- Таким образом, — сказал Николай Герасимович, — можно уверенно утверждать, что «Саратога» вернётся в строй не позднее чем через месяц. Но даже если предположить, что САСШ в ближайшие полгода предпочтут изоляционистскую стратегию, они будут вынуждены обеспечивать безопасность своего западного побережья, Панамского канала и Аляски. - А если решатся сразу на ответный удар? — с живым интересом спросил Молотов. — В газетах у них сейчас вой стоит, ох! «Национальное унижение», «закат Америки», «требуем немедленной ретрибьюции»... мести, то есть, требуют.

- Возмездия, — уточнил Кузнецов. — Но непринципиально: для ответного удара сил сейчас нет. Из девяти линкоров на Тихом у них остался всего один, а «Саратога», — это авианосец, однотипный с «Лексингтоном», — против императорского флота существенной роли не сыграет. - Перебросят с Атлантики?

- «Рейнджер», «Хорнет», «Васп» и «Йорктаун», — добросовестно перечислил адмирал. — Против шести японских, лучше подготовленных, лучше снабжаемых... по крайней мере, сейчас.

- Артиллерийские корабли? — предположил Сталин.

Иосиф Виссарионович любил линкоры и тяжёлые крейсера. Он логично полагал, что миролюбивому и, — что важнее, — явственно теллурократическому СССР нет спешной необходимости сосредотачиваться на авианосном флоте. С нашей стороны военные действия на морях будут носить оборонительный характер, в непосредственной близости от своей территории, следовательно, в качестве базы для размещения авиации выгоднее использовать прилегающую сушу. Сходным образом рассуждал в своё время Муссолини, высокомерно заявивший: «Апеннинский полуостров — вот наш авианосец!» Нет, к сороковым годам преимущества использования самолётов сделались уже очевидными; а теперь и разгром американского флота в Пёрл- Харборе невозможно было списать только на счёт неожиданности нападения. Без авиации рассчитывать на успех бессмысленно — сама история выносит приговор линкорам.

Муссолини осознал свою ошибку и в 1941 году приказал переоборудовать два больших лайнера в авианосцы. А Сталин и вовсе не заблуждался — он просто не имел возможности распылять средства и производственные мощности страны: создание сухопутной армии требовало слишком большого напряжения сил.

Тем более, что сейчас, с учётом новых союзных технологий, появился шанс кардинально опередить державы, приступившие к развитию авианосных сил намного раньше СССР...

- Исключено, товарищ Сталин, — твёрдо заявил Кузнецов. — Артиллерийские корабли на территориально протяжённых театрах в настоящее время основной ударной силой флота являться практически перестали. Или перестают.

Товарищ Сталин тихо усмехнулся в усы: последняя оговорка явно предназначалась для его умиротворения.

Все знали, как переживал Иосиф Виссарионович из-за вынужденной приостановки работ по Проекту 23 на Балтийском заводе. Все знали, с какой горечью воспринял он известие о гибели «Марата». В общем, все знали о любви Иосифа Виссарионовича к большим артиллерийским кораблям. Вот только «любовь» эта носила характер отнюдь не сентиментальный, а совершенно прагматический: крейсера Россия уже худо-бедно строить научилась — а опыта проектирования, создания и использования авианосцев не имела.

Броненосная синица в руках, да.

Но ведь каждый из специалистов каждого из наркоматов хочет получить журавля. И желательно сразу. Каждый тянет одеяло на себя, каждый, — подобно слепым мудрецам из басни, — видит лишь свою часть слона и никогда не сумеет осознать настоящий масштаб задач. Попробуй объяснить им, во что на самом деле обходятся стране «неограниченные» средства, выделяемые на оборону...

- ...Таким образом, во всём мире авианосцы стали уже одним из важнейших классов надводных кораблей, и центр тяжести переносится на них, — бодро закончил Кузнецов.

- Сколько ж всего они на Оаху потопили? — крякнул Молотов. - Список предварительный, конечно, — сказал Николай Герасимович, протягивая бумаги.

- А вот в японских газетах...

- Врут, — безапелляционно заявил адмирал.

«Пора двигать товарища в адмиралы флота», подумал Сталин, заново просматривая свою копию отчёта.

Он список кораблей прочёл до середины, — не столько для памяти, сколько ещё раз убеждаясь в полноте разгрома, — и отложил листы, брезгуя мелкими строчками эсминцев и подводных лодок: случай проходил в категории «снявши голову».

- Убедительно... — пробормотал Молотов, переворачивая страницу. — И это всё самолётами?

- Не совсем. Авиация нанесла первые удары, а затем подготовила условия для бомбардировки артиллерийскими кораблями. И парировала возможный ответ с аэродромов. И, конечно, поддержала высадку. - Вот я вижу — не только по гавани били. Ещё 18 бомбардировщиков Б- 17, потери личного состава... ого! Расстреливали, выходит, как на полигоне. - Это предварительные сведения, товарищ Молотов. Как я понимаю, наша разведка...

- Сведения верные, — сказал Сталин, — продолжайте по военно-морским силам, товарищ Кузнецов.

- Можно не сомневаться, что часть захваченного тоннажа японцы восстановят, — заверил Николай Герасимович. — Вероятно, даже «Энтерпрайз». У них Четвёртая программа пополнения флота предусматривает смещение сроков как раз на случай переоборудования трофеев. Вряд ли раньше сорок третьего, но не учитывать это обстоятельство мы не можем. Кроме того, запасы высококачественного топлива, оборудование, боеприпасы... - Не думаю, что есть смысл сводить обсуждение к вопросу материальных ценностей, — вмешался Шапошников. — Ключевой момент всей операции — это не разгром американского флота, а результативная высадка японцами десанта.

- Это победа лёгкая, основанная на риске и, прямо скажем, нахальстве, — соглашаясь по форме, заспорил Кузнецов. Он, как и все, Шапошникова уважал, но заметно было, что причин такого ошеломительного успеха японцев до конца не понимает. — Мы, конечно, всесторонне проанализируем её, но уже ясно, что операция эта авантюрная по своему духу и замыслу.

- Авантюрной операцией я бы назвал захват Дании и Норвегии, — сказал Шапошников. — Немцы нередко планируют и проводят операции, основываясь на крайнем риске. Но японцев учили англичане, а для англичан расчёт сил всегда был основным критерием для принятия решения на операцию. Я склонен полагать, что Ямамото столь кардинально поменял план действий, опираясь на некоторые неизвестные нам пока факторы. Борис Михайлович выбирал слова очень, очень осторожно — так осторожно и вкрадчиво, что Кузнецов, собиравшийся продолжить спор, вдруг захлопнул рот, пару секунд размышлял и наконец перевёл внимательный взгляд на товарища Сталина.

Молотов, всё ещё возившийся с бумагами, почувствовал тишину и поднял голову. Всех обстоятельств, предшествовавших «Гавайской операции», Вячеслав Михайлович не знал — зато он знал Иосифа Виссарионовича намного дольше, чем Кузнецов; да и в подковёрных политических делах разбирался несравнимо лучше.

- Вот оно что... — сказал нарком иностранных дел. — Ну, тогда можно поздравить... господина Ямамото.

«Спасибо», подумал Сталин. На душе у него было препаскудно. От природы презиравший закулисные игры, — а, следовательно, и политику вообще, — он был вынужден не только играть в них, но и непременно выигрывать.

- «...Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся сейчас на СССР и только на СССР...» — очень тихо, слышно одному Сталину произнёс Шапошников.

«...Ибо считали и продолжаем считать, что, если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, — мы пойдём и на это крайнее средство ради интересов нашего дела...» - Для нас главным сейчас является тот факт, что Япония всё же вступила в войну с САСШ, — произнёс Сталин вслух.

- Да уж, — тут же подхватил Молотов, — полтора года американцы добивались, старательно добивались — получили наконец. - Не думаю, чтоб американцы добивались именно потери Гавайев, — заметил Шапошников, покашливая в кулак. — Ситуация в известном смысле сложилась патовая. С захватом архипелага Япония получила возможность наносить удары по материковой территории САСШ, но не высадиться на эту территорию... какие бы горячие головы ни сидели в их штабах. Америка, в свою очередь, утратила возможность нанесения удара по основным японским островам.