Нет, чудо лопоухое, подумал Кожедуб, эдак ты у меня совсем в жизни разуверишься...

- А ты сам как думаешь? — поинтересовался он доверительно

- назидательным тоном, словно подвёл наконец Корнеева к пониманию чего-то важного. — И заодно вот какой вопрос раскрой: почему нас 1-й Особой называют?

- Погоди, Иван, я всё ж таки не пойму...

- Верно. Сообразил, вижу. Потому что те, кому Устав переписывать можно — на нас сейчас смотрят.

- На нас?

- Больше-т' не на кого, Ваня. Только мы с тобой одни на целом свете. И биологический предел по высоте кроме нас сейчас проверить некому, и все остальные... пределы. И ошибки эксперимента научиться компенсировать. А иначе — можно было и роботов посадить. Могём, Ваня?

- Могём, Иван, — эхом отозвался Корнеев.

- Так что забудь про Устав. Важен не Устав, а результат. Ты всё хочешь сделать, как «правильно», но иногда правильно — это «поперёк всему». Уставы пишут, чтобы получать гарантированный, предсказуемый результат. Только нам об этом думать и не надо: у нас сейчас и результат подрос, и пределы этого роста предсказать никто не сумеет. Вот и получается, что мы не просто так на СИДах летать учимся — мы свой собственный Устав пишем.

- Получается...

- Получается, — сказал Кожедуб, с трудом удерживаясь от того, чтобы снова назвать ведомого «зубрилой». — Ты вон хоть на Калашникова посмотри.

- Кого? А, Мишку... а что с ним?

- А ему товарищ Карбышев зарядил разобраться — Мишка и разбирается. Не, ты посмотри.

Кожедуб кивнул в сторону Боброва с Калашниковым.

- Да не соленоиды это! — донёсся с того конца ангара возмущённый вопль Калашникова. Парень всегда заводился, когда сталкивался с какой-то фундаментальной загадкой природы. — То есть соленоиды, но не магнитные. То есть иногда и магнитные тоже, но не совсем!..

- Что ты мне огород городишь? — кричал в ответ Бобров. — Сказано тебе: соленоид, значит, соленоид и есть.

- Мало ли, что «сказано», Володя! «Сказано»... ерунда это всё, что сказано! Ничего! Разобраться ж надо: магнитного поля нет — а взаимодействие  налицо!

Может, и правда, подумал Кожедуб, насмотрится Корнеев — да и заразится энтузиазмом и презрением к «сказано».

- Пойдём, что ли, и правда посмотрим, что у него там за соленоиды такие, — начал было Иван Никитович, но в этот момент кадровая дверь ангара тихо пшикнула и поехала в сторону.

В образовавшуюся щель ужом ввинтился некий малахольный субъект; Кожедуб мгновенно и безошибочно распознал в субъекте адъютантскую повадку.

- Это что ещё за гусь?.. — недоумённо пробормотал Иван Никитович. Наружность гражданина оказалась ему совершенно незнакомой.

- То не гусь, — тихонько рассмеялся всезнайка Корнеев, — вот то — гусь. Через низкий порожек окончательно раскрывшейся двери величаво, хотя и с очевидной запинкой перешагнул большого роста человек с генеральскими звёздами. Человек опирался на палку; заметно было, что физической слабостью он тяготится. Адъютант потянулся поддержать, но генерал раздражённо отмахнулся палкой; брезгливо обвёл ангар круглыми очочками, вытянул трубочкой сочные губы.

- Генерал-майор Власов, — сказал Корнеев. — А, нет, смотри-ка, уже лейтенант...

- Ты-то его, допустим, откуда знаешь?

- Газеты надо читать, — с превосходством заявил Корнеев. — Помнишь, о прорыве спорили?

- Ну?

- Вот тебе и ну. Наши концентрируют, точно тебе говорю. Перед Новым или, может, после — но факт: будем коридор рубить.

- Хорошо бы, — сказал Кожедуб после небольшого размышления. — С Брянска на Клинцы, затем Гомель... Думаешь, 2-ую воздушную для этого сформировали?

Корнеев рассмеялся: наконец-то он поменялся местами с ведущим.

- Извини, Иван, я последнее заседание Ставки прогулял. Но думаю, что не только 2-ую воздушную. Думаю, много чего собирают. Власов-то из лучших, на самом хорошем счету. В «Правде» писали, что...

- Это ещё что такое? Поч-чему серьга в ухе?! — донеслось с противоположного конца ангара.

Генерал-лейтенант Власов, хоть и «из лучших», к технике союзников ещё явно не приморгался. Даром что переводчики из новых, отпечатанных уже на Земле партий действительно были великоваты — пластину расчётного устройства и батарею приходилось носить в нагрудном кармане гимнастёрки, а на ухо вешать только выносной микрофон с динамиком.

- А куда её ещё вешать?.. — сказал Бобров, неприличным жестом указывая себе за спину.

Кожедуб ухмыльнулся: увлечённые спором бывшие железнодорожники  прозевали приближение начальства. Впрочем, начальство было чужое... да и Мишка у товарища Карбышева в любимчиках ходит; отбрешутся.

- Смирно! — с придыханием потребовал адъютант. — Распустились тут, гуляй-малина!..

Бобров с Калашниковым наконец повернулись, оценили обстановку и неохотно вытянулись во фрунт.

Бывает такой мужской тип: годов чуть не до полста и выглядит моложаво, и держит себя молодо — а затем в один миг ломается, обвисает, теряет остроту восприятия и будто бы смысл жизни. Вот и в Окто чувствовалось что-то такое... приближался инопланетянин к той неизбежной точке, за которой от образцового воина в белоснежных доспехах останется только призрак. Хотя, конечно, всё равно в доспехах. Настоящие доспехи — они навсегда. Окто быстрым чётким движением снял шлем.

- Подтверждаю, — сказал штурмовик, встряхивая отросшими жёсткими кудрями. — Оборудование с «Палача».

Интересно, что он там разглядывал через свой «визор»? Рентген у него в шлем встроен, что ли?.. С их уровнем миниатюризации вполне возможно: излучающую трубку встраиваем вот в этот гребень наверху, а приёмник для отражённых лучей... Хотя отставить: почему сразу «рентген»? потому что «видит невидимое»? Ненаучно рассуждаете, товарищ Берия, обывательски. «Невидимость» объекта может проистекать из самых различных его свойств; значит, и компенсировать недостатки человеческого глаза следует различными инструментами. Может, в визор шлема встроен самый обыкновенный микроскоп. И подлинность оборудования Окто проверяет безо всякого рентгена, а, например, просто читая крохотную гравировку.

Нет, всё-таки отставить: так я до утра могу гадать, и ничего не выгадать. А разгадывать, понятно, надо; технологию воспроизводить — надо тем более; очень уж похвально Мясников отзывается об этих тактических шлемах... Но для того, чтобы хотя бы приблизиться к пониманию инопланетных технологий, надо набрать колоссальный объём знаний, которых у нас пока нет; и невозможно даже сказать, будто мы охотимся за клочками информации — нет, информации у нас полно, у нас явный переизбыток информации, только мы не знаем, что с ней делать; потому что даже если союзники предоставят нам полный комплект проектно-производственной документации на личную броню,  — как она там называется... «Фазан»? «Катар»?.. — и тогда мы не сумеем наладить производство, мы даже нормально проект прочитать не сумеем, потому что задач, — срочных, немедленных, чрезвычайных, — настолько много, что груз выворачивается из рук...

Лаврентий Палыч потёр ладонью умный усталый лоб.

Я подумаю обо всём этом завтра, в Балашихе. Тогда я смогу. Завтра я найду способ вернуть работу в рабочее русло. Ведь завтра уже будет другой день.

- Продолжайте, товарищ Берия, — негромко сказал Иосиф Виссарионович.

- Да. Итак, после анализа вентиля, мы пришли к выводу, что имеющиеся повреждения не могли быть вызваны одним только сотрясением при ударе. Во

- первых, материал вентиля — керамический...

Лаврентий Палыч сделал короткую вопросительную паузу. Окто машинально кивнул; значит, действительно керамика. Уверенности не было до самого последнего момента — технологии пришельцев позволяли создавать пластмассы, почти неотличимые по свойствам от неорганических материалов.

- Итак, здесь у нас керамика. Теперь посмотрите на увеличенное фотоизображение, — Берия повёл указкой. — Вот по этой линии вверх — обычный скол, от удара. А вот здесь... обведено красным, видите?

- Это лазерный разрез, — спокойно сообщил Окто. — У вас сверхточных лазеров подобной мощности быть не может. Владыка Сталин, вентиль надрезан на «Палаче». Либо ещё раньше.