Ничего не понимаю, полная дезориентация. Зорин был не прав. Я не орала, совсем. У меня горло свело так, что даже пикнуть не могла. Зажмурилась, падаю и вдруг рывок такой силы, что кажется будто весь позвоночник перетряхнуло, и надо мной раскрывается купол. Побелевшими пальцами вцепилась в стропы, нижние ремни врезаются в задницу, ощущение, что ещё миг и сойду с ума. С трудом вспоминаю, что надо расчековать запаску. Кое-как справляюсь, и снова намертво цепляюсь за стропы. Вниз смотреть боюсь, поэтому взгляд устремлен вдаль на горизонт. Попробовала посмотреть наверх, найти Зорина, но бесполезно, купол закрывает обзор.

Теперь понимаю, что такое адреналин! Это просто капец какой-то! Все кипит, бурлит, пылает. Только удовольствия нет, мне страшно, я до сих пор не верю, что барахтаюсь в воздухе на безумной высоте. Интересно, если я рухну вниз, что будет? Перед глазами яйцо, упавшее на твердый пол и с брызгами разлетевшееся во все стороны.

От своих фантазий становится ещё хуже. Еле дышу, на уши давит невообразимая тишина, и что бы хоть как-то успокоиться, начинаю петь в голос песню.

Только мы с конем по полю идем…

Почему именно ее? Понятию не имею. До этого момента я даже не в курсе была, что знаю ее, всю, целиком, полностью все куплеты.

У меня нет ощущения свободы, дикой эйфории. Ничего. Наверное я банальная трусиха, потому что вместо того, чтобы наслаждаться красотой, я мечтала только обо одном- почувствовать под ногами твердую землю.

Спустя некоторое время на груди что-то завибрировало, загудело, вызвав дикий вопль. Ну, все, думаю, ппц, допрыгалась, парашют отстегивается. Паника такая, словами не передать, а потом вспоминаю слова инструктора, что на определенной высоте автоматически срабатывает запаска, и если ее не отключить, то приземляться на двух парашютах. Я отключила, выдернула чеку, так что боятся нечего, отбой.

Спускаюсь все ниже и ниже. И вот предметы принимают уже более реальные очертания. Я вижу, как по полю ходят люди, вижу распластавшиеся по земле купола тех, кто прыгнул раньше, и понимаю, что полет подходит к концу.

Как-то внезапно увидела каждую травинку на поле, каждый лепесток у ромашки, каждого муравьишку, торопящегося по своим делам. Точно, у страха глаза велики.

С земли слышу голос, усиленный громкоговорителем:

— Сгруппироваться. Ноги согнуть в коленях, приподнять.

Это мне что ли? Как в тумане слушаю указания. Напрягаю пресс, поднимая ноги так, что получился тупой угол, ступни вместе, напряжены.

— Сгруппироваться! — снова грозный голос.

Да, сгруппировалась я! Что не так?

— Ноги согнуть!

Шипя себе под нос, поднимаю ноги чуть выше, мышцы пресса дрожат, ремень еще больше впивается в задницу.

Земля стремительно приближается, и вот я ощущаю сильный толчок, приземляюсь на ноги и заваливаюсь на бок. Хочется вопить от восторга, что не разбилась, целовать, обнимать землю, но вместо этого вскакиваю на четвереньки, изо всех сил тяну за стропы, гася купол, чтобы меня не начало таскать по полю.

Только после этого могу спокойно вздохнуть и без сил повалиться на траву. В голове шумит, сердце бьется на грани возможностей, но радость такая, что невозможно передать словами. В голове только одно: «я справилась, я сделала это».

С трудом перекатываюсь на спину и смотрю в бескрайнее голубое небо, не до конца осознавая, что несколько мгновений назад была там, на высоте.

Безумный день.

Лежу, с хрипом втягивая в легкие воздух, и вдруг откуда-то с боку выныривает Зорин. Как он умудрился так быстро приземлиться?

Стоит надо мной, сканирует тревожным взглядом:

— Цела?

Киваю и хрипло выдаю;

— Я тебя ненавижу!

— Врешь, — с этими словами склоняется надо мной, подхватывает и ставит на ноги.

Меня по-прежнему трясет так, что руки-ноги ходуном ходят, зуб на зуб не попадает. Хр*новый из меня адреналинщик, как ни крути.

Темка торопливо расстегивает карабины, извлекает меня из этих снастей, а потом крепко-прекрепко прижимает к себе, с видимым облегчением.

— Тебе было страшно? — шепотом спрашиваю у него, уткнувшись носом в широкую грудь.

— Да, ты даже не представляешь насколько, — тихо отвечает он, целуя в висок, — пойдем?

— Пойдем, — киваю, но пальцы разжать не могу, цепляюсь за него, как за опору, чтобы не упасть, потому что ноги не хотят слушаться.

Он без слов все понимает, крепко обхватывает за талию и ведет меня прочь с поля. Медленно идем мимо тех, кто прыгал с нами. Кого-то трясет, кто-то отлеживается на траве, кто-то ржет как сумасшедший. У каждого свой отходняк.

К тому времени как добрели до домиков, я уже пришла в себя, справилась с дрожью, успокоилась, насколько это было возможно, и шла самостоятельно, просто держа Тёмку за руку.

Мы сдали головные уборы, я переобулась, забрала сумку, после чего тихо переговариваясь на отстраненные темы, пошли прочь. Не знаю как у Артема, а у меня пока не хватало слов, чтобы обсуждать наш безумный поступок. По дороге зашли в очередной домик с убогой выцветшей, покосившейся вывеской «буфет».

Прелесть какая. Тёма взял себе кофе, а я отказалась от всего. Совершенно ничего не хотелось. Вернее с удовольствием бы хлопнула стопку коньяка, чтоб напряжение отпустило, но горячительных напитков на аэродроме не подавали. Зря, бешеная выручка была бы гарантирована.

Перед глазами опять стоит открытая дверь в салоне самолета и земля, далеко-далеко внизу. И просто крутит все внутри от этих воспоминаний, заставляет сердце сжиматься, замирать, а потом ускоряться до невозможности. Нет слов, одни эмоции. Я сделала это! Никогда в жизни не думала, что придется прыгать с парашютом, и вот я уже на земле, а внутри адреналин кипит. Сумасшедший день. Невольно сжимаю Темкину руку чуть сильнее. Во мне гремучий коктейль: прибить его хочется, за такой ужас, что пережила в момент прыжка, и зацеловать до потери пульса, за те ощущения, что без него никогда бы не испытала.

Мы уже проходили мимо последнего из неприглядных домиков, когда оттуда бодрым шагом выскочил здоровенный, перекаченный мужик, лет сорока. Заметив нас, он притормозил и расплылся в улыбке:

— О, какие люди! Темыч здорово!

Я чувствую, как напряглась рука, сжимающая мою ладонь. Чуть удивленно смотрю на него и вижу, как во взгляде, обращенном на мужчину, досада проскакивает, а еще бесконечная обреченность.

Та-а-ак, что это за хрен, и почему мой, обычно жизнерадостный муж, превратился в каменное изваяние?

Подозрительным взглядом наблюдаю за тем, как мужчина подходит ближе. Открытое, чуть грубоватое лицо. Загорелое, обветренное, как бывает у людей, проводящих много времени на открытом воздухе. Глаза ясные, светло-голубые. Смотрю на него и не чувствую какого-либо дискомфорта, недовольства. И от этого еще непонятнее становится, реакция Артема.

Подойдя ближе, протягивает Зорину руку для приветствия. Тот не раздумывая, отвечает, а потом дружеские мужские объятия и похлопывания по спине. Ничего не понимаю, пазл не сходится.

— Ну, что? Поздравить с полтинником можно?

Тёмка чуть смущенно улыбается и кивает.

Какой такой полтинник? Ему до полтинника ого-го сколько. Они о чем вообще? Удивленно перевожу взгляд то на одного, то на другого, чувствуя, что суть происходящего где-то рядом, но ускользает от моего понимания.

— Я смотрю, ты не один сегодня? — мужчина переключает на меня внимание, а я даже не замечаю этого, сосредоточенно пытаясь решить ребус.

— Да, — Зорин как-то нерешительно смотрит на меня, а потом произносит, — знакомься, это Кристина, моя жена.

— Да, ладно?! — у дядьки глаза как блюдца стали, — ты ж не говорил, даже не намекал.

Хм, а они что, так часто общаются?

— Кристин, это Евгений, мой друг.

Да, что ж у тебя такое с голосом? Напряжение в каждом звуке.

Эта горя мышц на удивление галантно берет меня за руку и целует тыльную часть ладони, про себя, наверное, подумав, что я умом не блещу. Стою, хмурюсь, помалкиваю.