В черном вечернем платье с глухим воротом, с высокой прической, на высоких каблуках, которые аккурат цокают так звучно, с наборными браслетами на левой руке, упертой в бок, и перстнями на правой, в которой зажата вилка.
Не свинка. Какая досада.
- О, тебя уже выпустили, - я повернулся обратно к столу и принялся меланхолично доедать мороженое. Совершенно безвкусное, к слову.
Отличное завершение отвратительного вечера.
Справа проскрипел стульчик, подтащенный сильной рукой по паркету и установленный рядом. Ника уселась рядом, поставив локоток на стол и приложив пальчики руки к щеке.
- Собирайся, - глубоко вздохнув, выдохнула она слово. – Убивать тебя буду.
- Да ты рецидивист, - покосился я на нее. – Только вышла – и снова в тюрьму.
- А я, благодаря тебе, комиссию мозгоправов не прошла. У меня теперь и справка есть. – Улыбнулась она так красиво, что по спине невольно пробежались мурашки. – Я теперь аттестованный псих. Мне теперь даже в больнице работать будет нельзя. Из-за тебя!!!
- А ну цыц! Вилку погнешь! – Голосом одернул я движение руки, пошедшей на замах. – Ты что тут делаешь вообще?
- Так это мой ресторан, - вновь улыбнулась Ника.
- Хм. – Сопоставил я этот факт с обещанным бесплатным обслуживанием и сделал однозначный вывод. – Ты перед Шуйским так вину решила искупить? Серьезно?
- Да. И судя по тому, что его здесь нет, ты опять мне все испортил. – Произнесла она с короткими паузами между слов, будто сдерживая рык. - Так что собирайся, хана тебе, мелочь.
- Я тебя всего на три года младше. И вообще, может быть, не совершеннолетний, - подцепил я ложечкой кусочек мороженого. – Тебе вообще не стыдно?
- Нет! О-о не-ет!
- Так, хватит улыбаться в мою сторону. Вон, прохожих пугай.
- Вставай и прими свою смерть!
- Не могу. Я ем.
- Так немного же… - Заглянула она нетерпеливо в мою чашку.
- У меня еще первое не принесли.
- Ладно, - подозрительно покладисто утихомирилась она. – Последний ужин – это святое.
- Я долго буду есть, - честно предупредил ее, памятуя о заказанном.
- Я подожду, - мягко вздохнула Ника. – Я столько ждала.. И эти две ночи в холодном бетонном мешке, на рваном матраце, пахнущем сеном и болью…
- Ты мне аппетит портишь, - укоризненно глянул в ее сторону.
- Официант! – Крикнула она. – Мне то же самое, что и ему.
- Но, госпожа…
- Ты слышал, Филипп!
- Сию секунду, госпожа.
- Ты столько не съешь, мать. – Неодобрительно отозвался я.
- Съем.
– С куриного бульончика бы тебе начать. – Проявил я участие, отмечая худобу на лице и в руках.
- Не беси меня!
- Да я на что угодно спорю, что не съешь, - примирительно развел я руками. – Не переводи зря продукт.
- На что угодно?! – Рыкнула Ника. – А выйти на задний двор и достойно принять свою смерть – входит в твое слово?!
- Конечно. – Недоуменно качнул я плечом.
- Тогда я принимаю этот спор, - протянула она сероватую ладошку, сильным рукопожатием вцепившись в мою ладонь. – Честью и Силой клянусь!
- Но, госпожа! – Встревоженным голосом ворвался в разговор официант.
– Филипп, разбей! – Рявкнула Ника. – Или ты с ним за одно?!
- Слушаюсь, госпожа, - потерянной тенью самого себя, на полусогнутых, подошел он к столу и слабым движением руки обозначил начало спора.
- Подождем, - вновь улыбнулась Ника, оглядывая меня довольным взглядом. – На самом деле, все складывается очень удачно. Не пришлось тебя искать по городу, и все скоро очень удачно закончится.
