Каммхубер заложил руки за спину и наклонился к стеклу.
- Хуже всего, что Сталин успел, — пробормотал он сквозь зубы. — Если бы только большевики сохранили устроенную Троцким милиционно
- территориальную организацию армии... мы могли бы съесть слона по кусочкам. Но Сталин сломал хребет своим диким атаманам, обеспечил единоначалие, выстроил надёжную систему управления.
«Большевики», подумал фон Белов, «большевики, Сталин, дикие — какие точные, какие мудрые слова!..»
- Сталин обескровил свою армию!.. — выпалил привычную мантру адъютант, сгорая от вожделения как можно полнее слиться во мнениях с обожаемым Фюрером.
- Не кровь. Гной. Сталин выдавил гной!
Каммхубер помолчал, давая словам время добраться до разума собеседника.
- Ты знаешь, что ещё в 1927 году, — всего за четырнадцать лет до начала «Барбароссы»! — у русских на всю страну насчитывалось лишь девяносто танков? Причём отсутствовало не только производство современной техники — у них не было технологии обработки металла, не было даже добычи сырья, необходимого для выплавки броневой стали. Ему пришлось построить рудники, заводы, конструкторские бюро... институты. Ему пришлось вырастить себе народ.
Каммхубер помолчал немного.
- Сталин успел, — сказал он тихо и внятно. — Значит, могу успеть и я. Должен.
- Успеть — что?
- Блицкриг провалился. Теперь мы имеем войну на истощение. В ней победит не тот, кто выставит сильнейшую армию, а тот, кто выставит более мощную экономику. А прирост экономики складывается из результатов внутреннего развития и привлечения внешних экономик.
- Мой Фюрер, я думаю, что...
- А вот и Скорцени, — громко сказал Каммхубер, прижимая подушечку указательного пальца к стеклу. — Как поднимется, проведёшь его в «военный» кабинет.
Новому хозяину Рейхсканцелярии со временем потребовалось намного больше места. Бывший кабинет Гитлера теперь считался «политическим» — в нём проводились встречи административного характера; помещения по левую и правую стороны выполняли роли соответственно «военного» и «экономического» кабинетов.
Фон Белов подозревал, что Каммхуберу просто нравились виды из разных окон. И, конечно, возможность наблюдать за подъезжающими посетителями.
- Скорцени... — пробормотал адъютант, который этого наглого молодчика терпеть не мог, ещё с самого начала операции «Слейпнир».
- Мне он тоже не слишком приятен, Николаус, — безразлично сказал Фюрер, — но приходится использовать... наследство. Штурмбаннфюрер — единственный, кто имеет связь с нашим... впрочем, скоро это перестанет быть важным.
- Почему? — с тягучим интересом спросил фон Белов.
- Мы не умеем слушать, — медленно произнёс Каммхубер. — Мы и говорить не умеем, но всего тяжелее — не умеем слушать. Мы до такой степени не желаем слушать окружающий нас мир, что когда это становится жизненной необходимостью...
Фюрер замолчал.
В такие моменты адъютант всегда чувствовал себя неловко. По сравнению с ледяной рассудительной одержимостью Каммхубера маниакальные истерики Гитлера могли показаться чем-то родным и даже почти уютным.
Каммхубер наконец отвернулся от окна и, не меняя тона, произнёс:
- Я получил доступ к «Слейпниру».
Глава 14. Не болит голова у Коли
Иной раз может показаться, будто жизнь — обыкновенный рефлекс. И для того, чтобы стать героем, надо всего лишь научиться побеждать в себе рефлекторное.
20 декабря 1941 года в 19:38 по Москве лейтенант ВВС РККА Корнеев Иван Сидорович не справился с управлением СИД-истребителем. Даже теперь, в эпоху, иронично называемую «Эрой Раскрытых Архивов», точная причина крушения остаётся неизвестной; однако связь с машиной Корнеева прервалась именно в указанное время. Учитывая то обстоятельство, что радиоэлектронный маячок, позволяющий отслеживать каждый СИД, является частью наиболее защищённого блока машины, командиры ЦОУП сделали вывод о физическом разрушении летательного аппарата. К сожалению, последующие события не позволили команде генерал-майора Ламтюгова своевременно разобраться в происходящем... вернёмся, впрочем, к Корнееву. В тот день Кожедуб с ведомым направились в район побережья города Раушен. Пара рассчитывала перехватить вышедший из Кёнигсберга немецкий караван снабжения частей группы армий «Север». Кроме того, честолюбивый Иван Никитович надеялся завершить начатое в 1937 году Николаем Остряковым: по данным разведки, во главе каравана шёл тяжёлый крейсер «Лютцов» — желанная добыча для любого лётчика.
По земным меркам СИДы отличались сверхуниверсальностью; ещё в середине ноября Кожедуб успел получить опыт морской бомбардировки. В первый же вылет на Балтику он атаковал подлодку, выползшую погреться на мелководье, — безрезультатно; потопил оставшийся неопознанным транспорт; всадил бомбу в корму лёгкого крейсера «Лейпциг». Подранок потерял ход и стал активно набирать забортную воду; к тому же «Лейпциг» по неизвестным причинам шёл единственным вымпелом — однако добить крейсер не удалось ввиду исчерпания боекомплекта. Иван Никитович скрипнул зубами, зарубил на носу, дал себе суровую клятву... в общем, всё как полагается в таких обидных случаях.
Теперь он шёл с ведомым — и шёл на куда более почётную цель. Однако караван следовал без сопровождения: либо переход из Кёнигсберга в Ригу считался относительно безопасным, либо немецкое командование решило сэкономить ресурс машин тяжёлого крейсера. Два Ивана синхронно пожали плечами, ушли на закат и развернулись. Имитация морской атаки значительными силами была отработана давно — каждый СИД-истребитель тащил на себе столько стволов, что в глазах моряков торгового флота, пожалуй, и правда мог превратиться в небольшую эскадрилью. Лётчики разделились и, прижимаясь к поверхности моря, вышли на курс.
Кожедуб, даже среди лётчиков 1-й Особой выделявшийся отличным зрением и чувством дистанции, традиционно предпочитал атаковать с предельных дистанций. В этот раз, однако, он подошёл к последнему в ордере транспорту не открывая огня, степенно и незатейливо. Сперва стал заметен бардак на палубе, — немецкая логистика трещала по швам, грузы наваливали как попало, — затем удивлённые лица сгрудившейся на корме матросни. Стволы двух зенитных пулемётов смотрели в пустое небо: откуда ж ещё было фрицам ожидать опасности?..
Когда морячки на юте заволновались, Кожедуб «ударил по газам», взмыл над палубой транспорта и тут же отпустил рычажок сброса одной из бомб. Когда тяжёлая ФАБ с замедленным взрывателем коснулась основания надстройки, СИД ушёл вперёд уже на двести метров. Вслед бессильно застрекотали пулемёты; Кожедуб мог слышать выстрелы только через бортовой имитатор-оповеститель.
Когда четверть тонны металла и взрывчатки проломились через поперечный набор, Иван Никитович был уже далеко.
Взрыв бомбы развалил небольшое судно практически посередине; остальные три транспорта метнулись к берегу, под иллюзорную защиту земной тверди.
Тысяча двести километров в час против восьми узлов — для морячков расклад не самый оптимистичный.
Советские самолёты методично расстреливали удирающие суда из тяжёлой автоматики. Второй раз подойти в упор для бомбометания не получится, а ведь СИД — машина хрупкая, нежная. Зачем подвергать её ненужному риску? Вот подавим зенитки...
На втором транспорте подавили быстро — при такой-то огневой мощи, да в четыре руки. Кожедуб приказал Корнееву атаковать следующее в ордере судно, а сам изготовился к заходу на цель. Результативно выполнив бомбометание, Иван Никитович вызвал ведомого по радио. Ведомый молчал.
Кожедуб повторил вызов, затем обратился к приборам. Машина Корнеева пропала.
Кожедуб, обливаясь ледяным потом, информировал ЦОУП и приступил к визуальным поискам.
СИД Корнеева управления не слушал и на предельной атмосферной скорости шёл чётко на запад. Иван пытался вернуть себе контроль над машиной, но не удавалось воспользоваться даже связью. Все системы работали — просто не подчинялись пилоту.